Фернандо Магеллан. Том 3 - Игорь Валерьевич Ноздрин

Капитан с кормчим молча стояли у единственной мачты, слушали стон и завывания ветра, подавляли в душе желание кинуться за борт от низкого непрерывного гула в ушах, вызывавшего страх, потребность бежать и кричать. Полузатопленное судно с полным трюмом воды покачивалось под ногами.

Мышиное небо нависло над головой. Под застывшим сумрачным сводом бушевал океан, показавшийся при первом знакомстве тихим и мирным. Что-то неестественное было в противостоянии мертвого бесцветного неба и клокочущей воды, менявшей краски от белой пены, до сине-зеленых оснований валов. Брызги фонтанами поднимались от бортов, падали на палубу.

– Господи, почему мы не утонули? За что Ты терзаешь нас? – воздев руки к небу вскричал Панкальдо. – Настанет ли конец нашим мучениям, или чаша сия еще не выпита до дна? Посмотри на нас! Мы потеряли все, что имели. У нас нет сил добраться до дома. Сколько способен вынести человек? – с болью и отчаянием кричал он в мутное небо. Слезы текли по щекам.

– Прекрати, Леон, – командир обнял его за плечи. – Не богохульствуй! Мы живы. Всевышний смилостивился над нами. Теперь все зависит от нас!

– Ты смеешься надо мной. Что мы можем сделать?

– Выкачаем воду, починим мачту, пойдем к земле.

– Нас двадцать пять человек, из них свыше дюжины больны. Кто выкачает воду, починит мачту?

– Я, ты и еще пятеро моряков, способных стоять на ногах.

– Слишком мало для такой работы.

– Мы справимся.

– Ты не представляешь, сколько надо труда, чтобы заставить корабль слушаться руля!

– Теперь знаю. Но мы сделаем это. Лучше умереть за работой, чем покориться судьбе.

Из трюма высунулся капеллан и пропел слабым голосом:

– Слава Отцу, Сыну и Святому Духу! Аминь.

– Видишь, нас уже трое, – указал альгвасил на священника.

– Рад видеть вас живым и здоровым! – капеллан приветствовал Эспиносу. – Ты, Леон, не подох? Ох, Дева Мария! Она неравнодушна к итальянцам! За что вас любят женщины?

– Кто с тобой внизу? – нетерпеливо спросил капитан.

– Мафра, Ганс, Глухой, Санчо…

– Где Виго, ди Лороза? Живы?

– Черви не берут их. Они сами съедят, кого угодно. Хотят обглодать нотариуса.

– Что ты говоришь, старик?

– Спросите немца, если не верите.

– Это грех! – ужаснулся Эспиноса.

– Да, – согласился священник. – Поэтому они ушли от нас.

– Как остальные? Много больных?

– Живут помаленьку…

– Слава Тебе, Господи! – воскликнул капитан.

– Далеко еще до наших колоний? – улыбнулся старик.

– Ты думал, Господь выбросит нас к материку?

– Кто знает… Иногда праведников относило к земле. В Священном Писании есть примеры. Вспомним Иону, просидевшего три дня и три ночи в чреве кита, а потом очутившегося на берегу.

– Я не знаю, где мы сейчас находимся, но думаю, – посреди океана, – сообщил Эспиноса.

– О Боже, – вздохнул старик, – я в этом не сомневался. Куда теперь поплывем?

– Куда ближе… – ответил командир.

– Возвращаемся на Тидоре? – догадался старик.

– Да.

– Может, в колонии?

– С поломанной мачтой против ветра не пройти, – заявил Леон. – Надо плыть по волне в Сипанго, Катай или назад на Молукки.

– Лучше на Молукки, – посоветовал старик. – Хватит нам приключений… Неизвестно, как встретят в Сипанго!

– Зови всех, способных держаться на ногах, – велел капитан. – Пора приниматься за работу.

Заскрипели рукояти насосов, застучали молотки. Первым делом починили настил верхних палуб в носу и корме, развороченных упавшими мачтами, чтобы вода не попадала внутрь корпуса. Затем начали крепить треснувшую грот-мачту, кроить из порванных полотнищ парус. Много ли способна сделать дюжина утомленных штормом голодных моряков?

А ведь надо непрерывно откачивать воду, конопатить просачивающиеся швы. Носится по ветру судно день, второй, третий…

Но вот ванты закреплены, натянуты штаги. Полез по мачте рей с серым полосатым парусом, с остатками потемневшего креста Иакова, с обрывком фразы «Это наш…», вторую часть – «…образ благоприятной судьбы» унесло в море вместе с мечтами пробиться к берегам Центральной Америки. Заполоскался на ветру грот, брасы и шкоты стянули его концы, напряглись ванты – «Тринидад» грузно развернулся, пошел под углом к волне в бакштаг на юго-запад.

Болели и умирали люди. Круглосуточно работали насосы. Вахты меняли друг друга. Утративший голос корабль, потерявший колокол, грузно переваливался с волны на волну, стонал, скрипел обшивкой, как измученный ранами ветеран на жестком тюфяке. Офицеры, матросы, солдаты, канониры – все делали одинаковую работу, пока хватало сил, пока не валились с ног от усталости. Смолкли разговоры о деньгах, о долях в грузе, думали о жизни, о том, как дойти до земли, получить продукты.

Хотя каравелла изменила курс на противоположный и ветер способствовал движению, плыли очень медленно, преодолевали сопротивление волн, однако не выбросили часть груза. Так велико было чувство обязанности беречь королевское добро, пусть подмоченное и подгнившее, но занесенное в счетные книги, за которое предстояло держать ответ перед чиновниками, даже если выживут несколько человек.

* * *

7 июня «Виктория» добралась до экватора. На корабле заканчивалось продовольствие. Испанцы проплыли без захода в порты в полтора раза больше дней, чем при переходе через Тихий океан. Опять в пищу подмешивали опилки, варили на медленном огне кусочки мелко нарезанной кожи. Выловили и съели крыс. Пигаффетта не говорит о людоедстве, но оно имело место на корабле, было обычным явлением тех лет даже в сухопутной армии завоевателей Нового Света. О случаях каннибализма писали Филипп фон Гуттен, Падре Агуадо, Франсиско Рондон, Исаак Пардо и многие другие свидетели печальных событий. Поэтому не удивительно, что самые драматические события экспедиции Магеллана не отражены на страницах дневника итальянца. Вероятно, он стеснялся писать о них или не любил Элькано. Плаванию через Индийский океан и вдоль Африки до экватора отведено несколько строк. Каждая из них пропитана кровью. «За короткое время[20], – сообщает ломбардиец, – умер двадцать один человек». Двадцать один человек из пятидесяти, покинувших Молукки – почти половина команды!

В последние дни отец Антоний совсем обессилил, лежал на подстилке в кубрике, часами изучал почерневшие от сырости доски над головой, либо, вынесенный на палубу, жмурился от яркого солнца, закрывал глаза, дремал, вдыхал слабой грудью соленый воздух. Звездными ночами священник глядел в небо, отражавшееся в его глазах, сохранявших ясность и боль страданий. Он искал последние слова, волновавшие его всю короткую и трудную жизнь. Искал в любимой книге Божьего бытия, постаревшей и сгнившей, как его тело. Ждал услышать от умиравших моряков, среди предсмертного хрипа, бессвязного бормотания. Или во сне от ангелов, спускавшихся с небес и взмахами белоснежных крыльев прогонявших жар с больного лица.

В такие моменты он слышал наполнявшую мир музыку, видел закрытыми глазами свет, скрывавший очертания святых посланников, образующий нечто единое, неповторимое,