Антология Непознанного. Неведомое, необъяснимое, невероятное. Книга 2 - Николай Непомнящий

НЕ ДРАЗНИТЕ ЛЕШАКА!

— Поехали мы с друзьями ко мне на дачу, — рассказывает студент одного из вузов, москвич Алексей Невзоров, — хотели отметить окончание первого курса. Нет, вы не подумайте, что мы там «наотмечались» и потом с пьяных глаз чёрт-те что увидели. Взяли с собой «дюжину» пива, посидели у костра, песни под гитару попели, подурачились. Кстати, костровое место у нас постоянное, километрах в трёх от моей дачи, возле родника. И вот часов в семь вечера уж домой все собрались — кто-то увидел на дереве рисунок странной формы — натуральный глаз. Ну, мы ещё посмеялись: небось леший за нами подсматривает да завидует — тоже, поди, пивка хочется. Сфотографировали этот «глаз» на память, потрепались насчёт леших и прочего сказочного «народа»: кому, дескать, они сейчас страшны?.. И разошлись.

Ребята пошли на станцию, а Алексей прямиком через лес на дачу к себе. Заблудиться-то вроде негде. С четырёх сторон — железная дорога, дачный посёлок, овраг заболоченный да речка Родинка — квадрат с диагональю километра четыре. Лес Алексей как свои пять пальцев знает — вырос на этой даче. Шёл, шёл, вдруг впереди — болото. Удивился: в родном лесу заплутал! Свернул налево, пошёл вдоль болота, взял чуть левее. И через пять минут вышел… на костровое место! Пошёл по новой, только через полчаса вышел почему-то к Родинке… Что за чёрт, думает, не иначе — леший водит!

Тогда Алексей решил не мудрствуя дойти вдоль речки до станции, сесть на электричку, доехать до своей платформы, а там по асфальтовой дорожке до дач — уж не заблудишься…

— Ага, так я и дошёл до станции, — рассказывает он дальше. — Там, где у речки излучина, такие кусты, пришлось их обходить. Обошёл — а речки-то и нет! Вот тогда испугался по-настоящему. Пошёл куда глаза глядят и вышел через час — уж стемнело — к «железке». Слава Богу, думаю. Прошёл по шпалам до своей остановки, а там до дачи два шага. Получил нагоняй за долгие посиделки и лёг спать, а утром рассказал всё бабушке.

— Она у меня не то что колдунья, просто сказки, обряды-примеры всякие, поверья очень хорошо знает, — говорит Алексей, — так вот бабушка сказала, что мне ещё крупно повезло — дескать, просто пошутил со мной лесной хозяин, а мог бы и здоровенный сук на голову уронить, и в болото загнать, и веткой в глаз ткнуть! Велела купить бутылку вина, отнести в лес и поставить возле того дерева — действительно это Его око. Да не забудь, говорит, прощенья у него попросить…

Именно так Алексей и поступил. Только дерева того, вернее, глаза на дереве, он не нашёл. Дерево стоит, а глаза нет. Ошибиться, по его словам, Алексей не мог, точно запомнил, к тому же фотография осталась — на ней глаз хорошо виден…

Больше всего удивляет Алексея то, что во время своего почти четырёхчасового блуждания по лесу он ни на минуту не терял ориентации — ну как тут заблудишься, когда с одной стороны поезда гремят каждые пятнадцать-двадцать минут!

— Не понимаю, как это могло получиться, — смущённо пожимает он плечами, — точно знаю, где я, точно знаю, в какую сторону идти, и всё не туда попадаю. После такого поневоле пойдёшь лешему поклониться…

ТАЙНА РАЗРУШЕННОЙ ЦЕРКВИ

Вспоминая свои детские годы, опалённые войной, не могу не остановиться на одном странном и таинственном эпизоде, случившемся на исходе лета 1945 года. Было мне тогда лет девять, не более. Наша семья только что вернулась из эвакуации с Урала в свою родную деревню. Собственно, возвращались мы в Ленинград, но город ещё был закрыт для эвакуированных и мы на два года «застряли» у родственников. Немцы ушли из этих мест чуть более года назад, поэтому всё здесь ещё напоминало о недавних ожесточённых боях.

Рассказывает Александр Алексеев:

Стояла в той деревне полуразрушенная старая церковь. В конце тридцатых годов она была закрыта, а всё наиболее ценное из неё разграблено, а когда наступающие советские войска подошли к деревне, немцы превратили её в неприступную крепость.

Как-то раз мы, деревенские мальчишки, боязливо, через чёрный ход и хоры, проникли внутрь храма. Жуткая картина открылась перед нами. Некогда великолепные фрески и мозаика были почти полностью уничтожены разрывами мин и снарядов, кое-где уцелевшие иконы изрешечены пулями, от сгоревшего алтаря остались лишь остов и расплавленный медный крест.

Однажды по деревне разнёсся слух, что поздними субботними и воскресными вечерами в окнах храма виден свет и оттуда доносится стройное церковное пение. В ту же ночь мы решили проверить это. Едва дождавшись наступления вечера, мы, четверо ребятишек, неслышно подошли к мрачному силуэту старой церкви, приблизились к её решётчатым окнам. Окна церкви были действительно освещены, и притом достаточно ярко. Это обстоятельство и напугало нас, и возбудило ещё большее желание разобраться в происходящем. Недолго думая, мы, влезая друг другу на спины, стали поочерёдно заглядывать в окна храма. То, что мы там увидели, не было совместимо ни с какими законами разума и реалиями человеческого бытия. Храм был полон народа! Мальчишка, который первым заглянул внутрь церкви, вдруг удивлённо воскликнул: «Пацаны, да это же дядя Сева! Я помню его. Он был в партизанах. Немцы поймали его и… расстреляли. А он здесь вместе со всеми молится… А вот тот, что стоит с краю, — это дяденька военный. Он первым ворвался в нашу деревню. Он тоже был убит. Мы ещё всем селом хоронили его. А он тут стоит как живой. Воскрес, что ли? Не пойму я, пацаны, что происходит».

Следующий мальчишка, прильнувший к окнам, также был не менее удивлён и озадачен, чем его приятель. «Братцы, — сообщал он нам, стоявшим внизу, — я вижу здесь Марию Николаевну, нашу учительницу. В прошлый Новый год она была расстреляна немцами за связь с партизанами. Она тоже здесь стоит и молится. А вот тётки Пелагеи девчонки Нинка и Раиска. Помните, те, что гранату в немецкую комендатуру бросили. Их немцы у школы на берёзе повесили. Тоже здесь. Тихие такие стоят. Крестятся. Ой, пацаны, сколько здесь наших деревенских уже умерших стоят! Чего это они тут все собрались? Грехи, что ли, отмаливают? Свихнуться можно». Мальчишка, который взгромоздился уже на мою спину, сразу же обратил внимание на тех, кто прислуживал в храме.

— Алё, пацаны, — сказал он авторитетно и басовито, — сдаётся мне, что я узнаю этих священников. За алтарём — настоятель, отец Григорий. Мы с бабкой ещё к нему ходили на исповедь и причастие. Ему прислуживают диакон Михаил и псаломщик Василий. Вижу их, как в тумане, и лица их как-то смазаны. Чудно, что они здесь стоят и служат. Их же в тридцать седьмом году, после закрытия церкви, куда-то увезли и, должно быть, расстреляли. Бежим, братцы, отсюда! Здесь нечисто!»

В это мгновение из-за стен храма раздался громкий и гулкий голос, заставивший нас непроизвольно вздрогнуть:

— Миром господу помолимся!

И тут же призрачный многоголосый хор торжественно и печально отозвался:

— Господи, помилуй…

С возгласами «Смываемся, братва!» мы бросились от странной церкви вон. Дома я долго пребывал в каком-то странном, долго непроходящем оцепенении. Несмотря на юный возраст, что-то тогда во мне шевельнулось, заставило по-иному взглянуть на мир, на дела и заботы людские.

К сказанному стоит добавить, что через некоторое время районные власти, чтобы прекратить быстро распространяющиеся по округе слухи о чудесах в церкви, распорядились сделать из неё колхозную МТС. Проломили стену в северном приделе храма и понапихали в неё колхозную технику.

Вскоре под гулкими сводами замелькали огни электросварки, затарахтели двигателями трактора. И не нашлось уже в той церкви места ни таинственным, пугающим привидениям, ни нашим мальчишеским страхам.

Примечания

1

Афганцами называли военных, служивших в Афганистане во время оккупации Афганистана советскими войсками (1979–1989 гг). Вероятно, речь идёт о военном, погибшем в Афганистане и привезённым на родину для захоронения. (ред.)

2

Можно предположить, что эти люди пришли за наркотиками. Бывали случаи, когда офицеры переправляли из Афганистана в СССР опиум и героин в гробах с погибшими военными. Гробы для дальних перевозок военных — цинковые, запаянные. В них только имеется застеклённое окошечко, закрываемое цинковой крышкой, через которое видно лицо покойного. Чтобы вскрыть гроб, его надо либо распилить, либо разрезать сваркой, или разбить окошечко и через него доставать наркоту. Придумали переправлять наркотики в гробах с погибшими военными американцы во время войны во Вьетнаме (1964–1972 гг). (ред.)