Советско-финскй плен 1939-1944 - Дмитрий Фролов

Руководство лагерей обязано было регулярно в докладных записках в Москву отчитываться о проделанной идейной и культурно-массовой работе в лагерях. Судя по этим отчетам, в местах постоянного размещения военнопленных выпускались соответствующие стенные газеты и информационные листки. Кроме того, пленные принимали участие в самодеятельных концертах и спектаклях, устраивали музыкальные вечера и т. п.

Если говорить об антифашистской работе в лагерях, то стоит отметить, что наиболее полной информацией мы располагаем по Череповецкому лагерю НКВД № 158. В соответствии с отчетом о деятельности этого лагеря, за время его существования с финскими военнопленными было проведено:

собраний и митингов — 87;

докладов и лекций — 117;

конференций — 25;

политических бесед — 484.

Помимо этого, только в течение 1944 года финские пленные написали 67 обращений к военнослужащим финской армии (подписали 3800 человек), воззваний — 14 (1080 человек), листовок — 68 (подписали 704 человека).

Одновременно с этим наблюдался и рост числа «солидирующихся с антифашистским движением» финских военнопленных в Череповецком лагере. Если в январе их было 261 человек, то в октябре их количество выросло вдвое и составило 425 человек. Активистов было 27 человек.

По моему глубокому убеждению, рост числа антифашистски настроенных финских военнопленных был связан не столько с успешной пропагандистской работой политотдела лагеря, сколько с тем, что финнам предстояло возвращение домой. Пленные прекрасно осознавали, что их скорейшее возвращение на родину напрямую зависит от активности на разного рода собраниях и митингах. То есть финские военнопленные готовы были подписать любые обращения и воззвания, стать «солидирующимися с антифашистским движением», лишь бы ускорить возвращение домой.

Сегодня к таким пропагандистским акциям относиться можно по-разному. Но полагаю, что все это понятно, допустимо и вполне оправданно стремлением военнопленных скорее вернуться на родину. Более того, мы не вправе судить людей, исследуя проблему войны и военнопленных в теплом и светлом, отгороженном от мира кабинете. Даже попытавшись поставить себя на их место, мы вряд ли сможем установить те мотивы, которые двигали военнопленными при подписании пропагандистских листовок и обращений. Сами бывшие финские пленные отмечали, что большинство из них даже не особо обращали внимание на то, что они подписывают.

Во время обеих войн финские пленные в нарушение «Положений о военнопленных» 1939 и 1941 годов были лишены возможности переписки со своими родственниками. Более того, даже обмен списками военнопленных, что предусматривалось нормативными документами СССР, не осуществлялся, хотя в «положениях о военнопленных» 1931 года (ст. 42) и 1941 года (ст. 30) говорилось, что обмен списками пленных с иностранными государствами осуществляется при посредничестве Организации Красного Креста и Красного Полумесяца.

Уже в самом начале войны между СССР и Германией президент Международного комитета Красного Креста (МККК) д-р Макс Хубер (Мах Huber) направил правительствам этих стран телеграммы с предложением организовать обмен сведениями о погибших, раненых и пленных. 27 июня 1941 года. В. Мололтов принял это предложение от имени советского правительства С условием, что так же поступит и противник. Впрочем, тот же Молотов распорядился не отправлять этих списков и не отвечать немцам на их запросы. В свою очередь, 9 августа 1941 года немцы провели пропагандистско-показательную акцию, разрешив неофициальное (!) посещение лагеря в Хаммерштайне двум представителям МККК — К. Я. Бурхардту и Э. де Галлеру, и передали им неофициальный (!) список 300 советских военнопленных[245].

17 июля того же года СССР при посредничестве Швеции сообщил, что de facto присоединяется к Гаагской конвенции 1907 года на условиях взаимности со стороны Германии. Власти Третьего рейха отклонили это предложение. После этого советская сторона потеряла всякий интерес к переговорам по этому вопросу, сочтя любую информацию о корректном обращении немцев с советскими пленными вредной, так как она могла способствовать росту числа последних[246]. Впрочем, насколько «корректным» и «гуманным» было обращение немцев с советскими военнопленными, широко известно. Более 3,5 млн погибших пленных — цифра, говорящая сама за себя.

В следующем, 1942 году, Макс Хубер от имени финского правительства вновь обратился к советским властям с предложением произвести обмен списками военнопленных. На этот раз президент МККК напоминал, что Советский Союз признал Гаагскую конвенцию и Женевскую конвенцию о раненых и больных 1929 года[247] и обязан выполнять положения этих международных документов на основе взаимности[248]. При этом Красный Крест готов был взять на себя роль посредника в деле передачи списков советских военнопленных в обмен на списки финских пленных. Однако Советский Союз ответил очередным отказом.

Впрочем, нельзя говорить, что СССР был так категоричен в своем упрямстве. По инициативе УПВИ НКВД при Исполкоме Союза Красного Креста и Красного Полумесяца СССР была создана информационная служба по иностранным военнопленным. В конце 1942 года при посредничестве МККК в Германию, Венгрию и Румынию были отправлены свыше 24 тысяч писем. Три тысячи открыток через Турцию попали в Германию, вызвав у родственников форменный переполох. В ответ получено около 11 тысяч посланий. В 1943 году было достигнуто соглашение с Румынией об обмене корреспонденцией, и оттуда в лагеря стали приходить письма. Однако неверно предполагать, что СССР заботился о соблюдении права военнопленных на переписку. Тем более что ни одно из них не было доставлено адресату — они оседали для хранения в недрах НКВД и подшивались к личному делу пленных. Таким образом, налицо явно пропагандистские акции, цель которых — вызвать у родственников и близких военнопленных недоверие к своим органам власти, сообщавшим о гибели их родных, опровергнуть слухи о том, что в СССР убивают и мучают пленных, и, в конечной степени, создать атмосферу недовольства действиями правительств и изменить отношение гражданского населения к войне.

В отличие от Германии, Румынии и Венгрии, Советский Союз решил не применять подобную акцию в отношении Финляндии и предпочел ограничиться лишь письмами, показательно опубликованными в газете «Sotilaan Aani». Эту одностороннюю «переписку», конечно же, нельзя признать соответствующей нормам международного права, так как письма несли только пропагандистскую нагрузку.

Официальное разрешение на переписку, как отмечает российский исследователь профессор В. Конасов, финские военнопленные получили лишь после выхода Финляндии из войны. На открытках Красного Креста полагалось писать не более 25 слов. Категорически запрещалось упоминать о месте расположения лагеря, смерти товарищей и критиковать условия жизни в плену. Однако ни один из бывших финских военнопленных не упоминает в своих интервью, что воспользовался этим правом или знал о нем. Вероятнее всего, это право осталось лишь на бумаге. Думаю, что данное обстоятельство вызвано тем, что пленным не сочли необходимым сообщить о возможности переписки. Пропагандистского значения эта акция не имела, так как значительная часть финнов была в скором времени возвращена на родину, а оставшиеся ввиду плохого состояния здоровья и других причин не могли написать ничего положительного об условиях жизни в СССР. Как и в случае с немецкими и румынскими пленными, корреспонденция родственников, посылавшаяся в СССР, не доходила до адресатов и подшивал ась к личным делам финнов. Не давались ответы и на письма, пришедшие на имя умерших военнопленных.

Итак, можно отметить, что во время войны Продолжения культурная работа среди финских военнопленных, несмотря на их более долгое пребывание в плену, так и не была налажена подобающим образом. Культурные мероприятия в большинстве случаев подменялись идеологическими. Финские пленные, в нарушение норм международного права и внутреннего законодательства, были лишены возможности переписки со своими родственниками. Исключение составляли лишь письма к родным, показательно опубликованные в газете для пленных периода войны Продолжения «Sotilaan Aani». Эти письма являлись больше пропагандистскими посланиями, нежели приватной корреспонденцией. Естественно, что такую одностороннюю «переписку» нельзя признать действенной и удовлетворительной. Однако газета, в совокупности с радиотрансляциями передач на Финляндию, в которых были упомянуты имена, фамилии и адреса пленных, иногда помогала родственникам узнать судьбу своих родных, пропавших без вести. Тем более что некоторые финны специально слушали трансляции Московского, Ленинградского и Беломорского радио, а затем рассылали по указанным в них адресам родственникам информацию о пленных.