Тьма в полдень - Юрий Слепухин

– Кстати, Алексей. Мы об этом уже толковали, и я не собирался заводить волынку снова, но раз уж зашел разговор...

– Да?

– Я опять о связи членов подполья между собой. Ты придумал эту радиальную структуру, может, это и правильно, не спорю, но мне сейчас опять пришла в голову такая мысль. По схеме мы – звезда, все лучи которой соприкасаются только в центре. Так?

– Ну, скажем, так.

– Прекрасно. Что получится, если этого центра не станет?

– Каждый из «лучей» точно проинструктирован на этот счет. Не исключено, что возникнет несколько дочерних организаций.

– Методом почкования, так, что ли?

– Ну да, что-то вроде этого, – улыбнулся Кривошип – Что это за животное, ты не помнишь, которое можно разрезать на куски и из каждого куска вырастает новая особь?

– Не помню; кажется, гидра.

– Во, она самая. Николаева все беспокоилась, что у нас нет названия, так ты скажи ей. Теперь, мол, наша организация называется «Гидра».

Володя возмущенно пожал плечами и, взяв со стола браунинг, сунул его в карман.

– Нашел чем шутить, – сухо сказал он. – Нашел чем и нашел когда.

– Когда же и пошутить, как не сейчас, – возразил Кривошип. – На фронте полный порядок, немцев бьют в хвост и в гриву, аж гай шумит, мы тоже пока еще живы-здоровы. Придет время – наплачемся еще, может, а чего ж заранее-то...

Так и кончился этот разговор ничем. Кривошип не сказал ни да, ни нет, не одобрил покупку оружия, но и не запретил предпринимать что-нибудь в этом отношении. Володя дипломатично не стал добиваться более точных указаний и решил действовать на свой страх и риск.

Все свободное время он теперь проводил на базаре, который невиданно расцвел с появлением в городе отступающих союзников «великой Германии». Румыны и итальянцы азартно меняли на жратву и теплую одежду любое армейское имущество – саперные инструменты, седла, упряжь, брезентовые чехлы, ранцы, подсумки, радио– и телефонную аппаратуру, мотки разноцветных проводов, вырезанных из линий связи. Весь этот торг шел почти в открытую и сворачивался только при появлении немецких фельджандармов; впрочем, жандармерия, очевидно, получила инструкции по возможности не трогать союзников, отношения с которыми и без того были натянуты до предела. Украинские же полицаи обходили стороной любого итальянца или румына. На энском базаре царила в эти дни полная анархия.

В мутной воде всеобщей купли-продажи можно было поживиться чем угодно, но Володю интересовало только оружие. Этот товар, разумеется, открыто не предлагался, – может быть, только потому, что на него не было открытого спроса. Просто так подойти и поинтересоваться: нет ли какого пулеметика? – на это не отваживался даже Володя. Пока он просто толкался туда-сюда и смотрел в оба.

В первое воскресенье февраля ему повезло. Он сразу обратил внимание на красивого долговязого берсальера, который бродил по съестным рядам, пытаясь объясниться с торговками. Итальянец был явно голоден, и за плечом у него висел дулом вниз маленький пистолет-пулемет совершенно незнакомой Володе системы и предельно простой с виду конструкции, похожий на отрезок водопроводной трубы с прикладом, выгнутым из железного прутка, и торчащим вбок (как у немецкого «шмайсера») прямым рожком пенального магазина; весь автомат выглядел таким легким, простым и компактным, что Володя буквально влюбился в него с первого взгляда. Чутье подсказало ему, что с этим итальянцем можно столковаться.

Он зашел вперед и вытащил из кармана пачку немецких сигарет. Когда берсальер поравнялся с ним, Глушко жестом попросил прикурить; тот остановился и протянул ему зажигалку. Володя угостил итальянца сигаретой, – начало для переговоров было положено.

– Холодно, – сказал Володя, выразительно поеживаясь. – Sehr kalt!

– Si, si, – подтвердил тот. – Molto freddo!

– Италия? – спросил Володя, бесцеремонно ткнув его пальцем.

– Italia, si! – закричал берсальер. – Roma!

Володя выразил предположение, что в Риме не так холодно, как здесь, и сказал, что вообще дома всегда лучше, чем не дома. Итальянец горячо согласился с тем и с другим. Потом Володя спросил, скоро ли тот собирается восвояси; вопрос был понят не сразу, но потом итальянец утвердительно закивал и разразился целой темпераментной речью.

– А вот с этим в Италию не нужно, – сказал Володя, поддев пальцем ремень, на котором у итальянца висел вожделенный автомат. – Это nicht gut, Scheise!

Лицо итальянца выразило сильнейшее отвращение, он снял автомат, плюнул на него и снова перекинул через плечо, скорчив выразительную гримасу, – ничего, мол, не поделаешь, приходится таскать.

Володя оглянулся: вокруг шел обычный торг, мальчишка пронзительно предлагал сахарин и батарейки для карманных фонариков, двое пьяных ругались из-за каких-то штанов, выдирая их друг у друга. На Володю с итальянцем никто не обращал никакого внимания, вокруг не было ни полицаев, ни фельджандармов. Эх, была не была!

– Послушай, – сказал он, понизив голос, и взял итальянца за рукав. – Если тебе не нужен, ты бы продал, а?

Он быстро объяснил жестами: ты, дескать, мне автомат, а я тебе деньги. Итальянец понял, не выразил никакого удивления и еще более выразительными жестами дал понять, что деньги ему ни к чему. Он потыкал большим пальцем себе в живот, подмигнул, захохотал, со всего размаха хлопнул Володю по спине и снова потащил с плеча автомат.

– Договорились, – сказал Володя. – А что ты за него хочешь, a? Was wollen Sie?

– Momento, – сказал итальянец, – un momento... – Он ненадолго задумался и прищелкнул пальцами с вдохновенным видом.

– Bisogno una oca grassa! – сказал он решительно. – Понимай?

– Нет, – покачал головой Володя. – Что бизонье? Бизонье сердце, что ли? Придумал тоже, гурман. Откуда я его тебе возьму? Нету здесь у нас никаких бизонов, понял?

Итальянец досадливо поморщился, потряс перед лицом вывернутой вверх щепотью и повторил несколько раз: «ока, ока, понимай?» Потом он вдруг присел, захлопал руками и, вытянув вперед шею, очень похоже загоготал по-гусиному. Володя хлопнул себя по лбу.

– Гусь! Черт возьми, так бы и сказал. Тебе нужен гусь?

– Si, si, – радостно подтвердил берсальер, по-видимому, вспомнив русское слово. – Ma una grassissima, cosi!

Он надул щеки и выпятил тощий живот, округляя руки.

– Ну, понятно, – сказал Володя, – птица должна быть откормленной, во вкусе Паниковского. Это, конечно, труднее, но все равно попытаемся. За мной, римлянин!

Он поманил берсальера пальцем, и они вместе пошли в другой конец базара, где иногда продавалась из-под полы разная живность – цыплята, утки, иногда даже поросята, хотя это было строго запрещено.

К сожалению, сегодня здесь не было ничего интересного. Время от времени полиция усиливала контроль на дорогах, и тогда привоз почти прекращался. Очевидно, так получилось и в этот раз. Приезжие селяне продавали тыквы, семечки, мелкий картофель, крошеный табак-самосад и прочую ерунду. Гусей не было и в помине.

Дойдя до конца рядов, Володя и итальянец одновременно взглянули друг на друга с вытянутыми лицами. Оба были в равной мере огорчены тем, что столь заманчивая для обеих сторон сделка не удалась. И тут Володю вдруг осенило: Николаева говорила недавно, что соседка до сих пор откармливает домашнюю птицу горелым зерном, привезенным с элеватора в августе сорок первого. Немцы якобы на рождество покупали у нее гусей. Володя обозвал себя лопухом и схватил итальянца, за рукав.

– Эврика! – сказал он решительно. – Будет тебе гусь!

Они так спешили, что примчались на Пушкинскую совершенно запыхавшиеся.

– Николаева! – страшным голосом закричал Глушко, врываясь в дом вместе с итальянцем; та выскочила из своей комнаты перепуганная и полураздетая, с мокрыми после мытья волосами. – Слушай, вот тебе жалкий и голодный римлянин; поболтай с ним минут десять, я сейчас. Дай ему чаю, если есть!

Сделав итальянцу успокаивающий жест, – подожди, мол, здесь, сейчас все будет в порядке, – Володя побежал к соседке. Та оказалась дома, но на вопрос о гусях ответила непонимающим взглядом.

– Да что вы на самом деле, какие теперь гуси, тут не знаешь, чем и самой-то прокормиться... – заныла она, но Володя потерял терпение и рявкнул на нее так, что она присела от страха.

– Слушайте, вы, – сказал он. – Я вас упрашивать не собираюсь! Или вы сейчас продаете мне хорошего гуся за ту же цену, по которой продавали немцам, или завтра у вас будет полиция с обыском. Был приказ вернуть все похищенное в августе? Был. А корм вы вернули? Не вернули. Вот так, Катерина Ивановна! Решайте, жду ровно пять минут...

Ждать не пришлось. Через четверть часа он вышел из калитки, неся под мышкой увесистый пакет в немецком бумажном мешке. В дом он с ним не пошел, а отнес в сарайчик, где спал летом. Потом отправился за итальянцем.