Одинокая волчица - Светлана Бестужева-Лада

— Это кто тебе сказал такую глупость? — с привычной язвительностью спросила Императрица. — Повод у нас с тобой всегда есть, не забыл? Есть у тебя, чем девушку порадовать?

— Как не быть, если ты желаешь… Слушай, а не закатиться ли нам в какое-нибудь заведение? Или ты в глубоком трауре, скорбишь и затворяешься от света?

— Я не в глубоком трауре, а в глубокой… Ладно, это к делу не относится.

— Еще как относится, красавица. Жаль, что ты книжек не читаешь, там про тебя все написано.

— Да? Что именно?

— Один писатель очень тонко подметил: «Если человек хочет быть министром, он им станет, и именно это будет ему наказанием». Твой случай, красавица. Не с кем стало бороться за свободу и независимость? Жизнь стала пресной?

— Очень остроумно! Я, между прочим, радуюсь, что вообще жива…

— Даже так? И сильно радуешься?

— Да ну тебя с твоими подковырками! — рассердилась Императрица. — Приезжай, поможешь мне из дома хоть на вечер сбежать. Одна голова — хорошо, а две…

— А две больше, понятно. Хорошо, через часок приеду. Лекарства никакие не нужны?

— Успокоительные, — огрызнулась она. — Все, хватит болтать, приезжай, я пока оденусь…

— А ты до сих пор — нагая? Вот бы посмотреть…

— Будешь хорошо себя вести, обязательно покажу.

— Ловлю на слове, — неожиданно серьезно отозвался Музыкант. — Все, красавица, спешу, лечу, еду. Мчусь к тебе на крыльях любви.

— Балабон, — уже беззлобно усмехнулась Императрица.

Она положила трубку на место и несколько секунд стояла в раздумье. О том, чтобы выбраться отсюда в своем, натуральном, так сказать, виде и речи быть не может: охрана не выпустит, пока не получит разрешения Льва. А тот опять начнет рассказывать страшные истории о злоумышленниках, которые только и мечтают отправить её на тот свет. И нет уже бессловесной и никому не интересной Юлии, которую можно было оставить в доме за себя, а самой развлекаться. Перестаралась она тогда с наркотиками, а зря.

Впрочем, черт с ней, с Юлией, не было её вообще, приснилась она. А вот как вышло, что Лев забрал над ней, Императрицей, такую силу? Почему он решает, что она может делать, а что — нет? С деньгами, правда, вопрос решился, можно сказать, полюбовно: она ему выдала доверенность на управление всеми делами покойного мужа, он ей — какую-то карточку, с которой можно снимать столько бабок, сколько будет нужно. Только бабки — в городе, а она — здесь, в особняке, который похож на готовую к обороне крепость. И выхода из этой дурацкой ситуации пока не видно. Неужели это, так сказать, последняя месть Попугая? Изощренный привет с того света: не ценила меня при жизни, попробуй теперь, каково без меня. С него станется, не случайно же он Льва душеприказчиком назначил.

Надо бы с Музыкантом все это обсудить, может, подскажет что-нибудь дельное. Черт, нужно же приказать, чтобы его к ней пропустили, иначе дадут от ворот поворот… в лучшем случае. В худшем могут и побить… для профилактики, так сказать. Ну, если сейчас начнут опять гундеть насчет необходимости спросить разрешения у Льва… Выгонит всех к чертовой матери, найти новую охрану, более покладистую — не проблема.

Но все обошлось удивительно спокойно — к немалому, хотя и тайному удивлению Императрицы. Ее приказание пропустить гостя на машине было принято беспрекословно, никто не мямлил и не ссылался на то, что, дескать, «спросят разрешения». Впервые за то время, что она вдовела, с ней обращались, как с хозяйкой, а не как с заложницей.

«Старый мошенник понял, что перегибает палку? — размышляла Императрица, лениво приводя себя в порядок к приезду Музыканта. — Или просто решил отпустить поводок, посмотреть, как себя буду вести? Какая, в конце концов, разница! Хотела бы я только знать, чего он на самом деле боится? Того, что меня убьют, или того, что я найду себе кого-нибудь, кроме него? Если первого, то все более или менее логично, а если второго, то по меньшей мере глупо. Захочу — и найду, никакая охрана не поможет. Чем он собирается меня удерживать, интересно? Деньги отпадают, того, что мне оставил Попугай, я за всю жизнь не истрачу. Тогда — чем? Любовью своей, что ли? Меня эти эмоции не колышут совершенно».

Она тряхнула головой, отгоняя докучные мысли. Успеет поразмышлять, времени много. Сегодня нужно развлекаться, хотя бы в пределах отпущенных возможностей. Господи, как давно у неё не было молодого мужчины, кажется, целую вечность. Молодого, сильного, пылкого… Интересно, сколько лет Музыканту? Точно не больше тридцати, а какими глазами он на неё последнее время смотрит! Надо бы поощрить мальчика, чтобы с крючка не сорвался… Глупости, пока у неё есть деньги, никто никуда не денется. Так, приехали: теперь уже она собирается платить мужчине за то удовольствие, которое ему доставляет. Остается только взять его на содержание…

«А почему бы и нет? — вдруг подумала она. — Почему бы, действительно, не купить себе молодого мужа? Для разнообразия… Ага, и потерять сразу все! Чертов Попугай, как же хорошо он меня изучил, если вставил этот дурацкий пункт в завещание: вторичное мое замужество возможно только с человеком, не беднее меня. Где же я такого найду, интересно? Разве что за границей… Звонки бубны за горами! Мошенники везде найдутся — обдерут, как липку, ищи потом ветра в поле. У нас хоть проверить можно, действительно деньги есть или пургу гонят. А там?»

Она снова тряхнула головой и принялась наводить красоту уже всерьез. Сильно подвела и без того большие глаза: немодно, зато очень эффектно, особенно если положить на веки зеленый — в цвет глаз — тон и густо, как для сцены, намазать ресницы. Зато совсем немного пудры и чуть-чуть румян: подчеркнуть высокие скулы. Особенно тщательно она занималась ртом, потому что знала — это самое красивое, чем её одарила природа. Фигура, конечно, в порядке, но стройные ножки погоды не делают, а вот губы…

За всеми этими увлекательными занятиями она не расслышала негромкого стука в дверь. Когда постучали во второй раз, уже чуть более настойчиво, она даже вздрогнула от неожиданности и уронила ручное зеркало, с помощью которого любовалась на свой профиль. Стекло в затейливой серебряной рамке мгновенно покрылось паутиной трещин.

«Разбитое зеркало — семь лет несчастий», — машинально подумала Императрица и крикнула:

— Да входите же, кто там еще?!

— К вам гость, — тихо доложила безликая и незаметная горничная.

— Ну так пусть заходит. Что за дурацкие церемонии?

Горничная выскользнула за дверь, откуда в ту же секунду появился Музыкант… в белом смокинге. Императрица даже рот приоткрыла от удивления: это что ещё за цирк? Похоже, мальчик думает, что они намерены отправиться на прием в какое-нибудь посольство.

— Что ты так удивляешься, красавица? — самодовольно усмехнулся Музыкант. — Думаешь, если я не миллионер, так уже и в красивой жизни ничего не понимаю? Не волнуйся: знаем, плавали. А ты все ещё в неглиже, моя прелесть? Никак не можешь платьице выбрать, глазки разбегаются?

— Разбегаются! — фыркнула Императрица. — Это ты, миленький, разбежался, смокинг нацепил. Думаешь, куда-нибудь поедем? Как же, сейчас! Кто меня отсюда выпустит?

— Не понял, — прищурился Музыкант, подходя вплотную к ней и беззастенчиво разглядывая очень соблазнительное декольте. — Ты под домашним арестом? А что натворила?

— Меня хотели убить. Понимаешь? Меня — убить!!

— Естественное желание, мне иногда этого тоже хочется. С чего такой крик на лужайке? Дай лучше выпить чего-нибудь, в горле пересохло.

— Налей себе сам. И мне заодно. Какая, в конце концов, разница, где пить?

— Никакой, — покладисто согласился Музыкант, — разница только в том, что и с кем. Похоже, ты пьешь водку, причем одна. Прямой путь к алкоголизму, красавица. Если уж так душа горит, зови меня, в компании веселее.

— Тебе тогда тут поселиться придется, — невесело усмехнулась Императрица.

— Даже так? Эк, тебя скрутило, болезная. Действительно, богатые тоже плачут, вот уж не думал, не гадал. Между прочим, поселиться здесь я могу. Только пожелай.

— Кто это мне позволит тебя здесь поселить?

Музыкант отставил чуть пригубленный бокал в сторону и взял Императрицу за обе руки.

— Что происходит, девочка? — тихо спросил он, без своего обычного фиглярства. — Тебя кто-то шантажирует? Запугивает? Ты теперь хозяйка, миллионерша, черт, дьявол, ваше превосходительство. А ты заладила, как бедная приживалка: кто позволит, кто позволит… Не узнаю тебя, Императрица.

Пожалуй, впервые в жизни с ней кто-то говорил вот так: ласково, ободряюще, вообще — по-человечески. Реакция оказалась совершенно неожиданной для неё самой: она уткнулась в плечо Музыканту и заплакала. Откровенно, вслух, навзрыд, немножко по-детски. Сколько себя помнила — плакала только по двум причинам: от боли и от злости. Сейчас, первый раз в жизни, она рыдала, пожалуй, просто так. Точнее, от непереносимой жалости к себе, маленькой.