Храм фараона - Зигфрид Обермайер

Рамзес поднялся:

— Согласен. Сегодня же можешь сообщить ему о назначении.

Нефертари молча присутствовала при беседе и обратилась к Рамзесу, только когда они остались одни:

— С окончательным приговором Тотмесу ты должен подождать до тех пор, пока мы выслушаем Мерит.

Рамзес взорвался:

— Ты становишься на сторону этого предателя и клеветника?! Ты, Великая Царская…

— Успокойся, любимый! Гнев — плохой судья, ты знаешь это так же хорошо, как и я. Тотмес грубо перешел границы дозволенного, оскорбил тебя и нашу дочь и за это заслуживает наказание, но ты должен подумать и о том, что у него немало приверженцев среди фанатичных почитателей Амона. Нельзя возбуждать в людях ненависть и возмущение. Часто бывает достаточно немного натянуть вожжи, чтобы придержать ретивого скакуна. Не стоит поднимать его на дыбы.

Рамзес, немного успокоившийся, погрозил ей пальцем:

— Я полагаю, сильнее, чем их, я должен придержать тебя, иначе ты похитишь у меня трон, как Маат-Ка-Ра у своего сводного брата Тутмоса. Потом ты подвяжешь себе бороду и будешь выступать в роли фараона…[10] Ха! А давай попробуем!

Рамзес послал удивленного слугу за бородой и привязал ее к подбородку смеющейся и лишь для виду сопротивлявшейся Нефертари. Потом взял сделанный из тростника держатель для писчих перьев и вложил ей в руку, как скипетр. Рамзес упал на колени, вытянул вперед руки и засюсюкал, как придворный:

— О Гору Нефертари, любимец Маат, великий властью, прекрасный годами, Могучий Бык…

Тут Нефертари прыснула и заявила сквозь смех:

— О нет-нет, высокочтимый мой супруг, этот титул ты не можешь мне присвоить, если только не привяжешь мне что-либо более длинное, чем борода, и, конечно же, не к подбородку.

Рамзес вскочил на ноги, снял бороду с лица Нефертари и высоко поднял жену, как будто она весила не больше стебелька папируса.

— Побереги нашего нерожденного сына, дорогой. Он хочет появиться на свет через несколько месяцев.

— Мне и дочка подойдет.

— Тсс! — Нефертари своей изящной ладонью прикрыла его рот. — Такими словами ты смутишь богов. Я хочу загладить потерю Амани и снова и снова громко и отчетливо прошу о сыне. Делай это, пожалуйста, со мной, чтобы Хнум услышал наши молитвы и сотворил на своем гончарном круге мальчика.

— Хорошо, любимая сестра. Ты уже придумала имя для нашего сына.

— Да, я подумала об Атуме, боге-создателе из Она. Его также считают источником всего сущего, создавшим самого себя, и я думаю, что никто из твоих детей еще не носит его имя. Если ты согласен, то нашего сына будут звать Мери-Атум — любимец Атума.

Рамзес влюбленно посмотрел на свою первую супругу:

— Когда я не был согласен с тем, что ты говоришь?

Нефертари улыбнулась, и ямочки затанцевали на ее круглых щечках.

— Ты знаешь почему? Потому что я предлагаю тебе только то, против чего ты наверняка не будешь возражать. Ведь я знаю твои мысли, потому что обладаю половинкой твоего сердца.

Рамзес серьезно кивнул:

— Ты должна ее сохранить. Я знаю, что у тебя она в хороших руках. Теперь о другом. Дело с Тотмесом не дает мне покоя. Он все-таки был вторым жрецом Амона и имеет право на то, чтобы я его выслушал, и я хочу это сделать сегодня же.

После захода солнца царь велел привести разжалованного жреца и приказал страже:

— Подождите снаружи перед дверью.

Тотмес стоял, как побитая собака, в платье, покрытом каплями крови, с распухшим ртом, опущенными глазами и бормотал что-то бессвязное.

Рамзес молча посмотрел на него и почувствовал, что этим человеком владеют упрямство, враждебность и уязвленная гордыня, но не почувствовал к нему сострадания.

— Сегодня тебе по праву не дали произнести перед собранием то, что касалось только тебя и меня. Однако сейчас ты можешь говорить свободно. Я приказываю тебе именем Амона говорить правду!

Тотмес откашлялся, глядя на ноги царя, и сказал едва слышно:

— Я хотел только сообщить твоему величеству, что высокочтимая принцесса Мерит позволила скульптору Пиайю вольности, которые являются необычными между дочерью Солнца и одним из слуг твоего величества. Они катались вместе на корабле, провели ночь вместе в маленьком храме Сета позади гарема, они…

— Ты сам видел эти вещи? Откуда ты вообще знаешь об этом?

— Ну, ничто не остается скрытым. Есть слуги и чиновники, которые… я имею в виду… то, что происходит в пределах храма и дворца, так или иначе доходит до наших ушей…

— «Наших»? Кто это «мы»? — Голос царя стал громче и резче.

— Мы все верные слуги бога, — ответил Тотмес с упрямством.

— И какие выводы ты сделал из этих наблюдений?

— Я? Никаких! Я не допускаю дерзости делать выводы о членах царской семьи.

— Но ты имел дерзость против воли моего величества назвать наследника трона.

— Я назвал его только твоим живым перворожденным сыном. Многие из твоих предшественников…

— То, что делали мои предшественники, не имеет значения. Моя воля — закон для страны, и если я беру безымянного сына из самого мрачного угла гарема и называю его наследником, то это хорошо, верно и мгновенно становится истиной. Это доходит до твоего разума, упрямый жрец? Я — единственный высший жрец Пта, Амона, Амона-Ра и всех других богов, а поскольку я не могу один исполнять эту миссию, то назначаю заместителей. Я должен напоминать тебе о подобных всем хорошо известных вещах? Ты много лет верно служил своему богу. Почему же ты сейчас стал предателем по отношению к его собственному сыну? Амон-Ра принял облик моего отца, когда я был зачат, я — совершенный бог, единственный на земле живущий сын Солнца! Это знает каждый ребенок в Кеми, каждый раб, каждый из моих самых незначительных слуг. Почему этого не знаешь ты?

Тотмес молча уставился на колено царя. Он мог бы ответить на эти упреки, однако остаток разума помешал ему сделать это.

— Молчишь? Это тоже ответ, и я принимаю его. Я только тогда вынесу приговор тебе, когда поговорю с принцессой Мерит. Пока я дарю тебя свободу, но ты не должен покидать пределы храма. Теперь будешь трудиться как помощник жреца. Будешь убирать двор, носить воду и выполнять другую грязную работу, пока я не прикажу что-либо другое.

— Слушаю и повинуюсь, Богоподобный, да будь жив, здрав и могуч.

Крошечный храм Пта располагался в уголке храмового комплекса и едва ли играл какую-либо роль в Фивах. Жизнь в нем протекала незаметно. Службу там справляли два жреца, посетителей было мало, большей частью это были путешественники с севера, которые жертвовали пару куриц или козу. То, что Тотмес должен был служить городскому богу Мемфиса, было для него худшим наказанием, чем тюрьма.