Поиск-83: Приключения. Фантастика - Леонид Юзефович

Плывет вечным своим руслом солнце, и вслед за ним над новыми землями и морями возносится Рука. Встает властным и загадочным небесным знамением, чтобы через час так же необъяснимо исчезнуть, возникнув дальше к западу.

И всюду одно и то же: безмолвные толпы, остановившиеся поезда, притихшие базары, опустевшие цехи, пассажиры у самолетов, не посмевших взлететь. Птицы, испуганными хлопьями сыплющиеся с неба, неведомо как чуя неладное. Ошеломленный Шанхай. Онемевшая Калькутта. Потрясенный Новосибирск. Миллиарды зрачков, прикованных к небесной Длани, — зрачков, расширенных одним смятением, одной тревогой и надеждой.

Бритоголовые монахи в желтых одеждах, молящиеся в горных монастырях Гималаев о спасении мира. Не успевшие еще разгореться погребальные костры на берегу Ганга — их торопливо и испуганно гасят, чтобы дым не осквернил чуда, рожденного небом. Паломники в белом, застывшие у спуска к воде, не решаясь в этот миг небывалого совершить долгожданное омовение в священной реке. Прокаженные, с мольбой об исцелении тянущие к небу изуродованные кисти. И где-то среди сожженных засухой полей бредущая в горячей пыли босая женщина в выгоревшем сари, прижимая к отвисшей пустой груди скелетно-ссохшееся тельце, выкрикивает безумными, посинелыми губами: «Почему ты пустая, Рука?! Почему ты пустая?!»

Нетерпеливо ждущая, не сомкнувшая глаз Европа, еще перед полночью взбурленная телевестью о неслыханном, надвигающемся с востока. Улицы и крыши, поля и дороги, застланные сплошным человеческим ковром, — словно страны и народы выстроились на некий вселенский смотр. И вздрагивает ковер, от горизонта до горизонта колыхнувшись навстречу протянувшейся с неба Деснице.

Антенны радиотелескопов, нацеленные в зенит, туда, где размыто тают очертания исполинского локтя. Операторы за пультами локаторов, прощупывающие Руку потоками излучений, снова и снова убеждаясь, что она бесплотна. Колокольный звон и коленопреклоненные толпы перед соборами. Проповедники, призывающие покаяться в преддверии Страшного суда, и студенты на площади, назло и наперекор аплодирующие небу. Тысячи тысяч объективов, неотрывно и завороженно впитывающих каждую черточку шестипалой Длани, и шныряющие вокруг карманники, не теряющие времени даром… Длинноволосый парень на набережной Гамбурга, бросающий в воду какой-то пакет, — может, то взрывчатка, которую он должен был подложить этим утром?.. Школьный оркестр в подмосковном поселке, дерзко, во всю мочь играющий «Звездный марш» под растерянными, осуждающими взглядами учителей. Гондольеры, застывшие с веслами в руках на каналах Венеции. И миллионногорлый вскрик нильской долины — вскрик смятения, восторга и суеверного ужаса: там на рассекшей небо ладони на короткий миг возникает отчетливый силуэт пирамиды…

Рука над Сахарой.

Рука над Гренландией.

Рука над Атлантикой.

Замершие причалы Квебека. Жаркие пляжи Рио, забитые народом так спрессованно-плотно, что если бы даже кто-нибудь захотел в то утро купаться, все равно не смог бы войти в воду. Неподвижные фигуры индейцев где-то высоко в Андах. Завернувшись в одеяла, они глядят на вознесшееся над горами чудо, а рядом невозмутимо пасутся ламы.

Опустевшие автострады Штатов, наверно, впервые за столетие остановивших бег своих каров. Нью-Йорк, где предприимчивые люди успели за неполных пятнадцать часов провернуть все, что надо, и теперь, в момент появления Руки, продавцы в дверях универмагов уже предлагают рубашки и майки с ее изображением. Но нет, желающих не находится: то, что открывается взору в вышине, в прорезях синевы между небоскребами, — разом отрешает от суеты. И даже экстренные выпуски газет, заполненные интервью с учеными и фантастами, даже их, протягиваемых продирающимися сквозь толпы мальчишками-газетчиками, почти никто не покупает. И никто не обращает внимания на плакат в витрине магазина: «А если нашествие? Ты запасся необходимым?» А вон и сам хозяин — глядит из выступа своей витрины на освещенные утренними лучами красноватые пальцы в небе, и на бледном, застывшем его лице ясно читается: он и сам не знает, что может оказаться необходимым на случай нашествия…

Негромкое жужжание проектора оборвалось, экран погас, и тут же поднялись шторы, впустив в класс весеннее солнце. Ребята зажмурились от яркого света.

— Сегодня мы начинаем новый раздел истории, — сказал учитель. — Ну-ка, кто расскажет, почему во всех школах мира его начинают вот этим документальным фильмом?

Все двенадцать кристалликов на учительском столе загорелись зеленым.

— Ну давай ты, Ванда.

— Этот фильм… — Поднялась из-за парты смуглая рослая девочка, — это произошло на другой день после того, как на Земле была превращена в топливо последняя ядерная боеголовка. Наши звездные братья протянули нам руку. Его-то они и ждали, этого дня…

АЛЕКСАНДР ЧУМАНОВ

Горыня

Рассказ

Старый Федул отродясь не зорил птичьих гнезд. Но тут не устоял. Неизвестная птица, вспорхнув прямо из-под ног старика, затаилась где-то в зарослях, а одно-единственное яйцо удивительно голубого цвета осталось лежать в траве. Оно было какое-то невероятно тяжелое и угловатое.

Чуть не бегом Федул возвратился домой с яйцом за пазухой. Он торопливо согнал с гнезда испуганную наседку, ни секунды не колеблясь, выкинул несколько куриных яиц, освободив место, и на цыпочках вышел из курятника.

Дни ожидания тянулись невыносимо. По нескольку раз на дню, проклиная себя за нетерпение, старик пробирался в курятник, осматривал яйцо через мутную, исцарапанную лупу, осторожно скоблил желтым ногтем скорлупу, обнюхивал. А потом мучился от мысли, что своим вмешательством повредил будущему птенцу.

Однажды ночью его разбудил истошный куриный крик и лай забившегося под избу Полкана. «Неужели лиса?» — с тревогой подумал старик, с грохотом врываясь в курятник и волоча по земле белые вязки от кальсон. В воздухе плавали перья.

Федул осветил фонариком гнездо и оторопел. Шесть желтых глаз смотрели на него не мигая. В гнезде что-то шевелилось, поблескивая, в свете фонаря. Федул перекрестился и потянулся за топором.

— Уа! — Голосами человеческих младенцев запищали три пасти, усеянные мелкими зубами.

И топор остался на месте. Страх исчез, и старик увидел, что вылупившееся только что существо мокрое и дрожит от холода. Оно неумело замахало голыми прозрачными крылышками и доверчиво потянулось к нему всеми тремя головами.

Старик взял корзину с гнездом под мышку и понес в избу. Тщательно завесив окна, он включил свет. В корзине, опираясь на две когтистые лапы и толстый покрытый чешуей хвост, стоял Змей Горыныч. Вернее, совсем маленький, беспомощный змееныш. Три склоненные набок головки смотрели на старого Федула доверчиво и по-детски.