Ночной мир - Фрэнсис Вилсон

— Сначала сними ожерелье, — потребовал Джек.

— Нечего препираться, — ответил Моки, — неужели ты и есть тот храбрый мастер Джек, о котором мне рассказывала Бати? А я так думаю, что ты трус.

— Так ты не станешь его снимать?

— Мое ожерелье не подлежит обсуждению. Оно — неотъемлемая часть меня самого. Оно будет со мной, пока я не умру. А этого никогда не случится.

— Ну хорошо, — сказал Джек, — раз уж речь зашла о храбрости, устроим настоящую проверку: пусть каждый из нас проткнет свое собственное сердце.

Моки посмотрел на него широко раскрытыми глазами:

— Ты хочешь сказать: я воткну нож себе в грудь, а ты себе?

— Ты правильно понял. Одно дело вонзить нож в кого-то другого, а другое — в себя самого, для этого нужно быть Богом.

Моки ухмыльнулся еще шире:

— Пожалуй, ты прав. Ты достойный противник, Мастер Джек. Я буду сожалеть о том, что ты умрешь.

Ты будешь сожалеть, но не так, как я, если выяснится, что Калабати меня надула.

Моки приставил нож к груди, упершись острием в покрытый шрамами участок тела слева от грудины. Джек сделал то же самое. Ручка ножа скользила во вспотевших ладонях. Он прикоснулся острием ножа к своей коже, и по телу пробежал холодок, достающий до едва бьющегося в груди сердца, которое от острия отделял всего лишь дюйм. И в ответ на это прикосновение оно заработало в учащенном ритме.

Его замысел должен сработать.

— Готов? — спросил Джек. — На счет три. Раз… два… — Последнюю цифру он выкрикнул: — Три!

Джек видел, как Моки вонзил нож глубоко в грудь, как его тело согнулось пополам, ухмылка исчезла, черты лица исказила предсмертная судорога, видел, как в глазах отразились потрясение, ужас, ярость, гнев, что его предали.

Осознание случившегося приходило постепенно, сквозь пелену боли.

Моки посмотрел на рукоятку ножа, торчавшую из груди. По ней стекала кровь, разливаясь по телу. Потом он увидел нож Джека, все еще приставленный к груди. Он пошевелил губами:

— Ты не сделал этого…

— Так это ведь не я сошел с ума, а ты…

Моки посмотрел в ту сторону, где стояла Калабати, освещаемая в темноте отблесками пламени. В глазах ее отразилось непередаваемое страдание. Джек почувствовал было жалость к Моки, но тут вспомнил храброго ниихаусца, который не имел ни малейшего шанса против Моки и умер прошлой ночью такой же смертью. Джек вслед за ним перевел взгляд на Калабати и увидел, что она смотрит на него с нескрываемой ненавистью. Почему? Потому что он не вонзил в себя нож?

И вдруг грудь его обожгло болью, он отпрянул назад и увидел Моки, стоящего на коленях, с кровоточащей раной в груди, сжимающего в руке окровавленный нож. И вдруг заметил у себя глубокий надрез, идущий через всю грудь. Это Моки вытащил нож из раны и полоснул им Джека.

Джек зажал порез рукой, но из него уже перестала сочиться кровь. Боль тоже прошла. Чуть позже он с изумлением заметил, что рана закрылась, и концы ее стали сращиваться.

Он поднял голову и увидел, что Моки наблюдает за ним. Окровавленной рукой Моки дотянулся до ожерелья, висевшего у него на шее. С пепельно-серым лицом он посмотрел на шею Джека, моля взглядом объяснить ему, что произошло.

«Почему?» — спрашивали его глаза.

Джек закатал штанину джинсов на левой ноге, чтобы показать настоящее ожерелье, намотанное на одну из икр.

— Да потому что, если вещь называется ожерельем, ее необязательно носят на шее.

Моки упал вперед, уткнувшись лицом в землю, вздрогнул несколько раз и замер.

Джек взглянул на нож, зажатый в руке, и воткнул его в затвердевшую лаву рядом с Моки. Еще одна жертва Расалома, еще один талантливый человек сошел с ума и погиб. Внезапно Джек почувствовал страшную усталость и опустошенность. Неужели все это не могло кончиться по-другому? Может, был другой выход? Не проникло ли в его мозг темное безумие, витавшее в воздухе? Или он всегда носил в себе некое темное начало? Не исключено, что это оно сейчас билось о стены клетки, которую Джек воздвиг для него? Крики заставили его обернуться. Ниихаусцы избавились от опеки Ба и теперь карабкались по склону. Джек попятился назад, еще не зная, что будет делать. Но они, не обращая на Джека никакого внимания, бросились к телу Моки. Они совершили около тела молитву, потом подняли его за руки и за ноги и швырнули в пламя Халеакалы.

Когда остальные, принялись молиться, вождь повернулся к Джеку.

— Халеакала, — сказал он, сияя от радости, — обитель солнца. Теперь, когда ложный Мауи мертв, солнце снова вернется на тот путь, на который его наставлял подлинный Мауи.

— Когда? — спросил Джек.

Ба взобрался на склон и встал рядом с ним, переведя взгляд с ночного неба на рокочущий кратер. Все тело его было напряжено.

— Завтра, — сказал вождь, — вы увидите, это произойдет завтра.

— Надеюсь, что так, — сказал Джек, повернувшись к Ба, — но в том случае, если он ошибается, думаю, нам надо поскорее отправляться в обратный путь.

Ба кивнул:

— Да. Нужно спешить. А то, как бы не было поздно.

— Поздно? Что ты имеешь в виду?

Страдание промелькнуло на лице Ба, обычно непроницаемом, и это поражало.

— Не знаю. Знаю только, что должен вернуться к миссис.

— Хорошо, великан. Мы сейчас же отправимся. Он повернулся к Калабати: — Все, что нам осталось сделать, — это посадить нашу даму в джип и…

Калабати исчезла. Джек метался в темноте, стараясь отыскать ее. Но ничто не говорило о ее присутствии где-то поблизости. «Исуцу» по-прежнему стоял у склона горы, однако Калабати исчезла бесследно. Они с Ба обыскали все окрестности, но не обнаружили ничего, кроме рубашки Джека на застывшей лаве в том месте, где стояла Калабати. Джек натянул рубашку и залез в машину, на пассажирское сиденье.

— Наверное, она сбежала, пока мы слушали слова вождя. Ты помнишь, как спускаться к дороге?

Ба кивнул и завел машину.

Они поехали вниз. Ба вел машину так быстро, как только было возможно, а Джек всматривался в освещаемую светом фар дорогу и в темноту по обе стороны. Абсолютно ничего. Никакого движения, кроме порывов ветра. Когда они спустились с гребня, ветер стих, а сверху полилась морская вода и посыпалась рыба, от чего видимость стала еще хуже. Появились жуки и стали атаковать их.

Наконец они подъехали к дому. Свет был включен, генератор работал, все было так же, как час назад, когда они уходили отсюда. Джек выскочил из машины и побежал в дом, наступая на бьющихся на земле тунцов и уворачиваясь от жуков. Их было не очень много поблизости. Забежав в дом, он обошел все комнаты, зовя Калабати. Он не надеялся найти ее здесь — каким образом она могла пешком обогнать машину? — но ему нужно было это для самоуспокоения, чтобы знать, что он осмотрел решительно все.