Планета-мечта - Лилия Баимбетова

Я выбралась из своего дома тихонько, как воришка. Приоткрыла дверь, протиснулась, на цыпочках сошла по ступеням. Последняя — предательница! — скрипнула, и я бросилась во всю прыть на дорогу, свернула за угол, только тогда отдышалась. Мимо шла женщина, белокурая, в цветастом платье, с ведром в руках, она бросила на меня удивленный взгляд и прошла мимо. А я стояла и улыбалась, как дурочка. В эту сторону улицы я почти никогда и не ходила. Дом передо мной утопал в зелени, на углу росла сирень с темно-зеленой листвой; среди светлой и яркой зелени она бросалась в глаза, словно яма в мелком ручье. Под сиренью росли маргаритки, белые и розовые. Мне было так легко, словно я с лекции сбежала и иду теперь в кино или в кафе-мороженное. Солнышко светило. Уже несколько дней стояла почти осенняя погода, а тут вернулось лето, и мне было так легко. И главное — Дорна не было рядом.

По пути я зашла на космодром, посмотреть, как чиниться орудие моей смерти, катер то бишь. Оба катера хранились раньше на складе, но чинят их прямо на летном поле, под открытым небом, на складе просто нет места. Там, и правда, теснотища жуткая, на малоосвоенных планетах всегда так: снаряжения много, а склад стандартного размера, поди все вмести.

Они смешные, эти катера: один синий, другой оранжевый. Когда я подошла, синий стоял, как ни в чем не бывало, аккуратный, без следов ремонта, хоть сейчас садись и лети. У его оранжевого собрата была откинута задняя панель, и там копались трое механиков, причем один практически туда залез. Я подошла к ним. Тот механик, который сидел внутри, вылез и поздоровался со мной.

— Здравствуйте, — сказала я, — А тот, что, уже готов?

Механики все оглянулись на синий катер.

— Какое там, — сказал один, — он бракованный, его только на заводе можно исправить.

— А лучше вообще сдать в утиль, — сказал другой, помоложе.

— А этот? — спросила я.

— А этот еще хуже, — сказал тот, который сидел внутри катера, — Вчера нам оставалось только заменить ось Мехранова, и нате, пожалуйста, летите, куда хотите, а сегодня у него весь двигатель полетел, и никак не поймем, в чем дело. Не везет вам с катерами, — и усмехнулся мне в лицо.

Я не обиделась. Я просто растерялась.

— До свидания, — сказала я и пошла.

То, что один катер был бракованный, меня не слишком удивило, такое иногда случается даже со снабжением ассоциации. Но другой-то! Не знаю, кому из двоих я обязана этим. Каждый из них мог это сделать, им даже в нашей технике разбираться не нужно — маги чертовы.

Я пошла к Стэнли, пожаловалась на катера, но он только руками развел. Им-то эти катера вообще не нужны. Отлет мой отложен на месяц, тогда отсюда улетит «Ася».

Впрочем, теперь я, по крайней мере, могу подумать.

…Сегодня Кэр поджидал меня на крыльце. Он сидел на ступеньках, босиком, в черных подвернутых брюках и черной рубашке с глубоко расстегнутым воротом. Спутанные, не расчесанные волосы свисали на худое лицо. Вид у него был серьезный и лукавый — одновременно. Только я вошла во двор, как Кэр поднялся мне навстречу и, поймав меня за локоть, развернул обратно.

— Пойдем-ка прогуляемся, деточка.

Пальцы у него были теплые; он сильно сжал мне локоть, и я послушно пошла.

На улице не было ни души. Солнце сияло, словно снова вернулась середина лета — ясная и яркая, щедрая на тепло пора. Мы прошли мимо миссии и наискосок через бетонное поле космодрома. Шли неторопливо; я искоса поглядывала на Кэррона. Наконец, я не выдержала.

— В чем дело?

— Да, в общем, ни в чем, детка, — слабая улыбка мелькнула на его губах и погасла, — я просто хотел пройтись с тобой немного.

— Я не улетаю, — сказала я, — Твоя работа?

— Увы, нет.

— Ах, вот как!

— Вот именно. Об этом я и хотел с тобой поговорить. Пойдем-ка, здесь свернем.

— Там же скошено.

— Ну, и что?

— Придет хозяин покоса, — сказала я неуверенно.

Кэррон только усмехнулся. Мы прошли метра три по скошенному полю. Ровными рядами лежала непросохшая, совсем свежая трава; одуряющее пахло зеленью. Погода и впрямь переменилась, становилось все жарче — с самого утра, и сейчас жара, казалось, достигала своего апогея. Мы присели на траву, и Кэр взял меня за руку — так естественно, как будто так и надо было.

— Ты знаешь, — сказал Кэр без тени вопроса, — он ведь к тебе неравнодушен.

— Ты ревнуешь, что ли? — сказала я неловко. Я хотела пошутить, а вышло совсем не смешно.

Кэррон покосился на меня одним глазом — свойственный ему птичий, странный взгляд.

— Знаешь, кто ревнует?.. Я и не замечал, что ты ее надела, пока не увидел, как он смотрит на меня, — он вдруг замолчал и выпустил мою руку, потом продолжал негромким, напряженным голосом, — Ты не представляешь, что это значит для меня… и чего не значит. Я… ведь не считаю тебя своей женой, деточка.

— Мой подарок, — сказала я, — что хочу, то и делаю. Или ты хочешь, чтобы я ее сняла?

— Я не знаю, — отозвался он тихо.

Я крепко сжала его руку.

— С другой стороны, — сказал Кэр неожиданно легкомысленно, — лучше сними, а то он меня еще в лягушку превратит. Или во что похуже. Как маг он гораздо сильнее меня, деточка. Хорошенькая из вас выйдет пара: вдова и вдовец. Если я стану лягушкой, тебя, наверное, можно будет считать вдовой, как ты думаешь?

— Кэр!

— А что?.. Или ты думаешь, что не сможешь полюбить его? — сказал он вдруг с неожиданной проницательностью, — Он ведь не всегда будет таким изможденным. А он красив — на самом-то деле, видела, какие черты? И потом, деточка, ему ведь нет и восьмисот, у него нерастраченный запас энергии лет на четыреста, да он тебя просто приворожит. Стесняться не станет, не их таких.

— Кэр, не шути так!

— А я и не шучу.

Мы замолчали. Жужжали какие-то мухи. Кэррон слегка улыбался, лицо у него было задумчивое. Я смотрела на него, и мне отчего-то хотелось плакать. Такое у него было лицо: усталое, смуглое, худое, странно безмятежное. Казалось, он так устал уже от жизни, что перестал тревожиться о чем-либо.

— И что вы во мне оба нашли? — ляпнула я, — Я же брюнетка.

Тут уж он расхохотался. Мне кажется, что я сто лет не видела, как он смеется. У меня потеплело на душе.

Я ударила его по руке.

— Хватит смеяться, Кэр. Ты думаешь, он действительно может приворожить меня?

— И превратить меня в лягушку, — сказал он почти серьезно.

Какой был яркий, солнечный, жаркий день! Воздух был горяч, стоило выйти под солнце, как по всему телу моментально выступала испарина. Последний привет лета — вот что был этот день. Словно сияние заливало все вокруг, трава блистала на солнце; все же я больше люблю пасмурные дни. Небо была ясное, в зените голубое, на западе бледное, кое-где видна была белесая размытость облаков. Тихо было вокруг, только кузнечики стрекотали во множестве среди нагретой солнцем травы, да жужжали мухи.