Екатеринбург – Владивосток. Свидетельства очевидца революции и гражданской войны. 1917-1922 - Владимир Петрович Аничков

С первого же заседания мои выступления привлекали к себе внимание присутствующих, и в конце концов ко мне обратились с коллективной просьбой сделать в возможно короткий срок доклад.

Чувствуя, что на этот раз я найду, наконец, и платную работу, я с удовольствием принялся за дело. Затруднения встретились при поиске материалов. Их во Владивостоке достать не удалось и пришлось ограничиться имеющимся у меня томом Банковской энциклопедии, начавшей выход в свет перед революцией.

Я довольно быстро и удачно справился с этой нелегкой задачей и через неделю к назначенному сроку представил доклад.

В нем я, прежде всего, подразделил биржи на вполне самостоятельные от влияния правительства (Нью-Йоркская, Парижская, Лондонская) и на биржи, до некоторой степени зависящие, к каковым относились Петербургская и Берлинская. В состав комитетов входили чиновники Министерства финансов. Я горячо рекомендовал во Владивостоке, где даже в коалиционном министерстве большинство министров – коммунисты, оградить биржу от их вмешательства. Биржу необходимо сделать совершенно самостоятельной, влияя на курсы лишь путем продажи валют. Хозяйничанье коммунистов в Государственном банке уже принесло свои плоды. К тому времени обнаружилось, помимо отсылки золота в Благовещенск, на территорию, нам неподведомственную, исчезновение пятидесяти миллионов рублей, напечатанных еще до девальвации по образцу сибирских рублей.

Но против этого выступил управляющий Финансовым ведомством Циммерман, настояв на участии правительства и на введении в состав Биржевого комитета двух членов от Финансового ведомства. Мало того, по настоянию интервентов разрешался прием в число членов биржи и Комитета иностранцев, что уставом Петербургской биржи было запрещено.

Мои протесты, несмотря на логичность доводов, не возымели действия.

– На самом деле, – говорил я, – какое задание намечает себе Фондовая биржа? Почти единственной ее целью является поддержание курса рубля. Это противоречит стремлению японцев заменить рубль иеной. Естественно, при неравных финансовых возможностях успех в достижении цели будет на японской стороне, и все наши старания, направленные на поднятие курса, пойдут насмарку.

После докладов мне предложили занять место председателя Биржевого комитета, но я уклонился от лестного для беженца предложения и пожелал занять место гофмаклера, ибо нуждался в заработке. При этом непременным условием я поставил приглашение и увольнение младших маклеров. На это согласились и выбрали Биржевой комитет. Председателем стал Абрам Львович Рабинович, членами – Гольдштейн от Центросоюза, Колесников от банков, Бондарев и Синькевич от купечества и два чиновника, Бейлин и Лукасюк, по назначению министра финансов.

Пятого августа состоялось торжественное открытие биржи с молебствием, совершенным местным архиереем, после чего был сервирован чай. Я произнес длинную и обстоятельную речь, в которой, познакомив присутствующих с историей денежного дела в России, перешел к описанию значения биржи и возможного ее влияния на курс рубля.

Мои тезисы сводились к следующему.

Ни одна страна не может рассчитывать на твердость курса кредитных билетов, неразмениваемых на драгоценный металл, при условии, если бюджет не сбалансирован, как должен быть сбалансирован расчетный по вывозу и ввозу баланс.

Это аксиома. Можно ли думать, чтобы бюджет и расчетный баланс нашего Приморья подчинились этим требованиям за непродолжительное время? Конечно, нет. Податной аппарат еще не налажен, и единственной крупной статьей дохода является ввозная пошлина.

Стало быть, достигнуть твердой цены кредиток возможно только при установлении размена их на золото. Если мы и установим размен, то банку предъявят все выпускаемые бумажные деньги. Стоит ли в таком случае их печатать? Так что же делать? Надо открыть биржу, где небольшой группе членов предоставилась бы возможность обменивать кредитки на иены, золото, доллары и на мелкое серебро. Небольшая группа людей займется за невысокий процент обменом денег рядовых граждан. Предположим, Министерство на скупку кредитных денег станет давать в день по пять тысяч иен, что и будет частично заменять размен. Конечно, падение буферок будет продолжаться. Скажем, Министерство истратит на операцию полтора миллиона иен в год, что составит десять процентов на кредит от ста пятидесяти золотых гривенников. Это большой процент, но кто даст при переживаемых условиях заем за меньший? Наконец, поддерживая курс и покупая через биржу на твердые валюты наши кредитные рубли. Министерство приобретает почти равное богатство. Поэтому ошибочно говорить, что операция обойдется в десять процентов, как предположил я. На самом деле затрата выразится, вероятно, в сумме не более двух-трех процентов.

Ну, а если биржи не будет, что произойдет? Кредитные рубли в месяц-два совершенно обесценятся, и правительству придется вести свое хозяйство за наличный расчет. Задача неисполнимая.

Моя речь была прослушана с интересом и одобрением. План ведения биржевых операций одобрил Биржевой комитет.

В помощники я пригласил своих безработных коллег, бывших управляющих банками А.Ф. Циммермана и Кульчинского, последний вскоре от предложения отказался, решив уехать в Польшу.

Каждое утро я являлся к министру финансов и получал две-три тысячи иен. Ровно в полдень начинались биржевые операции. До этого с самого утра члены биржи приносили кредитные рубли и вручали их артельщику, отдавая приказы Циммерману на покупку иен по определенному курсу. Ровно в двенадцать начинались биржевые операции и продолжались всего полчаса. Это короткое время – единственное ограничительное средство для сбережения казенных иен.

Да простит меня Господь за мое откровенное признание в ловкости рук и в тех фокусах, к которым приходилось прибегать ради сохранения курса приморских кредитных рублей.

Работа была очень трудная и сводилась к следующему. Артельщики, быстро сосчитав кредитки, сообщали их общую сумму. Количество полученных иен было известно только мне. Я должен быстро сообразить, насколько будут удовлетворены требования. Если иен достаточно – легко было под конец поднять курс, но если их мало – курс неизбежно падал. Начинал я обычно со вчерашнего курса, предлагая пакеты по сто и более иен. Я называл цену и, не имея покупателей, понижал ее на копейку, потом на две и т. д. Этот аукционный способ требовал поддужного, так как никто в торговлю не вступал, ожидая еще большего понижения. Когда курс подходил к назначенному министром минимуму, я отпивал глоток чая из стоявшего на столе стакана. Это был условный знак моему помощнику Циммерману, чтобы тот купил пакет иен по этому курсу. Он совершал покупку, конечно, на имя той же Кредитной канцелярии, которой принадлежали и иены, но об этом никто не знал. С этого момента члены биржи, боясь, что иен не хватит, вступали в торг, и курс поднимался. Так шло с небольшими колебаниями до тех пор, пока в кассе не истощалась вся наличность принесенных буферок. С этого момента, если оставались иены, опять по