Хельмова дюжина красавиц (СИ) - Карина Демина

— Я абсолютно уверена. У нас с вами никаких общих дел нет и быть не может. А если вам иное показалось, то это исключительно ваши собственные фантазии.

Хорошо сказала. Красиво.

…преподаватель по риторике был бы доволен, а то говорит, что, дескать, Лизанька говорит простовато.

— Если же вздумаешь меня преследовать, — добавила она, чтобы уж наверняка отделаться, — то я обвиню тебя в домогательствах. И мой папенька тебя на каторгу спровадит.

…давно хотел, да все что-то медлил.

Нерешительный он, в отличие от Лизаньки.

Или добрый чрезмерно?

Но маменька говорила, что излишняя доброта лишь во вред, и ныне Лизанька как никогда лучше понимала ее правоту. Потому сама решила, что с крысятником будет добра ограниченно… она ему не станет мешать, пусть уже за это скажет спасибо.

— Приятно было познакомиться, — тихо ответил крысятник и исчез.

Нет, ну как у него это получается?

Папенька тоже удивлялся… талантом называл… Лизанька вздохнула и отбросила неудобные мысли. Собой она в целом была довольна. И даже настроение поднялось.

Пожалуй, что нынешняя прогулка будет вполне себе в удовольстве. Правда, далеко Лизаньке уйти не позволили.

— Панночка забыли зонтик, — серая горничная возникла за спиной с кружевным зонтиком нежно-бирюзового колеру. — Панночке надобно поберечься от солнца…

Верно.

…позавчера королевский косметолог самолично смешивал крема, пытаясь отбелить Лизанькину кожу, и громко сетовал, что панночка не берегла себя от солнца… и что на локтях кожа вовсе огрубела, а сие недопустимо… и еще волосы мазал какой-то пакостью, черной и вязкой, которая ко всему пахла болотом. Лизанька терпела, стиснув зубы. Правда, после процедур волосы сделались невероятно мягкими, а кожа — фарфорово-белой, будто бы прозрачною.

Зонт раскрылся, защищая Лизаньку от опасного солнечного света.

…ах, до чего славная, должно быть, эта жизнь…

…просыпаться и выглядывать за окно, любуясь многоцветьем королевского парка. Спускаться в столовую, завтракать под нежные звуки арфы, вести неспешную беседу о высоком… к примеру, о королевском театре… или о моде… или еще о том, что творится за дверями дворца, потому как поговаривали, что Его Высочество решительно расстались с княгиней Анелией, которая — вот дура-то! — королевичу изменила…

…и обсудивши новости, переодеваться, выходить на прогулку… идти вот так, неспешно, вдыхая тяжелый воздух — такой бывает перед самою грозой — пить его, пронизанный ароматами роз и эльфийских трепетных желтоцветов…

— Панночка заблудилась? — этот низкий бархатистый голос как нельзя лучше вписывался в Лизанькину прекрасную мечту.

— Панночка гуляет, — ответила она с улыбкой, на сей раз вполне искренней.

— В одиночестве?! — притворно ужаснулся пан Грель…

…Грель… нехорошее имя, куцее какое-то и ему не идет.

— Уже нет… если, конечно, вы не слишком заняты…

— Отнюдь, — он поклонился и поцеловал Лизанькину ручку, трепетно коснувшись кожи губами. И Лизанька зарделась от смущения… — За ради прекрасной панночки я всегда свободен!

Горничная держалась в отдалении… и не уйдет ведь, потому как Клементина бережет чужую репутацию паче собственной…

…собственной-то нету, небось, думает, что если Лизанька из простых, то ничего-то не знает. А все про нее знают, королевскую бастардку… слово-то какое, специальное, а ежели разобраться, то ублюдок — он ублюдок и есть, как его не назови. Строит из себя всю такую распрекрасную шляхетку, а живет едино милостью братца…

Дева старая.

Правда, поговаривают, что вовсе даже не дева, что у нее собственный полюбовник имеется, и по-хорошему получается, что не ей морализаторствовать, так нет же… небось, сотню лет тому ее бы живенько в монастырь спровадили, чтоб род королевский не позорила.

Права маменька, пали нынешние нравы.

— О чем вы думаете, панночка? — Грель ступал медленно, и руку предложил, и Лизанька охотно ее приняла. Сердце застучало от этакой близости…

А в папенькином доме Себастьян старательно избегал Лизанькиного общества. Нет, он был безукоризненно вежлив, хвалил и ее игру на клавикордах, и способности к декламации, и Лизанькины вышивки, и пироги, которые будто бы она пекла… беседовал, шутил, но чувствовалось во всем некоторое стеснение. Конечно, он ведь папенькин подчиненный, а папенька, который затею со сватовством никак не одобрял, постоянно мешался, не оставляя Себастьяна с Лизанькою одних ни на секундочку… теперь-то иное… теперь-то любовь почти взаправду… а если не любовь, то преддверие ее, которое с трепетностью чувств и метаниями душевными.

Тонкими.

— Обо всем, — ответила Лизанька, разглядывая суженого сквозь ресницы.

…а и хорош, пусть и обличье нынешнее ей вовсе непривычно, но все одно хорош. Высокий, стройный. И лицо такое чистое, с печатью благородства. Черты правильные, особенно нос красив, как у греческой статуи, про которые Лизаньке гувернерка рассказывала…

…и одет со вкусом, пусть и роль приказчика ему непривычно, а все одно держится уверенно, не то, что дура-акторка со своим Подкозельском.

…вчера целый день Грелю глазки строила, все расспросить норовила, откудова он и чем занимается, и понятно, что неспроста, проверяла. А Грель — молодец, держался с достоинством, и на акторкины заигрывания внимания не обращал.

— И все-таки? — взяв Лизанькину ручку, Грель провел по ладони пальцами, и прикосновение это, обыкновенное, если разобраться, донельзя Лизаньку смутило.

— О том… что здесь все иначе, чем мне предполагалось…

Лизанька чуть ускорила шаг. Нет, она вовсе не надеялась сбежать от сурового взгляда горничной, но хотя бы оставить серую и скучную эту женщину позади, чтобы не напоминала о Цветочном павильоне, о красавицах, о Клементине…

— Этот конкурс… — Лизанька не делала попыток высвободить руку, и надеялась, что не слишком-то краснеет, выдавая свою провинциальную почти неискушенность. — Я надеялась, что попав сюда… я окажусь в обществе достойном… самые красивые девушки королевства…

— И вы в этом созвездии ярчайшая звезда, — не замедлил произнести любезность Грель.

— Вы мне льстите!

— Что вы, панночка Елизавета…

— Лизанька… зовите меня Лизанькой, я так привыкла, знаете ли… а Елизавета — тяжелое имя…

— Лизанька, — выдохнул Грель, глядя Лизаньке прямо в глаза. И во взгляде его она прочла все то, о чем мечтала. Было в нем и восхищение ее, Лизанькиной, красотою, и тщательно скрываемая, робкая надежда, и тоска… и многое иное…