Частное расследование - Джонатан Келлерман

Льюис затягивался сигаретой, пускал дым и рассматривал ее, словно это была какая-то удивительная, редкая вещица.

— Если все обстоит так, то можешь не сомневаться, что я там буду, — сказал он, но в его голосе не было уверенности.

— Валяй, Брэд, не стесняйся, — повторил Майло.

Темноволосый детектив закончил беседовать с бродягами и отпустил их взмахом руки. Некоторые из них вошли в здание миссии, другие побрели дальше по улице. Он подошел к нам, вытирая ладони о блейзер.

— Это наш знаменитый Майло Стерджис, — повторил Льюис между быстрыми затяжками.

Его напарник смотрел недоуменно.

Льюис продолжал:

— Чемпион в тяжелом весе Западного Лос-Анджелеса — дрался один раунд с Фриском, помнишь?

Еще одна секунда непонимания, потом внезапная догадка отразилась на лице коротышки. Мгновение спустя ее сменило отвращение. Взгляд пары жестких глаз переместился на меня.

— А это, — сказал Льюис, — семейный врач, то есть врач семьи, которую интересует наш труп. Может, он бы взглянул на твою коленку, Сэнди?

Его напарник не находил ситуацию забавной. Застегнув пиджак, он повернулся к Майло с таким видом, будто рассматривал всплывший труп утопленника.

Майло спросил:

— Вы Эспозито, верно? Раньше служили в Девоншире.

Вместо ответа Эспозито сказал:

— Вы приходили сюда раньше и разговаривали с покойным. О чем?

— Ни о чем. Он не захотел разговаривать.

— Мой вопрос не об этом. — Эспозито рубил слова. — Касательно чего конкретно вы имели намерение говорить с покойным?

Майло немного помолчал — то ли взвешивал свои слова, то ли разбирался в синтаксисе собеседника.

— Касательно его возможной причастности к смерти матери моей клиентки.

Эспозито, казалось, не слышал. Он умудрился отодвинуться от Майло, одновременно выставив голову вперед.

— Что вы можете сказать нам?

И Майло сказал:

— Ставлю десять против одного, что все сведется к какой-нибудь глупости. Опросите здешних постояльцев и определите последнего, кому Макклоски недоложил рагу на раздаче.

— Приберегите свои советы для себя. — Эспозито отодвинулся еще дальше. — Я имею в виду информацию.

— Как в детективном романе?

— Хотя бы.

— Боюсь, что здесь ничем не смогу вам помочь, — усмехнулся Майло.

Льюис сказал:

— Теория рагу здесь ни при чем, Стерджис. Здешние постояльцы обычно обходятся без автомобилей.

— Время от времени им перепадает поденная работа, — возразил Майло. — Развозка, доставка. А может, Макклоски встретил кого-то, кому не приглянулась его физиономия. Она у него была не ахти какая.

Льюис курил и ничего на это не ответил.

— Блеск, — сказал Эспозито и повернулся ко мне: — Вы можете добавить что-нибудь?

Я покачал головой.

— Ну, что тут скажешь? — развел руками Майло. — На этот раз вам достался детективный роман. Ничего не попишешь.

— И вы не можете сообщить ничего, что могло бы прояснить дело? — спросил Эспозито.

— Мне об этом известно не больше вашего, — ответил Майло. Он улыбнулся. — Ну, может, на самую малость больше, но я уверен, что упорной работой вы это быстро наверстаете.

С этими словами он двинулся мимо них, направляясь ко входу в миссию. Я хотел пойти за ним, но Льюис преградил мне дорогу.

— Остановись, Стерджис, — сказал он.

Майло обернулся. Наморщил лоб.

Льюис спросил:

— А теперь что тебе там нужно?

— Думал поговорить со священником, — ответил Майло. — Пора исповедаться.

— Правильно, — ухмыльнулся Эспозито. — У священника борода отрастет, пока он будет слушать.

Льюис засмеялся, но это прозвучало как-то принужденно.

— Может, сейчас не самое лучшее время для этого.

— Я что-то не вижу здесь никакого запрещающего знака, Брэд.

— Все равно сейчас не лучшее время.

Майло упер руки в бока.

— Ты хочешь сказать, что для меня доступ сюда ограничен, потому что покойник здесь когда-то проживал, а всякие бродяги и подонки могут входить и выходить беспрепятственно? Хармон-младший будет просто в восторге, Брэд. В следующий раз, когда они с шефом полиции будут играть в гольф, им будет о чем поговорить.

Льюис сказал:

— Сколько прошло, три месяца? А ты уже действуешь, как проклятый деляга.

— Чушь собачья, — ответил Майло. — Это ведь ты тут ставишь препоны, Брэд. Это ты вдруг ни с того ни с сего решил проявить бдительность.

— Никто нас не заставляет выслушивать эту чушь собачью, — процедил сквозь зубы Эспозито и расстегнул пиджак. Льюис придержал его, дымя словно паровоз. Потом бросил окурок на тротуар, посмотрел, как он тлеет, и отошел в сторону.

— Эй, — сказал Эспозито.

— А пошло все в задницу! — В голосе Льюиса была такая ярость, что Эспозито захлопнул рот. Льюис повернулся ко мне: — Валяйте. Двигайте.

Я двинулся вперед, а Майло рукой уже коснулся двери.

— Смотри, не напорть там, — предостерег Льюис. — И не перебегай нам дорогу. Я не шучу. И мне наплевать, сколько там за тобой этих чертовых адвокатов, слышишь?

Майло толкнул дверь, и мы вошли. До того как дверь закрылась за нами, я услышал, как Эспозито выругался.

И засмеялся — через силу, со злобой.

В большой комнате цвета морской волны работал телевизор. На экране мелькало что-то вроде полицейского боевика, и пар сорок полузакрытых глаз следило за фантастическими перипетиями.

— Торазин-сити, — сказал Майло фреоново-холодным голосом. — Гнев как лечебное средство...

Мы дошли до середины комнаты, когда из-за угла коридора появился отец Тим Эндрус, везущий бачок с кофе на алюминиевой тележке. Упакованные в полиэтилен стопки пластиковых стаканчиков заполняли нижнюю полку тележки. Его пасторская рубашка грязно-оливкового цвета была надета поверх выцветших джинсов, добела протертых на коленях. Обут он был в те же самые, что и в первый раз, белые кеды; один шнурок развязался.

Он нахмурился, остановился, резко повернул, чтобы избежать встречи с нами, и покатил тележку между рядами сидевших в расслабленных позах мужчин. Разболтанные колеса тележки все время заедало. Двигаясь рывками и зигзагами, Эндрус оказался наконец у телевизора. Низко наклонившись, он что-то прошептал одному из сидевших — молодому белокожему парню с безумными глазами в слишком тесной для него одежде, придававшей ему вид сильно выросшего мальчишки-беспризорника. Он действительно был очень молод — ему никак не могло быть больше двадцати лет; в нем еще просматривалась младенческая пухлость, а линия подбородка под скудной растительностью оставалась мягкой. Но впечатление детской невинности портили свалявшиеся волосы и покрытая болячками кожа.

Священник разговаривал с ним медленно и с исключительным терпением. Юноша выслушал его, потом медленно поднялся и стал дрожащими пальцами разворачивать стопку стаканчиков. Наполнив стаканчик из крана бачка, он хотел поднести его к губам. Эндрус прикоснулся к его запястью, и юноша остановился в растерянности.

Эндрус улыбнулся, опять что-то сказал и направил руку юноши так, что стаканчик оказался протянутым одному из сидящих людей. Тот человек взялся за стаканчик, и юноша с изумленным видом отпустил его. Эндрус сказал что-то и дал ему еще один стаканчик, в который он стал наливать кофе. Несколько человек встали со своих мест, и перед бачком образовалась небольшая очередь.

Священник жестом подозвал сидевшего в первом ряду худого мужчину, цвет кожи которого напоминал фотопленку. Мужчина встал и подошел прихрамывая. Он и юноша встали бок о бок, не глядя друг на друга. Эндрус улыбнулся и проинструктировал их, что надо делать, чтобы получился конвейер из двух человек. Показывая и ободряя похвалой, он добился определенного ритма наполнения и раздачи стаканчиков, так что очередь с шарканьем начала двигаться вперед. Тогда он подошел к нам.

— Пожалуйста, уйдите, — проговорил он. — Я ничем не могу быть вам полезен.

— Только несколько вопросов, прошу вас, отец Эндрус, — сказал Майло.

— Сожалею, мистер... не помню вашей фамилии, но я абсолютно ничем не могу быть вам полезен, и вы меня очень обяжете, если уйдете.

— Моя фамилия Стерджис, и вы ее не забывали, потому что я вам ее не сообщал.

— Верно, — кивнул священник, — вы не сообщали. Зато это сделала полиция. Совсем недавно. Полиция сообщила мне также и то, что вы — не полицейский.

— А я и не говорил, что я полицейский, святой отец.

Уши отца Эндруса покраснели. Он щипнул себя за редкие усы.

— Действительно, не говорили, но намекали на это. Я имею дело с обманом целый день, мистер Стерджис, — это часть моей работы. Но это не значит, что он мне нравится.

— Простите, — сказал Майло, — я...

— Извиняться не обязательно, мистер Стерджис. Вы можете выразить свое раскаяние тем, что уйдете и позволите мне вернуться к заботам об этих людях.