Тот самый непобедимый - Андрей Льгов

- Это великий ясень Игграсиль, Мировое древо,- задумчиво сказал старик.

- Но как же оно может быть Мировым древом, если оно мертво? - удивился ас.- Все растения вокруг поют и разговаривают, а оно молчит. Я стал слышать их голоса после того, как испил твоего меда, но я не слышу биения сердца у этого ясеня. Посмотри, на нем даже нет листвы.

- Не верь своим глазам. Ты сам можешь казаться сейчас мертвым для глаз, наблюдающих свыше. Вспомни, как ты недавно шел по траве и удивлялся, что она не замечает очевидного.

- Но скажи, мудрый Мимир, как прозреть мне? Ведь именно за этим ты звал меня в это священное место?

- Вырви себе глаз и омой пустую глазницу в водах великого источника,просто ответил старик.

Ас не был готов к такому повороту вещей и замялся, переступая с ноги на ногу и теребя рыжую бороду.

- Не спеши выполнять мои указания,- тем временем продолжал Мимир,- сядь и послушай, что расскажет тебе ведунья. Жертва должна быть осознана и принесена с верой и рвением, а не по чьему-то научению, иначе она потеряет смысл.

Старик подвел Одина к странной девочке и окликнул ее:

- Вельва, это Один, расскажи ему то, что он должен знать.

- Это и есть первые руки, из которых я должен узнать свою судьбу? спросил ас, с улыбкой посмотрев на угловатую, неоформившуюся девчушку.

- Да, это вельва, уста того, кто ведает всем в мире. Садись и слушай, ее прорицания есть единственная истина, которую дано знать вам, асам,- ответил Мимир.

Один не успел ничего возразить. Девочка открыла рот, и из ее уст потекла музыка, способная заворожить кого угодно. Такие чудесные звуки не мог издавать никто из ныне живущих в их мире. Ас сидел и зачарованно слушал, а ребенок пел.

Вельва пела о сотворении мира, о рождении и славе богов, об их делах и гибели. Один потерял счет времени, но, лишь только оборвались последние ноты, ас вскочил и побежал к ручью. Пророчества вельвы подействовали на него с невероятной силой, асу захотелось самому пережить только что услышанное. Один встал на колени, склонившись над журчащим потоком, и, поддавшись неведомому порыву, схватил крепкими пальцами глаз, раздирая глазницу.

Сперва боли не было. Ас продолжал все так же сидеть на коленях. Он с удивлением уставился здоровым оком в зрачок, еще недавно бывший его собственным. Тот мирно покоился на ладони воина и, похоже, ничуть не страдал оттого, что только что потерял хозяина. Тут наконец пришла запоздалая боль.

Суртово пламя полыхнуло в глазнице аса, выжигая мозг. Один буквально свалился в ледяной поток. Облегчение наступило сразу. Лишь только священные воды коснулись кровоточащей раны, Один почувствовал, что в нем произошли колоссальные перемены. Он тут же вытащил голову из воды и огляделся по сторонам. Теперь Один знал все. Он знал, как должен будет родиться новый мир и, просуществовав почти вечность, погибнуть. Он знал судьбы своих родных и друзей. Он увидел свою собственную смерть в пасти беспощадного Фенрира. Самое главное, Один теперь знал, что ему надо делать. Ас больше не нуждался в советах старика Мимира и прорицаниях юной вельвы. Он поднялся выше своего учителя, но навеки остался благодарен ему.

Один подошел к ясеню Иггдрасилю и присел возле него, собираясь с мыслями. На закате он должен был принести еще одну жертву, куда более страшную, чем ту, которую он только что принес на берегу священного источника.

Мимира поблизости не было. Старик, видимо, ушел, понимая, что теперь своим присутствием он будет только мешать Одину свершить предназначенное. Вельва тоже удалилась, во всяком случае, ас не слышал шуршащих звуков ее резца, выводящего таинственные руны пророчеств на плоских камнях. Один теперь хорошо знал знаки, которыми девушка исчертила окрестные скалы.

Закат наступил быстро. Гораздо раньше, чем Один успел мысленно пройтись по тропам пройденной жизни. Впереди его ожидало великое испытание. Он даже не знал, сохранятся ли в душе прежние переживания или его мировоззрение изменится настолько, что все ранее пережитое будет казаться глупым и никчемным. Чтобы обрести могущество, Один должен был живьем пережить смерть и возродиться, не умерев.

В какой-то момент ас вдруг почувствовал, что время пришло. Движимый внезапным порывом, он схватил Гунгнир и со всей силы вонзил его себе в грудь.

Копье удивительно легко вошло в плоть и, пробив сердце аса, вышло с другой стороны и пригвоздило Одина к стволу молодого деревца.

Жгучая боль пронзила тело. Таких мук не испытывало ни одно живое существо. Обычно удар в сердце убивал жертву наповал, и покойный не мог ощущать, как рвутся ткани, как лопаются сосуды, как постепенно гибнет каждая частичка его организма, корчась в страдании и взывая о помощи. Создатель избавил своих питомцев от ужаса этих переживаний, лишая сознания. Один же, которому было предначертано стать богом, чувствовал этот кошмар в полном сознании, ощущая боль, быть может, сильнее, чем любой другой, доведись ему пережить подобное. Один готовился принять божественность и был обязан получить страшный опыт, от которого были избавлены остальные.

Солнце неустанно клонилось к закату, а боль становилась все сильнее. Аса безумно мучила жажда. Кровь сочилась не только из раны, но и из носа, рта и растрескавшихся губ. Один попытался пошевелить языком, чтобы выплюнуть изо рта кровавые сгустки. Солоноватая алая жидкость заполнила горло, и Один вдруг понял, что не нуждается в дыхании.

Солнце наконец село, мир окутала тьма, а вместе с ней наступило какое-то облегчение. Боль не ушла, она лишь слегка притупилась, стала привычной, а значит, менее заметной.

С рассветом пришло равнодушие. Весь день, стоя под палящим солнцем, Один ощущал, как одна за другой отмирали все части его тела. Боль, уже ставшая обыденной, вовсе покидала омертвевшую, разлагающуюся ткань. Странно, но ас больше не отождествлял себя со своим телом, ни с умершими его частями, ни с еще сопротивляющимися смерти.

На ночь он забылся. Казалось, он просто заснул. Очнувшись, Один удивился: как может спать или бодрствовать труп, пригвожденный к дереву?

Лишь только солнце осветило равнину, мозг воина, или то, что от него осталось, вдруг наполнился тоскливыми мыслями.

"Какой же я глупец, что решился на этот шаг. Теперь я обречен висеть здесь до скончания мира, не имея даже возможности умереть. Я из гордого аса, владыки великого города, превратился в самое жалкое на свете существо. Один поежился и застонал, но из его горла не вырвалось ни звука.- Вот так, даже болью своей я не могу поделиться с ближними. Если придут шакалы и начнут грызть мои кости, я ничего не смогу сделать, только буду смотреть, как моя плоть исчезает, перемолотая ненасытными челюстями".

Опасения аса чуть было не сбылись. Вечером у его ног опустилась стая воронов, с явным намерением полакомиться падалью. Глава семейства со знанием дела опустился на плечо правителя Асгарда и уже было нацелился клювом на остекленевший глаз жертвы, как вдруг громкое карканье и хлопки тяжелых крыльев отпугнули гурмана. Он с недовольным ворчанием убрался прочь, к своей стае, а на его место опустился старый знакомый, огромный ворон Хугин.

- А ну кыш отсюда, мерзкие пожиратели падали! - прокричала птица на своем вороньем языке.- Этот ас под моей защитой! Я отклюю голову первому же, кто приблизится к нему!

- Брат, ради чего ты будешь высиживать этот кусок тухнущего мяса? Давай лучше вместе съедим его, пока оно окончательно не сгнило! - попытался возразить вожак стаи.

Но Хугин смерил его таким взглядом, что ворон нахохлился и обиженно отвернулся. Однако стаю не увел. Вороны лишь отступили на безопасное расстояние и расположились на траве, тепля надежду, что их полоумный собрат одумается.

Страшная хандра, мучившая Одина весь день сильнее недавней боли, прошла, лишь только ас почувствовал, что не одинок. Его утомленное сознание привычно отключилось, лишь только небесное светило покинуло мир.

Утро четвертого дня выдалось хмурым. С неба срывались мелкие капли дождя. Одину показалось, что природа плачет, прощаясь с ним. Хугин нес свою стражу, дремля на плече аса, спрятав голову от промозглых струек воды под могучим крылом.

Один понял, что умирает окончательно, умирает не так, как обычно умирают другие, когда душа покидает бездыханное тело и отправляется в чертоги старухи Хель и мерзнет там, сокрытая от солнца, пока не придет ее время. Он понял, что умирает навсегда. Что он уходит туда, где ничего нет и больше никогда не будет.

Однако вместе с этим он ощущал полное равнодушие к происходящему, абсолютный покой и равновесие. Сейчас ничто не могло поколебать Одина, даже если бы Хугин позволил воронам выклевать его единственный глаз.

Смерть наступила как-то совершенно осознанно, как если бы Один мог управлять ею по собственному желанию. Вместе с ночным мраком, окутавшим мир, тьма опустилась и на аса.