Ганнибал - Томас Харрис

Она никогда не сказала бы этого, если бы высшие отделы ее мозга не были бы заблокированы.

С первых дней их знакомства доктор Лектер дразнил Старлинг, называя ее отца ночным сторожем. Теперь же он превратился в Лектера-Протектора, стоящего на страже светлой памяти ее отца.

— Клэрис, он всегда желал принести вам счастье и стремился к вашему благополучию.

— В одной руке желание, а в другой — говно, — сказала Старлинг. — Ну и какая же из рук наполнилась первой?

Подобное естественное для сиротского приюта изречение, но слетевшее со столь привлекательных губ, кому-то могло показаться отвратительным, однако доктора Лектера оно, похоже, не только весьма обрадовало, но даже вдохновило.

— Клэрис, я хочу попросить вас пройти со мной в другую комнату, — сказал доктор Лектер. — Визит отца оказался таким, каким ему позволили быть ваши психические возможности. Вы видели, что, несмотря на ваше желание удержать его, он не остался. Но тем не менее отец вас посетил. Теперь для вас настало время нанести ему ответный визит.

Дальше по коридору располагалась спальня для гостей. Дверь в нее была плотно закрыта.

— Подождите немного, — сказал он и вошел в комнату. Старлинг стояла в коридоре, положив ладонь на ручку двери. Через несколько секунд она услышала, как в гостевой спальне чиркнула спичка.

Доктор Лектер распахнул дверь.

— Клэрис, вы знаете, что ваш отец умер. Вам это известно лучше, чем кому-либо другому.

— Да.

— Войдите и посмотрите на него.

Скелет ее отца лежал на двуспальной кровати. Кости ног, таз и грудная клетка были прикрыты простыней. Под белым покрывалом кости выглядели совсем не рельефно и вся фигура была похожа На ангела, которого дети лепят из снега.

Череп отца, очищенный от плоти крошечными пожирателями падали, обитающими в океане рядом с домом доктора Лектера, осветленный и отполированный, покоился на подушке.

— Где его звезда, Старлинг? — спросил доктор Лектер.

— Власти отняли ее у нас. Сказали, что она стоит семь долларов.

— Вот как он сейчас выглядит. Это — все, что от него осталось. Время превратило его в то, что вы видите.

Старлинг посмотрела на кости, повернулась и быстро вы-шла из комнаты. На бегство это не походило, и доктор Лектер не стал преследовать ее. Стоя в полумраке комнаты, он ждал ее возвращения. Он ничего не опасался, но тем не менее прислушивался к ее шагам, напрягая слух так, как напрягает его стоящий на страже своего стада горный козел.

В ее руке что-то поблескивало. Значок. Значок Джона Бригема. Она положила его на покрывало.

— Какой смысл скрыт для вас в этом значке, Старлинг? Ведь находясь в амбаре, вы без колебаний пулей проделали дыру в одном из них.

— Для него значок был всем. Больше он ничего и знать не желааа… — Конец фразы вдруг исчез, а уголки ее рта опустились.

Она взяла череп отца в руки и села на край другой кровати. По ее щекам вдруг потекли слезы.

Подобно маленькому ребенку, Старлинг приподняла нижний край своего пуловера и, чтобы подавить рыдания, прижала его к щекам. Из глаз девушки лились слезы и с глухим звуком капали на лежащий на ее коленях череп отца. Коронка во рту мертвой головы весело поблескивала.

— Я люблю моего папочку, он всегда был добр ко мне и знал, что надо делать. Это было лучшее время моей жизни. — И это было сущей правдой, такой же правдой, как слова, которые она, выплескивая свой гнев, произнесла всего несколько минут назад.

Когда доктор Лектер дал ей салфетку, она зажала ее в кулаке и вытерла лицо.

— Клэрис, я сейчас выйду и оставлю вас с этими останками. Останками, Клэрис. Вы можете сколько угодно изливать свое горе в его пустые глазницы, но ответа не последует. — Он положил ладони ей на виски и продолжил:

— Все, что вам нужно от вашего отца, находится здесь, в вашей голове, и выносить суждения обо всем должны только вы, а вовсе не он. Теперь я вас оставляю. Вы хотите, чтобы я зажег свечи?

— Да. Пожалуйста.

— Когда будете уходить отсюда, возьмите с собой лишь то, в чем вы действительно нуждаетесь.

Он ждал в гостиной, сидя рядом с камином и играя на терменвоксе. Творя музыку, он двигал руками в электронном поле. Эти руки доктор Лектер совсем недавно возлагал на голову Клэрис Старлинг, а теперь он ими управлял музыкой. Еще не закончив пьесу, он знал, что за его спиной вот уже некоторое время стоит Старлинг.

Обернувшись, доктор Лектер увидел, что девушка мягко и печально улыбается. В руках она ничего не держала.

Доктор Лектер всегда пытался найти систему.

Он знал, что личность Клэрис Старлинг, как личность любого разумного существа, сформировалась из матриц раннего опыта, матриц, которые могут служить ключом для понимания ее более поздних представлений.

Разговаривая со Старлинг много лет назад через решетки клетки в лечебнице для невменяемых преступников, он понял сущность одного из основополагающих мотивов ее поведения. Мучения забиваемых ягнят и лошадей на приютившей девочку ферме навсегда запечатлелись в ее сознании.

Старлинг с такой яростной одержимостью охотилась на Джейма Гама потому, что не могла вынести мучений его жертвы.

По той же самой причине она спасла от мук и его самого.

Прекрасно. Вот она система поведения.

Рассмотрев отдельные ситуации, доктор Лектер пришел к выводу, что в Джоне Бригеме Старлинг видела все достоинства своего отца, в результате чего бедняга Бригем был обречен на то, чтобы стать для нее исключающим любое кровосмесительство табу. Бригем и, возможно, Крофорд являлись для нее носителями хороших качеств отца. В ком же сконцентрировались все его отрицательные черты?

Доктор взялся за изучение другой части этой расколотой надвое матрицы. Используя психотропные препараты и технику гипноза, претерпевшую существенные изменения со времен камеральной терапии, он сумел обнаружить в личности Клэрис Старлинг жесткие, неподатливые узлы, похожие на твердые уплотнения в древесине. Это были старые очаги негодования, способные в любой момент вспыхнуть с новой силой.

Доктор Лектер наткнулся в душе Старлинг на потрясающей ясности детальные картины — очень старые, но прекрасно сохранившиеся, — которые заставляли ее разум вспыхивать безудержным гневом наподобие того, как вспыхивают зарницы перед грозовым фронтом.

Большая часть этих картин была так или иначе связана с Полом Крендлером. Негодование, вызванное несправедливыми и злобными нападками этого человека, удесятерялось гневом дочери на отца — гневом, о существовании которого она не осмеливалась признаться даже самой себе. Она не могла простить отцу его смерти. Он бросил семью и перестал чистить апельсины в кухне. Он обрек ее мать на швабру и помойное ведро. Отец перестал прижимать Старлинг к груди, и она больше не слышала, как бьется его огромное сердце. Позже так билось лишь сердце Ханны, на которой она скакала в ночь, подальше от криков ягнят.

Крендлер являлся живым символом ее неудач и нереализованных устремлений. Его можно обвинять во всем. Но способна ли она бросить ему вызов? Неужели Крендлер, как и другие представители власти, был для нее табу, порожденным тем явлением, которое доктор Лектер именовал «низкими сводами ее жизненных представлений»?

Правда, ему казалось, что имеется один весьма обнадеживающий знак. Несмотря на то что одним из самых ярких и прочных Штампов в ее памяти была звезда шерифа, она смогла прострелить этот знак власти и убить его носителя. Почему? Видимо, потому, что, будучи человеком действия, она увидела в носителе значка преступника и приняла мгновенное решение, перечеркнув запечатленный в глубоких отделах мозга символ. Проявление потенциальной гибкости. Результат деятельности коры головного мозга. Означает ли это, что внутри Старлинг найдется место для Мишу? Или это всего лишь еще одно положительное качество того места, которое Старлинг все-таки придется освободить?

Глава 96

Барни вернулся в свое жилище в Балтиморе и вновь приступил к сменной работе в больнице штата Мэриленд. В этот день его смена была с трех дня до одиннадцати вечера. По дороге он задержался в кофейне, чтобы подкрепиться там тарелкой супа, и вернулся домой только около полуночи.

Включив свет, он обнаружил, что за столом в кухне восседает Арделия Мэпп. Ему в лицо смотрел ствол пистолета. По диаметру дульного отверстия Барни определил, что калибр оружия — сорок.

— Присаживайся, медбратец, — сказала Мэпп. Говорила она хриплым голосом, а белки темных глаз казались оранжевыми. — Оттащи стул вон туда и сядь спиной к стене.

Барни больше испугала не крупнокалиберная пушка в руках девушки, а совсем другой, лежащий перед ней на столе пистолет. Это был «кольт-вудсмен», двадцать второго калибра, к стволу которого в качестве глушителя была прикреплена пластиковая бутылка.

Стул под тушей Барни жалобно скрипнул.