В когтях неведомого века - Андрей Ерпылев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жора и один из боевиков Геннадия Игоревича, откликавшийся на Сильвера, подошли к опушке леса. Сразу за последними деревьями начинался роскошный луг, усыпанный мириадами цветов, воздух был напоен ароматами лета, над головой сияло яркое солнце. Собственно, уже можно было возвращаться назад, поскольку путешествие из зимней Москвы в жаркое лето само по себе являлось доказательством перемещения во времени. Но криминальный авторитет требовал материальных доказательств.
По его прихоти Арталетову пришлось сопровождать Сильвера в Россию середины девятнадцатого века, поскольку Геннадий Игоревич хотел проверить – действительно ли возможно путешествие куда угодно. Окрестности Смоленска 7 июля 1846 года были выбраны совершенно случайно.
Жора попытался было возразить, указав на приблизительность «попаданий» в последние разы, но Горенштейн только пожал плечами. По его словам, в пределах двухсот лет можно было гарантировать точность до часа, но по мере углубления в прошлое оная резко падала, по недоступным пониманию причинам.
– Надеюсь, Георгий Владимирович, – напутствовал путешественников во времени авторитет, – вы сделаете все, чтобы вернуться вдвоем. Ведь ваши друзья, особенно девушка, полностью в нашем распоряжении. Так что глупости тут неуместны…
И вот теперь приходилось вести за собой по высокой траве уголовника, который ежеминутно тыкал стволом в спину.
Реквизит был подобран весьма небрежно, поскольку тратить время на тщательную экипировку для такой коротенькой вылазки «руководство» посчитало нецелесообразным. Сильвер, например, щеголял в своих же белой рубахе, жилете от костюма‑тройки и брюках со «стрелками», заправленных в сияющие драгунские сапоги времен войны 1812 года, правда со снятыми шпорами. Неуместную в те времена стрижку (такие носили лишь солдаты‑новобранцы да каторжане) прикрывал рыжий паричок и норковый треух Дорофеева, позаимствованный из хозяйского гардероба.
Жора облачился более тщательно: в клетчатый костюмчик образца 1890‑х годов и соломенную шляпу‑канотье из того же набора, идеально подходящие к дворянским усам и бородке шевалье д’Арталетта. Довершало ансамбль «профессорское» пенсне с простыми стеклами. В подобном прикиде он легко мог сойти за школьного учителя или за карточного шулера.
– Ну и куда теперь?
Видневшуюся впереди деревушку легко можно было отнести и к 1846 году, и к 1546‑му, и даже к 546‑му. А может быть и к 1946‑му. После войны дома во многих деревнях, переживших оккупацию, до самого начала пятидесятых приходилось крыть соломой, по примеру далеких пращуров. Но то, что никаких столбов с проводами в пределы видимости не попадало, обнадеживало. По крайней мере, вряд ли это двадцатый век. Православный крест над тоненькой колоколенкой не то церкви, не то часовни еще более суживал временной диапазон. Никак не раньше крещения Руси. Так – ерунда: плюс‑минус пятьсот лет, вот и все.
– А я знаю? – огрызнулся Сильвер, чувствующий себя не в своей тарелке, к тому же сильно потеющий под двойным головным убором. – Ты у нас умник – ты и веди.
В селение соваться не имело смысла. Ну что интересного может быть в подобных убогих хибарах? Да и селяне, во все времена чужаков не жалующие, могли легко взяться за вилы, и уж тогда без стрельбы точно не обойтись. А вдруг именно в этом населенном пункте проживал твой прямой предок? Весьма изощренный способ самоубийства, ничего не скажешь…
Но между лесом и деревней пролегала дорога… Более того, судя по изрядно разбитой колее – весьма наезженная…
– Засядем в кювете, – решил Жора, раз уж ему было доверено решающее слово. – И подождем тех, кто проедет.
– На гоп‑стоп, значит, будем брать? – понимающе кивнул уголовник, устраиваясь поудобнее в сухой, слава богу, канаве и все‑таки пряча пистолет в подмышечную кобуру. – А ты, я смотрю, парень не промах… Хлебнешь?
Сильвер вынул карманную фляжку и свернул колпачок.
«А почему бы и нет?»
Коротать время в ожидании проезжих крестьян пришлось до вечера. Фляжка давно опустела, все анекдоты были пересказаны, становилось скучно. Напарник, раздухарившись после нескольких глотков коньяка, пару раз предлагал сбегать в деревню за самогоном, но, вовремя вспомнив о важности миссии, сникал.
Он вообще оказался неплохим парнем, этот Витя Селиверстов, жаль только, что свернул в свое время не на ту дорожку… Если бы попался ему когда‑то умный человек, да подсказал… А так – мать‑алкоголичка, восемь классов образования, ПТУ, так и незаконченное по причине незапланированной поездки в места отдаленные за «хулиганку»… Армия, дембель в самый разгар горбачевской «перестрелки» – обычный для многих в нашей стране «малый джентльменский набор»…
Конский топот и скрип рессор Арталетов заслышал сквозь дремоту, когда налившееся алым цветом солнце уже зацепилось за верхушки деревьев.
– Подъем! – ткнул он локтем в бок сладко похрапывающего Сильвера. – Едет кто‑то. Только давай без стрельбы. Выходим, останавливаем, вежливо спрашиваем… Нет, не получится вежливо, – окинул он взглядом карикатурного разбойника. – Ты вот что: сиди тут, а я выйду и поговорю. Если не получится миром – тогда выйдешь.
– Угу…
– Только прошу: если и стрелять – исключительно в воздух.
– Да понял я…
Георгий вышел на обочину, когда открытая повозка, запряженная парой серых в яблоках лошадей, была совсем рядом. Кучер едва успел натянуть поводья, иначе кони стоптали бы помеху. Пассажиры – мужчина и женщина – настороженно молчали.
– Добрый вечер, – поздоровался Жора со статным мужчиной в военном мундире и высокой фуражке (без сомнения, середина девятнадцатого века). – Прошу прощения у вас и вашей дамы за то, что задержал, но я…
– В чем дело? Кто вам дал право, милейший, останавливать меня посреди дороги…
– Серж! – Испуганная женщина на грани истерики вцепилась в локоть спутника. – Это разбойник, Серж! Я боюсь!
Военный нервно откинул полу сюртука, вероятно намереваясь извлечь оружие, но не успел.
– А ну – руки в гору! – вылетел из придорожного бурьяна Сильвер, беря на прицел всех сразу – пассажиров, струхнувшего не на шутку кучера и даже лошадей. – Живо выворачивай карманы!
– Хм‑м… – буркнул военный, извлекая из‑под той же полы сюртука большой бумажник. – А Николай Николаевич утверждал, что дороги в его губернии абсолютно безопасны… Надеюсь, этого вам хватит, милостивые государи?
– Хватит, хватит… И котлы сымай!
– Извините… что?
– Он хотел сказать, часы, – любезно перевел офицеру Арталетов.
– Извольте, – на бумажник легли массивные золотые часы с цепочкой. – Орден не отдам. – Рука в белой перчатке коснулась красного с золотом эмалевого крестика на шее. – Можете убивать.
– Еще как отдашь! – рыкнул Сильвер. – И орденок, и рыжевье дамочкино!
– Серж!..
– Уймись, Виктор! – обернулся к подельнику Жора. – И этого больше чем достаточно. Прошу нас извинить, господа.
– Ну что же, я понимаю… – отвернулся военный, гоняя по бритым щекам яростные желваки. – Стесненные обстоятельства и все такое… Или не хватает на деятельность тайного общества…
– И еще один вопрос: какое сегодня число? – перебил его Арталетов.
– Вы нас только за этим и остановили? – невесело усмехнулся ограбленный. – Июня двадцать пятый день одна тысяча восемьсот сорок шестого года. От Рождества Христова, если это вам интересно…
* * *
– Вот, лопатник взяли и котлы. – Сильвер выложил на стол перед своим боссом бумажник и часы. – Интеллигент молодцом себя вел. Не дрейфил.
– Ну‑ка, ну‑ка… – Геннадий Игоревич открыл «трофейное» портмоне и выложил на стол содержимое: несколько банкнот, горстку мелочи, какие‑то сложенные в несколько раз бумаги.
– Паспорт, – прочел «гангстер» вслух с листка побольше обычного пичсебумажного. – Выдан Сергею Аркадьевичу Полозневу, дворянину Нижегородской губернии, православного вероисповедания… Января десятого дня одна тысяча восемьсот сорок четвертого года. Близко, близко…
Он развернул сложенную вдвое купюру, видом напоминавшую дореформенные облигации, которыми маленькому Жоре доводилось играть у бабушки с дедушкой, – никто не верил, что эти «замороженные» Хрущовым бумажки когда‑нибудь будут погашены.
– Государственный кредитный билеть…
– Билет, – подал голос Горенштейн. – На конце твердый знак, а он не читается.
– Молчи, грамотей. – Сильверов кулак, больше похожий на дыньку «Колхозница», очутился у Дмитрия Михайловича под носом.
– Почему же, почему же… – благодушно произнес главарь, изучая «кредитный билет» на просвет. – Очень ценное замечание… По предъявлении сего билета немедленно выдается изь… из разменных касс экспедиции кредитных билетов десять рублей серебряною или золотою монетою… Управляющий… Кассир… Тысяча восемьсот сорок третий год. Смотри‑ка: «немедленно»… И что же, за эту бумажку действительно «немедленно» можно было получить золотой червонец?
