Остров мечты - Алексей Тихонов

— Овелид-Кун весьма далек от нас, — ответил охотник, — тем не менее некоторые важнейшие сведения, сир, доходят и оттуда. В частности, про графа Адиона. Мелонги опираются там на него так же, как здесь — на Гаруи. Продолжать растолковывать?

— Этого не может быть! Или... несчастный решился впрямь помогать, прокладывать дорогу новому Божьему потопу? Безумец...

— Как бы то ни было, сир, в хитрости графу не откажешь. Похоже, ваша миссия заинтересовала его, однако определить сразу размер опасности он не сумел, подослал доверенного человека. Тот для начала явился по указанному адресу, установив связь с местными предателями, а потом стал дожидаться итогов дела. Нынешней ночью правда о ваших планах, сир, попала бы в руки врага.

— Для чего же вы, всемогущие, терпите у себя под боком изменников? — вымолвил старик.

Незнакомец усмехнулся:

— Не все сразу, сир. Гаруи сравнительно безвреден, коль скоро мы осведомлены о нем и следим за каждым шагом. Заодно выявляется и мелкая нечисть, вроде вашего слуги. Если же устраним старых подлецов, с новыми придется повторять всю канитель. Остались еще вопросы? Не хочется зря задерживаться в этих городских муравейниках... Осторожности вам, господин Иигуир, пожелаю — с подобной затеей, точно с хрустальной вазой, не по камням прыгать, семенить, затаив дыхание, надо. Не вечно будет так везти, учтите.

С этими словами он поднялся и не шагнул, а как бы заскользил к двери. Старик прекрасно помнил ее скрип, однако тут лишь беззвучное дуновение коснулось взмокшего лица. Ночь поглотила порожденного ею призрака.

Впрочем, лишившись двух спутников, путешественники обрели сразу трех новых. Оторвавшись от исчезавшего за кормой порта, Бентанор окинул взглядом хардаев.

Это были очень непохожие друг на друга люди. Самый молодой — порывистый и стремительный Акару Очата. Ему едва минуло двадцать пять, энергия жизни словно фонтанировала наружу без удержу или истощения. Не желая усидеть и минуты на месте, жизнерадостный Акару постоянно возникал в разных концах корабля, всюду затевая разговоры и шутки. То, что общаться приходилось главным образом знаками, не смущало его нисколько.

Лишь немногим старше казался Вакамо Кане. Довольно высокого для своей страны и статного, его выделяла прежде всего удивительная вкрадчивая пластика и грациозность движений. Иигуир вздрогнул, увидев ее наутро после посещения необычным ночным гостем. Не сразу отважился произнести:

— Извините покорно, сир, но... вам просили передать... привет и пожелание удачи... из Лога...

К удивлению гердонезца, сдержанный в речах и поступках Кане улыбнулся:

— Сластена Ифу? Он все-таки к вам заходил? Наверное, напугал, уж простите, сир, старого озорника.

— Он... Вы его знаете?

— Бок о бок прожили года два. Его земли лежат на северо-восток от Гайшат-Ру.

— Его земли? Он назвал себя... охотником. Кто это?

Хардай пожал плечами:

— Охотники и есть — обитают в лесах, кормятся там же. Идеальное занятие для любителей уединения.

— Но это ведь тоже воины?

— И еще какие. Пожалуй, лучшие разведчики в Поднебесной, в родных местах им просто нет равных. Охотники, хоть и появились позже, успели обосноваться во всех народных сказках, а сами уцелеют, даже когда уйдет последний из заурядных хардаев. Ифу говорил с вами, сир?

— Да, — протянул озадаченный старик. — Сообщил много странного...

— Что ж, такой выдумывать не станет, можете всецело доверять каждому слову.

Самому пожилому из новоявленных путешественников, Мацуи Иригучи, было под пятьдесят. Маленького роста человечек, чуть сутулый, с длинными руками и морщинистым обветренным лицом. Он не обладал ни особой энергичностью, ни грацией, большую часть дня просиживал, подогнув ноги, в дальнем углу палубы, молчаливо и почти неподвижно. Тем удивительнее казалось глубочайшее уважение к нему со стороны товарищей. В их группе он был бесспорным лидером. Являлся ли причиной того почтенный возраст Иригучи, или имелись какие-то особые заслуги в прошлом, Иигуир не знал. Как мог он только догадываться и о причинах, побудивших этих людей к столь далекому странствию с туманными надеждами и реальными опасностями. Из обрывков разговоров и отдельных фраз Бентанор лишь заключил, что все трое покидают Родину не от хорошей жизни: у Очаты существовали какие-то конфликты с законами королевства, семья Иригучи пострадала при недавней эпидемии. Сами хардаи от прямых разъяснений уклонялись.

И столь разные люди, столь непохожие лица все-таки имели общую черту. Как и при первой встрече на улицах Тангви, Бентанора поражала их внутренняя расслабленность, раскованность, умиротворенность. Даже попадание на чужеземный корабль, в незнакомое общество не изменило положения ничуть. Скорее уж моряки поначалу напрягались, умолкали в присутствии хардаев, те же сохраняли безмятежность легко и искренне. Эмоции, равно грусть или радость, вообще проносились мимо них как облачка, едва задевая. Не покидало ощущение, будто эти странные люди действительно обладают каким-то сокровенным знанием, возносящим постигших над простыми смертными. Ответами же на попытки расспросов оказывались очередные пожатия плечами и туманные то ли афоризмы, то ли поговорки вроде изреченного однажды Кане: «Живешь мгновением, плавая в вечности».

Во время путешествия основным занятием хардаев стало обучение гердонезскому языку. Наибольших успехов здесь добился Очата благодаря своей бурной разговорной практике, однако собеседником Бентанора чаще других становился Иригучи. Довольно скоро их уроки начали незаметно перетекать в философское русло. Именно Иригучи проявил наибольшее терпение и снисходительность к вопросам гердонезца:

— В Нейдзи нет ни капли мистики, сир, ничего тайного или закрытого для посторонних, — балансируя между двумя языками, медленно объяснял он. — Нет догм, нет правил, нет даже собственно жесткого учения как такового. Нет божеств и пророков, нет святынь, нет священных книг, нет обязательных ритуалов. Это лишь способ воспринимать мир. Воспринимать его таким, какой он есть, а не каким представляется. Мы называем это «чистым восприятием».

— То есть существует еще и нечистое, грязное восприятие? — Иигуиру вспомнилась фраза Энго о неразделении.

Мацуи одобрительно кивнул:

— Любое восприятие, сир, само по себе чисто. И остается таковым, пока в дело не вмешивается разум. В голове новорожденного младенца этот беспокойный тип обязательно отложит кучу воспоминаний, ассоциаций, суеверий, традиций, предположений, фантазий, всего, составляющего То-Что-Должно-Быть. Тогда, если не случится чудо, рано или поздно неизбежен разлад между Тем-Что-Должно-Быть и Тем-Что-Есть, реальным миром вокруг. В сфере духовной это порождает эмоции, часто неприятные, лишает душу покоя, а в сфере ратной — тормозит реакцию, лишая жизни.