Меч Предназначения - Анджей Сапковский

– До этого дня?

– Да. До этого. Вот мы стоим лицом к лицу, а я не чувствую страха. Ты отняла у меня все. Даже страх.

– Почему же тогда твои глаза полны ужаса, Геральт из Ривии? Твои руки дрожат, ты бледен. Почему? Неужто так сильно боишься увидеть последнее, четырнадцатое имя, выбитое на обелиске? Хочешь, я скажу тебе, как оно звучит?

– Не надо. Я знаю его. Круг замыкается, змея погружает зубы в собственный хвост. Так должно быть. Ты и это имя. И цветы. Для нее и для тебя. Четырнадцатое имя, выбитое в камне, имя, которое я произносил среди ночи и при свете солнца, в холод, жару и дождь. Нет, я не боюсь произнести его сейчас.

– Ну так произнеси.

– Йеннифэр… Йеннифэр из Венгерберга.

– А цветы для меня.

– Давай кончать, – с трудом проговорил он. – Возьми меня за руку.

Она встала, подошла, он почувствовал исходящий от нее холод, резкий, пронизывающий холод.

– Не сегодня, – проговорила она. – Когда-нибудь – да. Но не сегодня.

– Ты взяла у меня все…

– Нет, – прервала она. – Я ничего не забираю. Я только беру за руку. Чтобы никто не был в такую минуту одинок. Один в тумане… До свидания, Геральт из Ривии. До встречи. Когда-нибудь.

Он не ответил. Она медленно повернулась и ушла. Во мглу, которая неожиданно затянула вершину Холма, во мглу, в которой исчезло все, в белую, мокрую мглу, в которой растворились обелиск, лежащие у его основания цветы и четырнадцать высеченных на нем имен. Не было ничего – только мгла и мокрая, блестящая от росы трава под ногами, трава, которая пахла дурманяще, тяжело, сладко, до боли в висках, до забытья, усталости…

– Господин Геральт! Что с вами? Вы уснули? Я же говорил, вы еще слабы. Зачем было лезть на откос?

– Я уснул, – протер лицо рукой ведьмак. – Уснул, надо же… Ну ничего, Йурга, жара…

– Да уж печет – не продохнешь… Надыть ехать, господин. Пошли, я помогу вам спуститься с кручи.

– Да нет, ничего…

– Ничего, ничего. А что ж тогда качаетесь? На кой хрен лезли в гору в такую жарищу? Приспичило имена прочитать? Так я мог вам их и без того перечислить. Ну что с вами?

– Ничего, Йурга… Ты действительно помнишь все имена?

– Само собой.

– Давай-ка проверим, как у тебя с памятью… Последнее. Четырнадцатое. Какое?

– Ну и невера. Ни во что не верите. Проверить хотите, не вру ль? Я же сказал, эти имена у нас каждый ребенок знает. Последнее, говорите? Ну что ж, последнее – Йойоль Гретхен из Каррераса. Может, знали?

Геральт отер запястьем веки. И глянул на менгир. На все имена.

– Нет. Не знал.

8

– Господин Геральт?

– Да, Йурга?

Купец наклонил голову, некоторое время помолчал, накручивая на палец кончик тонкого ремешка, которым приводил в порядок седло ведьмака. Потом легонько ткнул кулаком в спину державшего вожжи парня.

– Садись на запасную, Поквит. Я повезу. Садитесь ко мне на козлы, господин Геральт. А ты чего возле телеги околачиваешься, Поквит? А ну давай скачи вперед! Нам тута поговорить надыть, твои уши нам ни к чему!

Плотва, следовавшая за телегой, заржала, дернула постромки, видимо позавидовав кобыле Поквита, галопом пошедшей по тракту.

Йурга чмокнул, слегка тронул коней вожжами.

– Да, – сказал он, немного помешкав, – дело такое, господин… Я обещал вам… Тогда на мосту… Поклялся… Дал обет…

– Не надо, – быстро прервал ведьмак. – Не надо, Йурга.

– Надо, – резко сказал купец. – Мое слово не дым. То, что я дома застану, а чего не ожидал, будет ваше.

– Прекрати. Ничего мне от тебя не надо. Мы квиты.

– Нет уж, господин. Ежели я чего такое в дому застану, сталбыть, это Предназначение. А если над Предназначением посмеяться, ежели соврать – оно строго покарает.

«Знаю, – подумал ведьмак. – Знаю».

– Но… господин Геральт…

– Что, Йурга?

– Ничего в доме я не застану такого, чего б не ожидал. Ничего и уж наверняка не то, на что вы рассчитывали. Господин ведьмак, слышь-ка, Златулина, моя жена, боле детей после остатнего иметь уже не может, и уж чего-чего, а ребеночка-то дома не будет. Похоже, здорово вы маху дали.

Геральт не ответил.

Йурга тоже замолчал. Плотва снова фыркнула, дернула мордой.

– Но у меня двое сынов, – вдруг быстро проговорил Йурга, глядя вперед, на тракт. – Двое здоровых, сильных и неглупых. Ведь должен же я их куда-нить со временем определить. Один, думал, со мной по купецкому делу пойдет, а другой…

Геральт молчал.

– Что скажете? – Йурга повернул голову, взглянул на него. – Вы потребовали на мосту поклясться. Вам нужен был пацан для вашего ведьмачьего дела, ведь ничто другое. Так почему ж этот ребенок обязательно должен быть нежданный? А жданный быть не может? Двое у меня, один, сталбыть, пусть на ведьмака учится. Дело как дело. Не лучше, не хуже…

– Ты уверен, – тихо отозвался Геральт, – что не хуже?

– Защищать людей, – прищурился Йурга, – жизнь им спасать – какое это, по-вашему, дело, плохое или доброе? Те четырнадцать на Холме? Вы на том мосту? Что делали – добро или зло?

– Не знаю, – с трудом проговорил Геральт. – Не знаю, Йурга. Порой мне кажется, что знаю. А в другой раз – сомневаюсь. Ты хотел бы, чтобы твоего сына мучили такие сомнения?

– Пусть мучают, – серьезно сказал купец. – Пусть бы мучили. А Предназначения своего никто не минует.

Ведьмак не ответил.

Тракт сворачивал к высокому откосу, к кривым березам, неведомо как державшимся на почти отвесном склоне. У берез были желтые листья. «Осень, – подумал Геральт, – снова осень». Внизу посверкивала река, белел новенький частокол сторожевой вышки, крыши домишек, ошкуренные бревна пристани. Скрипел ворот. Подходил к берегу паром, гоня перед собою волну, расталкивая воду тупым носом, разгоняя плавающие на поверхности соломинки и листья, неподвижные в грязной корке пыли. Скрипели канаты, которые тянули перевозчики. Собравшаяся на берегу толпа шумела, все было в этом шуме: крик женщин, брань мужчин, плач детей, рев скота, ржание лошадей, блеяние овец. Однообразная басовая музыка страха.

– Прочь! Прочь, сдай назад, чертовы дети! – кричал конный, голова которого была обмотана окровавленной тряпкой. Его конь, погрузившись по брюхо, пробивался, высоко поднимая передние ноги, разбрызгивая воду. На пристани галдеж, крик – щитоносцы грубо расталкивали толпящихся, били куда попало наконечниками копий.

– Прочь от парома! – рычал конный, размахивая мечом. – Только армия! Прочь, не то буду головы рубить!

Геральт натянул поводья, остановил Плотву, танцующую у самого края ущелья.