Наследницы - Элизабет Адлер

Большая машина подскакивала на дороге с выступившими корнями совсем так же, как старенький «додж» Роузи. Фишер выскочил встречать их, лая как сумасшедший, пока Ханичайл не высунулась из окна и не сказала:

– Эй, Фишер, ты меня помнишь?

Тогда пес сел на обочине дороги, склонив на одну сторону голову и подняв одно ухо, словно решая: Ханичайл это или нет.

На крыльце стояла Элиза, поджидая их. Она протянула к Ханичайл руки, и та упала в ее объятия.

– О, Элиза, – сказала она, едва сдерживая слезы. Отодвинув ее от себя, Элиза посмотрела на нее острым взглядом.

– Наконец ты приобрела это, – восхищенно заметила Элиза.

– Что приобрела? – с беспокойством спросила Ханичайл, думая о том, что она слишком изменилась.

– Ты наконец стала похожа на своего отца. Разве я тебе не говорила, что оно так и будет?

Ханичайл рассмеялась и тут только вспомнила о Гарри, стоявшем у нее за спиной. С тревогой Ханичайл посмотрела на Элизу: она хорошо разбиралась в людях и сразу могла определить, что это за человек.

– Элиза, это мой муж, – представила Гарри Ханичайл.

– Рада познакомиться с вами, Гарри, – проговорила Элиза, протягивая ему руку. – Добро пожаловать на ранчо Маунтджой.

Гарри не глядя пожал Элизе руку, рассматривая убогий деревянный дом, утопающий в море пыли.

Ханичайл тоже посмотрела на дом: он выглядел таким же милым, каким она его помнила. На веранде стояло старое кресло-качалка, сидя в котором обычно курила Роузи, уставившись в пространство, и Ханичайл подумала, как жаль, что мать не дожила до этого дня, когда у них наконец появилось много денег. И как ужасно, что Джека Делейни так и не обвинили в убийстве.

Они вошли в дом, и губы Гарри презрительно скривились при виде простой гостиной и старого каталога мебели, которым Роузи так гордилась и который сохранился с незапамятных времен; черной пузатой печки и кастрюль, содержимое которых кипело на медленном огне, источая вкусные запахи, так как Элиза готовила торжественный ужин.

Гарри внес чемоданы в спальню.

– И здесь ты жила? – скривившись, спросил он Ханичайл.

– Всю свою жизнь, – ответила она просто. – Я родилась в соседней спальне. И я, возможно, никогда бы не уехала отсюда, если бы лорд Маунтджой не послал Эдгара Смолбоуна разыскать меня. Я бы всегда оставалась здесь, работая на ранчо. А сейчас, как я полагаю, присматривала бы за добычей нефти.

– Тогда ты должна благодарить провидение, что Маунтджой разыскал тебя, – холодно заметил Гарри. – Ради Бога, Ханичайл, надеюсь, что мы недолго будем пребывать в этой лачуге.

– Нравится тебе или нет, но это мой дом, – сердито ответила Ханичайл, вскинув подбородок и стараясь говорить тихо, чтобы не слышала Элиза. – Да, мы останемся здесь. И пока мы здесь, разреши напомнить тебе, что это мой дом и моя земля позволяют тебе вести праздный образ жизни, содержать роскошный дом в Манхэттене, снимать дорогие номера на Эвилл-Роу, покупать бриллиантовые запонки.

Гарри бросил чемоданы на кровать.

– Я не принадлежу к тому типу людей, которые стирают грязное белье на публике, – сердито заметил он, – и предупреждаю тебя, что я останусь здесь только на одну ночь. – Гарри снял пиджак и посмотрел вокруг глазами человека, привыкшего к роскоши номеров «Ритца». – Где у вас ванна?

Ханичайл вывела мужа в коридор и показала ванну. Она была маленькой и безупречно чистой, хотя кафель был старым и слегка потрескавшимся. Гарри презрительно фыркнул, и Ханичайл от гнева побагровела. Потом повернулась и пошла искать Элизу. Та стояла у плиты и жарила цыплят – любимое блюдо Ханичайл.

– Мне кажется, он хороший, твой муж, – сказала Элиза, с подозрением посмотрев на Ханичайл. – И красивый.

Ханичайл стояла, сложив на груди руки и наблюдая, как разливаются капельки жира, когда Элиза клала на сковороду очередную порцию цыплят.

– Многое изменилось с тех пор, как ты уехала, – продолжала Элиза. – В северной части ранчо стоят нефтяные вышки. Я рада, что они нашли нефть не рядом с домом, иначе бы мы днем и ночью слышали это жужжание. И люди там нехорошие, мэм, определенно нехорошие.

– Но они делают нас богатыми, – сказала Ханичайл, проведя пальцем по торту с шоколадным кремом и облизнув его.

– Возможно, ты и богата, но манеры твои не улучшились, – стукнула ее по руке деревянной ложкой Элиза. – Я думала, что ты уже выросла. Стала утонченной, такой же, как Джинджер Роджерз, которой ты так восхищалась.

– Мне почему-то кажется, что я никогда не стану такой утонченной, как Джинджер Роджерз. Я не изменилась. Под этим новым платьем бьется старое сердце.

– А мне кажется, что ты изменилась, – заметила Элиза, снова пристально посмотрев на Ханичайл. – Мне кажется, что ты сбросила розовые очки, через которые всегда смотрела на мир. Неужели девушка так меняется, живя в роскоши? Она лишает ее иллюзий?

– Иногда, – с грустью ответила Ханичайл.

– Ханичайл! – В дверях стоял Том. Его красивое лицо расплылось в широкой улыбке.

Ханичайл бросилась к нему.

– О, детка, детка, – проговорил Том, – ты даже представить не можешь, как я рад тебя видеть.

Прильнув к его плечу, Ханичайл почувствовала, что сейчас она действительно дома.

Из комнаты вышел Гарри. Он стоял, скрестив на груди руки, и терпеливо наблюдал за Ханичайл и Томом.

– Ну ладно, – сказал, улыбаясь, Том. – Тебя ждет твой муж.

Ханичайл заметила ледяное выражение лица Гарри, когда Том направился к нему.

– Рад познакомиться с тобой, Гарри, – приветствовал Том мужа Ханичайл.

– Как поживаешь? – с надменным видом спросил Гарри.

Ханичайл внезапно вспомнила детей в школе и их мамаш, и ей захотелось избить Гарри за то, что он так груб с ее родными и близким.

– Надеюсь, вы простите меня, если я не буду обедать с вами, – сказал Гарри. – Поездка была утомительной, к тому же сейчас очень жарко. – Он повернулся и вышел из комнаты.

Элиза посмотрела на Тома, а затем на Ханичайл, но ничего не сказала. Они ели жареных цьТплят на крыльце, как делали это раньше, и Ханичайл рассказывала им о Лауре и Анжу. Затем она рассказала о бале, королевской презентации, о тете Софи и о том, каким одиноким, по ее мнению, был лорд Маунтджой. Но она ни разу не упомянула Гарри.

Они сидели допоздна. Элиза на верхней ступеньке крыльца, Том и Ханичайл – на нижних. Голова Фишера лежала на коленях Ханичайл; и они слушали дальний гудок паровоза и раздававшееся время от времени ржание лошадей в конюшне.

Позже они пошли туда, чтобы поздороваться с лошадьми. Апполоза лизнула руку в благодарность за яблоко, и Ханичайл, потрепав ее по холке, сказала, что не забыла ее и что завтра утром они отправятся на прогулку.