Скрытый космос. Книга 4. (1969-1978) - Николай Каманин

По программе спуска ТДУ должна включиться в 01:35:24 и через 187 секунд — выключиться. Все с нетерпением ждут докладов о включении и выключении ТДУ, Шаталов настойчиво вызывает «Янтарь» на связь, но экипаж молчит… В 01:47:28 должно произойти разделение корабля (от спускаемого аппарата отделяются приборный и бытовой отсеки), но докладов о разделении нет. Не ясно, пошел ли «Союз-11» на спуск или он остался на орбите? Наступает время сеанса связи (01:49:37–02:04:07), предусмотренного на случай, если корабль не сошел с орбиты. Гнетущая тишина царит в зале — связи с экипажем и каких-либо новых данных о «Союзе-11» по-прежнему нет. Все понимают: на корабле что-то произошло, но что именно, пока никто не знает. Страшно медленно тянутся минуты ожидания…

Но вот в 01:54 с КП ВВС поступает сообщение: «Удаление корабля от расчетной точки посадки 2200 километров». У нас появляется надежда: возможно, отказала только радиосвязь с экипажем, а сам корабль нормально спускается и все обойдется благополучно. «Удаление 1800… 1000… 500… 50 километров от расчетной точки», — продолжает докладывать КП ВВС. Вскоре должен раскрыться парашют, на стренге которого есть антенна для КВ- и УКВ-каналов связи. Штатный спуск корабля на парашюте с высоты 7000 метров длится около пятнадцати минут, о ходе спуска на парашюте космонавты обязаны докладывать по КВ- или УКВ-каналам. Почти при всех спусках «Союзов» такая связь была, но экипаж «Союза-11» продолжает молчать…

В 02:05 с КП ВВС доложили: «Экипажи самолета Ил-14 и вертолета Ми-8 видят корабль «Союз-11», спускающийся на парашюте». В 2 часа 18 минут по московскому времени «Союз-11» приземлился примерно в двухстах километрах восточнее Джезказгана, почти одновременно рядом с кораблем сели четыре поисковых вертолета. Более получаса мы ждали, просили и требовали докладов от КП ВВС, но получали только один ответ: «Ждите». Наконец, меня подозвали к телефону «ВЧ» и доложили: «Генерал Горегляд, вылетевший с места посадки корабля в Джезказган, сообщил по радио, что исход космического полета самый тяжелый». Для меня стало ясно, что экипаж «Союза-11» погиб, о чем я оповестил Государственную комиссию. Керимов, Афанасьев, Мишин и многие другие не хотели верить этому страшному известию, требуя его неопровержимого подтверждения. Прошло еще около часа, прежде чем поступило такое подтверждение: из доклада генерала Углянского по «ВЧ» выяснилось, что уже через две минуты после приземления «Союза-11» специалисты группы поиска в присутствии Горегляда открыли люк корабля и обнаружили всех трех космонавтов без признаков жизни.

После доклада Устинову и Смирнову в 6 часов утра представители Госкомиссии вылетели из Крыма к месту происшествия. На самолете Ту-104 мы долетели до Актюбинска, пересели там на Ан-10 и добрались на нем до Джезказгана. В Джезказгане нам доложили, что самолет с генералом Гореглядом и телами погибших космонавтов уже улетел в Москву. Из Джезказгана мы перелетели на двух вертолетах к месту посадки «Союза-11».

К 16 часам местного времени кроме врачей и специалистов из групп поиска у корабля уже были Афанасьев, Мишин, Керимов, Карась, Шаталов, Елисеев, Феоктистов, Северин, Воробьев и другие товарищи. Примерно через час после нас из Караганды прилетели генералы Мороз, Мишук, Фролов, Кузнецов, Василевский, космонавты Леонов и Севастьянов и более десятка специалистов. До наступления темноты мы успели произвести только общий осмотр корабля, кабины, кресел, парашютной системы и другого оборудования.

Судя по результатам осмотра, корабль «Союз-11» произвел мягкую посадку — серьезных внешних повреждений на нем не обнаружено. В кабине выключены все передатчики и все приемники. Плечевые ремни Волкова и Пацаева отстегнуты, а привязные ремни Добровольского находятся в запутанном состоянии (застегнут только поясной замок). Вентиль одного из двух воздушных клапанов вывернут на 10 миллиметров. Других отклонений от нормы в кабине не замечено.

В 23 часа группу товарищей во главе с Мишиным и Карасем я отправил самолетом Ан-10 в Москву, а на КП ВВС передал приказание: завтра в 5:00 доставить в Джезказган группу специалистов и аппаратуру для проверки герметичности корабля «Союз-11».

1 июля.

К 8 часам утра мы вновь собрались на месте посадки «Союза-11», чтобы проверить его кабину на герметичность. Закрыли люк и все другие штатные отверстия в корпусе корабля, создали в кабине давление, превышающее атмосферное на 100 миллиметров, и… не обнаружили ни малейших признаков негерметичности. Повысили избыточное давление до 150, а затем до 200 миллиметров. Выдержав корабль под таким давлением в течение полутора часов, окончательно убедились в полной герметизации кабины. Было ясно, что в корабле нет «нештатной дыры» и что его разгерметизация при спуске могла произойти только «по вине» одного из двух вентиляционных клапанов. О том, что космонавты погибли из-за разгерметизации корабля, нам было уже известно по данным медицинской экспертизы — у погибших обнаружены следы кровоизлияния в мозг, кровь в легких, повреждения барабанных перепонок и выделение азота из крови. Через 4 секунды после начала разгерметизации частота дыхания у Добровольского подскочила до 48 вдохов в минуту (при норме 16), началась агония, и через 20–30 секунд наступила смерть.

На этом наше расследование на месте происшествия закончилось. После того, как корабль был при нас опечатан, я дал команду отправить его в Москву.

В 19:30 мы были уже в Москве, и в 21:40 я уже стоял в почетном карауле у праха космонавтов. Волков лежал в гробу, как живой, а лица Добровольского и Пацаева изменились до неузнаваемости. Первоначально было объявлено о прекращении доступа в ЦДСА в 10 часов вечера, но пришедших проститься с космонавтами было так много, что церемония прощания продолжалась до полуночи. Около часа ночи состоялась кремация…

7 июля.

Сегодня написал три страницы о полете и гибели экипажа «Союза-11», которыми будет завершаться выходящая в Политиздате книга «Летчики и космонавты». Из 25 наших космонавтов, побывавших на околоземных орбитах, 19 продолжают работать, пять — захоронены в Кремлевской стене и один — на Новодевичьем кладбище.

Пришло время поставить точку в «Космических дневниках», которые я вел более десяти лет подряд. Но прежде, чем сделать это, я не могу не вернуться еще раз к постигшему нас несчастью. Такое больше никогда не должно повториться! Считаю своим долгом сказать об этом трагическом случае все, что я о нем думаю, невзирая на точку зрения высокого начальства в лице Устинова, Сербина и Смирнова.

Меня насторожили разговоры, которые вели Мишин, Афанасьев и Бушуев с руководителями партии и правительства. Нашлись люди, пытавшиеся с умным видом утверждать, что «дырку в корабле можно было заткнуть пальцем». Другие возлагали вину за отсутствие радиосвязи с экипажем на самих космонавтов, якобы забывших включить передатчики перед спуском корабля с орбиты. Кое-кто договаривался даже до того, что причина кроется в «неудачном подборе экипажа». Но больше всего меня поразило «смелое и принципиальное» заявление маршала Кутахова: «Мы виноваты в том, что космонавты летали без скафандров».

Экипажи наших космических кораблей летают без скафандров уже семь лет. Об опасности таких полетов космонавты писали Хрущеву, Брежневу, Устинову, Смирнову. О том, что космонавты «летают в трусиках», знал и Кутахов, подписавший письмо Мишину с просьбой иметь на борту корабля скафандры. Но на все наши просьбы мы неизменно получали категорический отказ — сначала от Королева, а в последние годы от Мишина. Нам заявляли, что летали сотни кораблей (с учетом беспилотных) и не было ни одного случая разгерметизации. Нас обвиняли в трусости, называли перестраховщиками…

Только что из ВПК мне сообщили о назначении Правительственной комиссии под председательством Келдыша для расследования обстоятельств и причин гибели экипажа «Союз-11». От ВВС в комиссию включены Мишук и Шаталов. Я полагал, что Устинову удастся затянуть или вовсе отбить назначение комиссии — ведь для него невыгодно допускать «посторонних» к расследованию провалов в промышленности. Но Устинов и на этот раз нашел выход из трудного положения, поставив во главе комиссии безвольного и преданного ему Келдыша.

Я уверен, что в аварийной обстановке космонавты до конца боролись за свою жизнь, но они были обречены. Можно ли обвинять их в том, что они не сумели «заткнуть дырку в корабле пальцем»? Сделать это еще никто не пробовал, да и можно ли сделать это вообще? Ведь за бортом корабля космический холод и глубокий, вызывающий мгновенное вскипание крови вакуум. Думаю, и в спокойной обстановке вряд ли кому удастся продержать палец в открытом космосе хотя бы несколько секунд, а экипажу «Союза-11» надо было прежде всего в считанные мгновения обнаружить причину начавшейся разгерметизации, а потом, «заткнув дырку пальцем», поддерживать герметичность кабины в течение 15–17 минут при нарастающих в ходе спуска перегрузках.