Обнаженная натура - Владислав Артемов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну?
— Сломанная авторучка, некогда похищенная вами.
— Да, — опустил голову Павел.
— Прислонение к дверям.
— Что еще за «прислонение к дверям»? — не понял Родионов.
— В метро написано: «Не прислоняться»…
— Да, — сказал Павел. — Прислонялся…
— Приветствую, — одобрил следователь. — Далее… Листок календаря за 13 мая сего года, обнаруженный у вас в кармане.
— Да.
— Заявление Аблеева.
— Не знаю никакого заявления, — удивился Родионов. — Неужели и он против меня?
— А как же! Все против вас! Далее… Использование служебного положения с целью написания характеристик преступным лицам.
— Было… — признал Павел.
— Я просил вас только «да» или «нет», — строго сказал следователь. — Далее… Национализм!
— Нет, — подумав секунду, сказал Павел.
— Ну как же нет, если вы обидели лицо кавказской национальности! Не подчинились его законным к вам притязаниям. Преступно пренебрегли…
— Ну знаете…
— Мы все про вас знаем. Далее… Небрежительное отношение к работе.
— Да.
— У вас обнаружены краденые вами вещи, как то: разбитый термос, варежки, плащ, свитер, зубная щетка и прочее, прочее, прочее…
— Да, но они не краденые…
— «Если собственность, принадлежащая юридическому лицу, обнаруживается у иного лица, это есть кража». — процитировал следователь. — Далее… Использование чужого стирального порошка в личных целях.
— Да.
— Отлично! Распутные действия в отношении лиц противоположного пола в сауне.
— В сауне был, но действий никаких, насколько мне помнится…
— «Нахождение в сауне с лицами противоположного пола автоматически является распутными действиями», — прервал его следователь. — Да и еще раз да! Далее… Вот тут неясно… Пепел, серый пепел, найденный нами на вашей газовой плите… Это пока пропустим…
— Я могу объяснить, — тихо сказал Павел, — Это я сжег…
— Простительно, пропустим, — повторил следователь. — Это вопрос отдельный… И наконец — хищение госсобственности в особо крупных размерах: жесть строительная, десять тысяч стабилизаторов, имеющих военное значение…
— Десять там не было… — слабо сопротивлялся Родионов.
— Написано десять! Это документ… Далее… Простыня в кровавых пятнах. Откуда? Кровь не вашей группы…
— Это чужая кровь. И простыня чужая. Я в нее стабилизаторы…
— Отлично! Пишем: «кровь чужая…» Дело лепится! Х-хах-ха-а! Отлично! Вы имеете право на адвоката…
— Нет! — крикнул Павел, вскакивая с табуретки и дико озираясь. — Нет! Не нужно адвоката…
— Сидеть, гад! — отрезал следователь. — Сидеть… Вы здесь подсудимый, запомните это!
— Но за такие вещи, которые вы тут перечисляете может судить только Страшный суд! — отчаянно выкрикнул Павел. — Это не преступления! Это грехи. У вас, может быть, грехов еще поболее… — он запнулся и втянул голову в плечи, ожидая карающего удара, но на этот раз удара не последовало.
— А почем вы знаете, какой у нас тут суд? — медленно и раздельно произнес следователь. — Вы уверены в своих ощущениях? То-то же…
Павел затосковал. Повисло тяжелое молчание. Минуты через три следователь его нарушил.
— Ну все. Официальная часть закончена… Хотите я угадаю, о чем вы сейчас думаете? — проницательно глядя на Павла своими бараньими глазами, вкрадчиво и ласково проговорил он.
— Ну?
— Сейчас, в эту минуту, когда вы накануне гибели, более всего вам хочется… Более всего вам хочется… Вы думаете: «А хорошо бы сейчас где-нибудь за городом, хряпнуть рюмочку водочки в компании хорошеньких девиц…» К примеру, Ириши и Ольгуши… А? Верно, дружище?… Угадал?
— Мне хочется покоя, — тихо ответил Павел и закрыл глаза. — И не касайтесь дорогих для меня имен своими грязными устами.
— Покоя? — откуда-то издалека донесся голос следователя, и вслед за этим тот же голос исполнился тепла, заботы и участия, и по-хозяйски властно распорядился: — Воспаление головного мозга. Полный покой. Режим строгий, постельный.
— Куды ево? — спросил кто-то посторонний и равнодушный.
— В шестую палату, — не задумываясь приказал голос.
Глава 2
Пожар
И началось…
Как будто молния вспыхнула над городом, вспыхнула и не погасла, так ярко и празднично осветилось все вокруг, такие резкие и четкие очертания приобрело все вокруг, такими удивительными красками засиял мир.
Во дворе стояли две пожарные машины, вокруг них суетились люди, разматывая серые шланги, а из разбитого оконца общей кладовой на первом этаже, где спокон веку жильцы хранили старые газеты, сношенную обувь, тряпки, поломанные стулья и всякий прочий житейский хлам — валил серый дым и время от времени оттуда вымахивали бледные языки огня.
— Пашка! — радостно приветствовал его Юрка Батраков. — Вовремя ты поспел! А у нас, вишь, пожар, — пояснял он торопливо и весело. — Это чернокнижник, его работа! Бегал все, предупреждал всех… «У нас, кричит, пожар, спасайтесь!..» Я главное, с похмелья, не пойму, в чем дело, а он крикнул и убежал наверх, к дантистам… Я окно выбил сдуру и сиганул прямо в майке. Хорошо, штанов по пьянке не снял, в штанах спал…
— Ты-то что веселишься? — рассеянно оглядываясь вокруг и тоже улыбаясь, спросил Родионов.
— Так пожар же, говорю, Паша! — пояснил Юра, близко заглядывая ему в лицо. — Вся Россия полыхает!.. Бор сожгли, а соловушек по гнезду плачет…
— Это ты хорошо сказал, — одобрил Павел. — Бор сожгли, а соловушек по гнезду плачет. Это хорошо…
Ударили струи брандспойтов, милиция стала отгонять любопытных, и толпа подалась ближе к улице. Галдели бестолково, бегали беспорядочно, собирались в кучки и рассыпались.
Кричал и Степаныч в толпе, возбужденно жестикулируя, цепляя пробегающих за рукава:
— У нас на целине фейерверк, мать его в душу! Сорок лет великого Октября! А тут Чумаков и высунься на собрании: «Выдать мне, говорит, сорок ведер солярки!..» Ох, отчаянный был мужик!.. Ближе, чем на триста метров подойти не могли… Фейерверк! Вот то был пожар, так пожар! Сорок лет великого Октября… Всем пожарам пожар… А это что? Тьфу…
Действительно, ничего серьезного не произошло, и возгорание было ликвидировано в пять минут. Сгорели только старые газеты, обуглились обои в темной кладовой да чуть подкоптилась обшивка над окном снаружи дома.
Пожарные оторвали несколько досок вагонки, вывернули зачем-то три листа жести на крыше, залили кладовую водой и утащили в суете статуэтку «Охотник с собакой» и бронзовый подсвечник из комнаты профессорши Подомаревой.
Вернувшись в дом и погалдев на кухне, жильцы успокоились и постепенно разбрелись по комнатам. И совершенно напрасно они успокоились. Очень скоро выяснилось, что последние события оказались намного страшнее, чем можно было предположить, и виною всему оказался — запах. Запах пожара и разора пополз по всем ближним кварталам, притягивая случайных прохожих, заставляя их делать крюка и заворачивать к обожженному дому.
Первые неприятности начались на другой же день, когда большинство жильцов неосмотрительно покинуло дом, отправившись в ЖЭК с коллективным заявлением о невозможности проживания в обгорелом строении, о скорейшем предоставлении всем отдельных квартир и т. п. Их успокоили, пообещали принять меры, но не ранее, чем через полгода, пока не достроится новый дом на окраине Москвы…
Но запах пожара, страшный, пробудивший атавистические инстинкты…
К их возвращению половина стены была уже зверски ободрана неизвестными злоумышленниками. А когда взбудораженные жильцы сунулись в кладовую, то долго молчали, глядя в земляную яму — пол бесследно пропал.
Долго сидели на кухне, натащив туда стульев из комнат, судили и рядили о происшедшем. Пили общий чай. Решено было дежурить по очереди, просить, чтобы установлен был возле дома милицейский пост, потребовать от ЖЭКа срочного ремонта… Один только Макс Ундер молча сидел в дальнем углу, не принимая никакого участия в обсуждении общей беды, и только когда все поднялись, чтобы разойтись по комнатам, тихо и страшно произнес:
— Не устоит дом.
— Что? Как? Что он сказал? — послышались голоса.
— Что сказал, то сказал. Ненавижу вас! — И Макс Ундер, ссутулившись, глядя в пол, вышел из притихшей кухни.
— Его работа! — пояснил Юра, когда шаги стихли. — Да еще чернокнижник, тот тоже мог… У него вещей нет, книги одни, что ему пожар… Рукописи не горят…
— Но предупреждать же надо! — возмутилась Стрепетова. — Мы бы тоже вещи к родственникам увезли. Сгореть же могли вещи.
— А дантистам-то каково! — мстительно сказал Юра. — Вот где добра-то народного, один рояль чего стоит!..
— Съехали твои дантисты! — перебила баба Вера. — Днем еще съехали, вон ее спроси, — кивнула она в сторону Подомаревой. — Те супостаты стены рушили, а эти свой живот спасали…
