Том 10. Братья Карамазовы. Неоконченное. Стихотворения. - Федор Достоевский

Иное мы видим в планах «Жития Великого грешника». Здесь уже нет «поляка» — «иезуита, пропагатора», к которому герой «попадается на крючок», как нет и фанатического «энтузиаста-священника», близкого по умонастроению к основателям иезуитского ордена. Оставлено первоначальное намерение изобразить героя уже на первых страницах романа человеком «в летах» и начать рассказ о нем с момента духовного кризиса, в результате которого он «вдруг» «теряет веру в бога». Вместо этого автор решил начать повествование о Великом грешнике с детства и последовательно изобразить в цикле связанных между собой романов всю историю его духовного развития от рождения до смерти. Ее стержень — постоянно углубляющаяся, принимающая на каждом новом этапе жизни героя новые формы борьба добра и зла, веры и безверия в его душе. Различные внешние влияния, люди, с которыми сталкивается Великий грешник, снова и снова обостряют эту борьбу. В результате каждый новый фазис его жизни, по замыслу автора, приводит героя к новому «падению», но в то же время приближается и к диалектически связанному с этими «падениями» конечному духовному возрождению.

Набросав в декабре 1869-январе 1870 г. подробный план первой части, которая должна повествовать о детских годах жизни героя — до того, как его за совершенные проступки отдают на воспитание в монастырь, — Достоевский прервал работу над «Житием». Вернулся к ней он лишь в мае 1870 г. (уже после длительного периода работы над «Бесами»). В это время возникли два последних наброска к «Житию». В первом из них (№ 4) очерчена жизнь Великого грешника в монастыре, куда он поступает в качестве послушника, охарактеризованы его беседы с Тихоном Задонским, сжато обрисованы образ самого Тихона и влияние его на героя. Эта часть плана не датирована, но тесная связь ее с наброском № 5, представляющим по содержанию ее прямое продолжение и датированным 3 (15) мая, позволяет предположить, что она набросана в тетради незадолго до указанной даты. Последняя заметка к «Житию» (№ 5), озаглавленная «Главная мысль», намечает общие контуры последующей жизни Великого грешника «после монастыря и Тихона». В ней намечается новое лицо — Ростовщик, злой гений героя, перенесенный в планы «Жития» из планов Романа о Князе и Ростовщике (см С. 309–312). Под влиянием Ростовщика герой отдается «накоплению», его кумиром становится «золото». В борьбе живущих в нем противоположных побуждений он совершает «подвиг и страшные злодейства», «идет в схимники и в странники», но и теперь гордыня не оставляет его: живя внешне для других, Грешник по-прежнему испытывает «безмерную надменность к людям». В конце концов он становится филантропом и «умирает, признаваясь в преступлении».

Начав роман «Бесы», писатель не отказался от мысли вернуться к «Житию Великого грешника». Первоначально он полагал, что уже к осени сможет закончить роман «Бесы» и затем погрузиться в работу над «Житием», замысел которого продолжал долгое время считать важнейшим из всего, им задуманного «…я работаю одну вещь в «Русский вестник» («Бесы». — Ред.), — пишет он по этому поводу Страхову 24 марта (5 апреля) 1870 г…. кончу скоро и за роман сяду с наслаждением. Идея этого романа существует во мне уже три года, но прежде я боялся сесть за него за границей, я хотел для этого быть в России. Но за три года созрело много, весь план романа, и думаю, что за первый отдел его (т. е. тот, который назначаю в «Зарю») могу сесть и здесь, ибо действие начинается много лет назад. Не беспокойтесь о том, что я говорю о «первом отделе». Вся идея потребует большого размера объемом, по крайней мере такого же, как роман Толстого («Война и мир». — Ред.). Но это будет составлять пять отдельных романов, и до того отдельных, что некоторые из них (кроме двух средних) могут появляться даже в разных журналах, как совсем отдельные повести, или быть изданы отдельно как совершенно законченные вещи. Общее название, впрочем, будет: «Житие Великого грешника», при особом названии отдела. Каждый отдел (т. е. роман) будет не более 15 листов. Для второго романа я уже должен быть в России; действие во втором романе будет происходить в монастыре, и хотя я знаю русский монастырь превосходно, но все-таки хочу быть в России <…> из этой идеи я сделал цель всей моей будущей литературной карьеры, ибо нечего рассчитывать жить и писать далее как лет 6 или 7» (XXIX, кн. 1, 111–112).

Цитированное письмо к Страхову можно рассматривать как отражение следующей по сравнению с январскими планами и наметками ступени в развитии замысла «Жития Великого грешника». Письмо к А. Н. Майкову от 25 марта (6 апреля) 1870 г дает наиболее подробное, целостное изложение всего замысла «Жития», как он вырисовывался перед Достоевским в это время: «…в «Зарю» я обещаю вещь хорошую и хочу сделать хорошо. Эта вещь в «Зарю» уже два года как зреет в моей голове. Эта та самая идея, об которой я Вам уже писал. Это будет мой последний роман. Объемом в «Войну и мир» и идею Вы бы похвалили — сколько я по крайней мере соображаюсь с нашими прежними разговорами с Вами. Этот роман будет состоять из пяти больших повестей (листов 15 в каждой; в 2 года план у меня весь созрел). Повести совершенно отдельны одна от другой, так что их можно даже пускать в продажу отдельно. Первую повесть я и назначаю Кашпиреву. Тут действие еще в сороковых годах. (Общее название романа есть: Житие Великого грешника, но каждая повесть будет носить название отдельно). Главный вопрос, который проведется во всех частях, — тот самый, которым я мучился сознательно и бессознательно всю мою жизнь, — существование божие. Герой в продолжение жизни то атеист, то верующий, то фанатик и сектатор, то опять атеист. 2-я повесть будет происходить в монастыре. На эту 2-ю повесть я возложил все мои надежды. Может быть, скажут наконец, что не все писал пустяки. Вам одному исповедуюсь, Аполлон Николаевич: хочу выставить во 2-й повести главной фигурой Тихона Задонского,[66] конечно под другим именем, но тоже архиерей, будет проживать в манастыре, на спокое. 13-летний мальчик, участвовавший в совершении уголовного преступления, развитый и развращенный (я этот тип знаю) <…> будущий герой всего романа, посажен в монастырь родителями и для обучения. Волчонок и нигилист-ребенок сходится с Тихоном (Вы ведь знаете характер и все лицо Тихона). Тут же в монастыре посажу Чаадаева (конечно, под другим тоже именем). Почему Чаадаеву не просидеть года в монастыре? <…> К Чаадаеву могут приехать в гости и другие, Белинский, например, Грановский, Пушкин даже. (Ведь у меня же не Чаадаев, я только в роман беру этот тип). В монастыре есть и Павел Прусский, есть и Голубов, и инок Парфений. (В этом мире я знаток и монастырь русский знаю с детства). Но главное, Тихон и мальчик <…> Авось выведу величавую, положительную, святую фигуру. Это уж не Костанжогло-с и не немец (забыл фамилию) в «Обломове» <…> я ничего не создам, я только выставлю действительного Тихона, которого я принял в свое сердце давно с восторгом. Но я сочту, если удастся, и это для себя уже важным подвигом. Не сообщайте же никому. Но для 2-го романа, для монастыря, я должен быть в России. Ах, кабы удалось! Первая же повесть — детство героя: разумеется, не дети на сцене; роман есть. И вот, благо я могу написать это за границей, предлагаю «Заре» (там же. С. 117–118).

В письмах к Страхову и Майкову замысел «Жития» существенно обогащен по сравнению с более ранними наметками. Биография Великого грешника, история его душевной борьбы и исканий, которая до сих пор излагалась автором как история отдельной личности, вводится теперь в определенную историко-культурную перспективу: действие первой части романа начинается по новому замыслу в 1840-х годах; в последующих же частях жизнь героя должна быть доведена до современного момента, — план, непосредственно предвосхищающий более поздний замысел «Братьев Карамазовых». Но дело не только в желании романиста попытаться исторически распределить этапы формирования личности героя во времени, связав их более или менее отчетливо с различными моментами исторической жизни русского общества. Важнее другое. До начала работы над «Бесами», т. е. до января — февраля 1870 г., замысел «Атеизма», а затем обдумывание «Жития» в определенной мере подготовляли Достоевского к работе над этим романом. После же оформления замысла «Бесов», как свидетельствует письмо к Майкову, по-видимому, начинается воздействие того нового творческого метода, который сложился у автора в работе над «Бесами», на замысел «Жития» Задумав художественно воссоздать в «Бесах» черты Т. Н. Грановского, С. Г. Нечаева и других исторических лиц в качестве обобщенных олицетворений определенных широких исторических явлений русской жизни, Достоевский теперь распространяет это новое художественное решение также на «Житие». Так рядом с фигурами вымышленных героев или лиц, имена и характеры которых родились в воображении романиста в результате творческого переосмысления реальных образов его биографии (брат Миша, Сушар, Альфонский, Чермак, Ламберт, Куликов и др. — см. об этом ниже), в замыслах «Жития» появляются исторические образы-обобщения: Чаадаев, Белинский, Грановский, Пушкин, инок Парфений, Тихон Задонский и др. Возникает идея превратить монастырь, куда действие должно перенестись во второй части эпопеи, в обобщенное, условное место действия, где должны собраться— под другими именами — несходные по своим взглядам деятели русской истории и культуры, выступавшие в разные времена и на различном поприще — литературном, университетском, религиозном и т. д., — для того чтобы помериться силами в споре по важнейшим вопросам русской жизни и человеческого бытия вообще. Идея подобного своеобразного «собора» различных русских мыслителей XVIII–XIX веков поражает своей оригинальностью даже в творчестве Достоевского, — определенные аналогии ей могут быть отысканы скорее у Данте в «Божественной комедии», а также в средневековой литературе и живописи или на фресках мастеров эпохи Возрождения («Диспут» и «Афинская школа» Рафаэля), чем в реалистическом романе XIX в. С другой стороны, идея эта предвосхищает самые смелые опыты жанра философского романа XX в.