Избранные произведения - Лайош Мештерхази
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как-то раз Лайош и Иштван Барна шли из Бальфа. У Давида через плечо болталась солдатская сумка. Было воскресенье, за полдень. Перед корчмой, у самого шоссе стояла небольшая кучка людей. Чуть подальше, возле дома Кренца, три девочки в белых платьицах, с лентами в косичках пасли на обочине гусей. Когда путники поравнялись с домом Кренца, из калитки раздался злобный окрик. Кто-то по-немецки звал девочек. Они испуганно сбежали с дороги к дому, а гуси, хлопая крыльями, бросились по склону холма.
А Кренц — это был его голос — все еще продолжал кричать по-немецки:
— Сколько раз говорил тебе, не пускай детей на дорогу, когда здесь шляются эти голодранцы!
В ответ послышался печальный голос женщины:
— Как же можно? Ведь это дети! Сегодня воскресенье…
— Дети! Воскресенье! — продолжал бушевать Кренц. — На прошлой неделе я тоже застал их, когда они разговаривали с этим сбродом. Я запрещаю нашим детям говорить с проходимцами. Наши дети не должны даже знать о них! Пусть лучше подохнут…
— И чего ты шумишь! Боже мой…
Кренц был уже на пороге кухни. От гнева у него на шее вздулись вены.
— До тех пор пока я здесь, я буду командовать! Поняла? Отвечай мне, говорил я тебе или нет, чтобы дети сидели во дворе, когда по шоссе ползет всякая нечисть? Говорил или нет?
После небольшой паузы плачущий голос ответил:
— Откуда же я могла знать, идут они по дороге или нет?
— Должна знать! Сегодня в четыре часа сходка в волостной управе. Все село туда собирается. Пока сходка не закончится, смотри, чтобы девчонки и носа на улицу не показывали!.. Поняла? — И, повернувшись к девочкам, еще раз повторил: — Поняли?
Потупив головы, девочки молча побрели на задний двор. Промолчала и мать.
Антал Кренц надел пиджак и тоже отправился — к зданию волостной управы.
После выселения швабов, сотрудничавших в войну с фашистами, в деревне пустовало несколько домов. Пока не прибыли новые переселенцы, сады при этих домах были объявлены общественным достоянием. Урожай село решило продать с торгов, а деньги пустить на нужды волости.
Тот, кто купит урожай на корню, до сбора плодов должен будет ухаживать за садом.
Возле здания волостной управы судачили женщины. Они стояли двумя группами: в одной — переселенцы, в другой — «остатки». И разговор вели на разных языках — одни на венгерском, другие — на немецком.
Когда подошел Кренц, все умолкли. Поздоровались.
В помещении были только мужчины. После полуденной жары на улице здесь казалось даже прохладно, но воздух был спертым.
Проводить торги приехал из Ракоша секретарь уездной управы. Он сидел за столом, под черным распятием, рядом со старостой. Медленно, запинаясь, староста зачитал решение о торгах, после чего остановился и принялся протирать очки в железной оправе.
Кренц протиснулся вперед, за руку поздоровался со старостой и секретарем, сел. Свободных мест было много: за столом и на пустовавших первых двух скамейках. Люди большей частью стояли, подпирая спиной стенку.
— Ну как, народ, поняли? — громко спросил секретарь, когда староста закончил чтение и ударил по столу небольшим деревянным молотком. — Сто пятьдесят семь корней, — взяв у старосты бумагу, продолжал секретарь, — … из них пятьдесят три сливовых дерева, двадцать восемь деревьев волоцкого ореха, девятнадцать ренклодов, тридцать одна яблоня, двадцать шесть груш. Цена — четыре форинта за корень.
Секретарь был худой черноусый человек с блестящей лысиной. Прочтя объявление, он поудобнее устроился на стуле, вытянул вперед обутые в сапоги ноги и оглядел присутствующих.
— Кто хочет купить? — Подождав немного, он повторил: — Четыре форинта за дерево… Разве это много? Любое дерево — четыре форинта.
Никто не шевельнулся. Секретарь наклонился к старосте.
Тогда поднял руку Антал Кренц, сидевший в конце стола. Секретарь тотчас же повернулся к нему, всем своим видом выразив почтительное ожидание.
— Беру все по четыре форинта за штуку, — растягивая на швабский манер слова, заявил Кренц.
Секретарь улыбнулся.
— Все берете, господин Кренц? — переспросил он. — Это значительно упрощает дело. — Он засмеялся. — Ну, других желающих нет?
Никто не отозвался.
— Итак, четыре форинта — раз… Четыре форинта — два… — произнес секретарь и поднял молоток в третий раз.
— Подождите, господин секретарь! Минутку! — раздался голос Лайоша Давида. Он вышел на середину комнаты. — Так дело не пойдет. Весной люди покупали урожай черешни и вишни. И всем хватило. А теперь одному человеку. Да это не торги, а…
Лицо секретаря стало серьезным. Он было открыл рот, чтобы возразить, но Давид уже стоял подле стола и, повернувшись к собранию, заговорил:
— Чего же вы молчите? Зачем тогда пришли? Четыре форинта вы всегда выручите, даже если всего-навсего по пять килограммов с дерева соберете. Да тут и нет таких деревьев, которые дадут меньше.
Секретарь нетерпеливо перебил его:
— Бросьте, Давид! Не берут — их дело! Насильно никто не заставляет. Продолжаем аукцион! — выкрикнул он и снова поднял молоток.
— Подождите, господин секретарь! Так нельзя. Разве вы не видите, что тут не все в порядке?
Секретарь с раздражением пожал плечами.
— Что здесь: аукцион или уголовный розыск? Если вам угодно, можете потом вести следствие.
Давид хотел было возразить, но секретарь вновь перебил его:
— А что, собственно, не в порядке, Давид? Я ничего такого не вижу. Просто у людей нет денег. Это я знал с самого начала. Им предоставили жилье, дали землю, а денег они не получили. Только и всего! Надеюсь, и вам, Давид, понятно? А теперь к делу.
Молоток снова поднялся в воздух.
— По пять форинтов беру все! — подняв руку, твердо сказал Давид.
Секретарь уставился на него, от удивления забыв закрыть рот.
— По пять форинтов? Сто пятьдесят семь деревьев?
В комнате зашевелились, зашумели.
— Я предупреждаю вас, Лайош Давид, — откидываясь на стуле, строго заметил секретарь, — мы здесь не шуточки шутим. Если покупка останется за вами, вам придется платить наличными. С общественным имуществом я шутить не позволю!
Кренц нервно постучал пальцами по столу. Нетерпеливо выкрикнул:
— Шесть форинтов, господин секретарь! Беру по шесть за корень!
Секретарь спешил положить конец этой нервотрепке.
— Шесть форинтов — раз, шесть форинтов — два…
— Семь форинтов!
Секретарь бросил молоток на стол. Наклонясь вперед, спросил:
— Послушайте, Давид. Вы
