Миф тесен - Александр Баунов

Все могло бы тянуться еще очень долго, как на Кубе или в Китае, но появился человек, его никто не заставлял, никто ему не угрожал, никто его не покупал, не шантажировал, он просто сам читал, смотрел, долго думал, мучился, сомневался и, с трудом выискивая соратников, сел и под свою ответственность начертал: «И призови с нами Божие благословение на твой свободный труд, залог твоего домашнего благополучия и блага общественного. Дан в Санкт-Петербурге, в девятнадцатый день февраля». Нет, пусть лучше это будут Рейган, бэтмен и черепашки. А в Санкт-Петербурге, то бишь в Москве просто, недоглядели, ослабли, выпили лишнего.

А ведь это у Буша с Рейганом не было власти над Кастро и Хатами, у Обамы — над Каддафи (хотя над Мубараком немножко была). А у Горбачева была вполне конкретная власть над лидерами Восточной Европы. И он использовал ее против них. Просто снять восточноевропейских социалистических старцев он не мог. Но Горбачев подрывал их власть, обращаясь через их головы напрямую к тамошнему народу. И так сказать — живым примером демократизации в СССР. А лидерам капал на мозг: меняйтесь, перенимайте передовой советский опыт.

В российской истории был удивительный момент, когда мы были свободнее наших ближайших европейских соседей. Кто жил и мыслил в то время, тот не может не помнить, как мы между 1987 и 1989-м смотрели на страны Восточной Европы. Сверху вниз, с гордым сочувствием. Как украинцы времен «оранжевой» революции смотрели на Белоруссию Лукашенко. Мы были передовыми, у нас был общественный подъем, и с каждым вздохом расширялись легкие, а у них были застой и маразм. Каждая поездка Горбачева в восточноевропейскую столицу превращалась в акт подрыва местной власти: толпа выходила на улицы с плакатами «Хотим такого, как Миша». Мы же радовались у телевизоров: у нас вода живая, текучая, а у них — мертвая, стоячая. Да что Восточная Европа! Горбачев, просто заехав в Пекин в 1989 году, мимоходом чуть не устроил революцию в Китае.

Вот сентябрь 1986 года, это еще робкий рассвет, не то что про падение стены никто не думает, а на Западе даже в «перестройку» не верят, считают ее пропагандистским ходом коварных коммунистов. Идет заседание политбюро (См.: В Политбюро ЦК КПСС...: По записям Анатолия Черняева, Вадима Медведева, Георгия Шахназарова. М., 2006, с. 82):

Горбачев: «Хонеккер жмется, когда мы ему напоминаем о стене. Надо поэтому тактичнее ему об этом сказать: о процессах, которые неизбежны... Может, пробросить идею: пусть все три немца соберутся [руководители Западной и Восточной Германии и Западного Берлина. — Шахназаров], поговорят о мировой политике... Таким образом подтянуть к европейской политике ГДР и ФРГ вместе».

Это он Хонеккеру напомнил о стене на год раньше, чем ему самому Рейган.

А вот Горбачев рассказывает политбюро о встрече руководителей соцстран в Москве (ноябрь 1986 г., там же, с. 107):

«Говорил мне, когда были один на один: смотрю, говорит, на коллег [лидеров других восточноевропейских государств] — ничего у них не выйдет. Чаушеску ничего делать не будет, о чем договорились. А другие просто не могут: стары, отстали. Давайте, говорит, с вами вдвоем воз тянуть... С Гусаком был хороший разговор. Просил помочь ему осуществить поворот. Оставил мне проект своего доклада на пленуме ЦК КПЧ. Чаушеску долдонил свое. Бросил тень на перестройку: “Чего перестраиваться-то? В Румынии все давно перестроились”. Прямо хоть орден ему давай за демократию, хотя в стране диктатура».

В апреле 1987 года Горбачев докладывает о совещании секретарей ЦК соцстран в Варшаве (там же, с. 140—141):

«Разногласия с Хонеккером в сфере надстройки. Пьесу Шатрова о Ленине расценивает как отход от традиций Ок­тября. Недоволен, как мы поступили с Сахаровым [возвращение Сахарова из ссылки в Москву]. Мы не можем в ответ на их поведение встать на путь закрытия краников (газ, нефть)». (Вот какие возможности продвижения перестройки в соцстранах обсуждались, однако). «Наше воздействие может быть только одним: через то, что мы делаем у себя. И, как видим, общество в этих странах реагирует на нас правильно. Кадар и Хонеккер не верят, что у нас процесс необратим. Гусак выдает много комплиментов, но против всего нового у себя. В Праге карикатура появилась на улицах: на плакате написано “Мишу бы на них всех”. Имеются в виду Гусак и др. Живков говорит о кампанейщине: ваш Хрущев, мол, своими реформами вызвал 56-й год в Венгрии. А вот теперь Горбачев дестабилизирует социалистическое содружество».

И несколькими днями позже, тоже в апреле 1987 года, рассказывает о своем визите в Прагу (там же, с. 166):

«В Праге сравнивают перестройку со своим 1968 годом. Руководители почувствовали, что они проигрывают. И это накладывает на нас определенную ответственность... Неловкость была все время, когда появлялся на публике. Люди скандировали: “Горбачев, Горбачев”. Гусак рядом, а его будто и нет. Я все старался его подталкивать вперед, все время говорил: “Мы с товарищем Гусаком... ” Но это не воспринималось».

О визите в Румынию 1987 года (с. 195):

«Чаушеску страшно обиделся, когда я публично на большом собрании сказал о гласности, о перестройке, когда позволил себе конкретно рассказывать, что мы делаем в СССР. Это вывело его из себя».

Июнь 1987 года, когда ни о смене режимов, ни о падении стены никто не думал, Горбачев рассказывает о рабочей встрече генсеков правящих в Восточной Европе партий в Берлине (с. 196):

«В [западногерманской] печати активизировалась проблематика объединения Германии. Идет проверка нашей реакции через СМИ. Хотят, чтобы мы определились. Вместе с тем ясно, что на Западе за пределами Германии боятся объединения. В ГДР у народа отношение к нам очень дружественное. Хонеккеру я сказал: находите общий язык с ФРГ».

И вот совсем другая эпоха в Восточной Европе, заседание политбюро 3 ноября 1989 года, — через неделю падет стена, через две произойдет бархатная революция в Чехословакии. Обсуждают судьбу Кренца, молодого реформатора, которым заменили Хонеккера (с. 524):

«Крючков (председатель КГБ СССР): “Завтра 500 тысяч выйдут на улицу в Берлине и других городах”. Горбачев: “Ты надеешься, Кренц удержится? Но без помощи ФРГ мы его все равно не удержим”. Шеварднадзе: “Стену лучше самим убрать”. Крючков: “Если убрать, трудно восточным немцам будет”. Горбачев: “Запад не хочет объединения Германии, но хочет помешать этому нашими руками. Столкнуть нас с ФРГ, чтобы исключить возможный “сговор” между СССР и Германией. Будем вести дело в треугольнике, т. е. с участием ГДР и ФРГ, причем в открытую».

«Призвав Бога в помощь, мы решились дать сему делу исполнительное движение».

Во второй половине 80-х Россия была, несомненно, более свободной, чем страны Восточной Европы. И даже демократизировала их, как сейчас США пытаются демократизировать своих союзников — какой-нибудь Пакистан или Египет. Только у нас лучше получилось. То, что Россия может быть более свободной страной, чем их собственные, не вписывается в картину мира современных восточных европейцев. И вот в результате этого вытеснения Горбачев остается без заслуженных почестей. Чтут его вяло, по обязанности. А должен он быть провозглашен Боливаром Восточной Европы.

Комиссия по искажению истории, очнись! Пока мы бьемся за мелкие детали Второй мировой войны, у нас из-под носа уводят правду о конце холодной. Тоже мне проблема, могли или не могли форсировать Вислу неделей раньше части Рокоссовского и помочь Варшавскому восстанию. Много бы это изменило в судьбе Польши? А тут царь-освободитель лично помог варшавскому восстанию 80-х. И вот все изменилось. Есть ли в Варшаве улица имени этого человека? Нет, там есть рондо Дудаева. На глазах миллионов живых свидетелей искажают историю освобождения Восточной Европы — славную для нас. Надо бы нам праздновать вместо дефенестрации Лжедмитрия из кремлевского окошка в том же ноябре день освобождения Восточной Европы. А то мы несправедливо чужие на этом — по праву нашем — празднике. Правда, и сами виноваты: помним, как все было, но из-за собственных империалистических комплексов стесняемся — слишком легко, мол, отпустили, да мало за то выторговали, да жидко поели, да не допьяна попили. А за углом уже стоит с пыльным мешком совместный польско-голливудский продакшн c Шварценеггером в роли Рейгана-освободителя.

Горбачев, пока жив, должен не вылезать из столиц Восточной Европы, мягко там спать и переходить из одной пиршественной залы в другую, в одной пия мед, в другой пиво. Взнос в фонд Горбачева должен быть записан отдельной строкой в каждый восточноевропейский бюджет. И поляки морозным варшавским утром должны спешить на работу через плац Горбачева, и чехи пить пльзеньское под зонтиками на намнести Горбачева. И хлебник, немец аккуратный, должен открывать свой васисдас на Gorbatchow Strasse. Но не открывает. Was ist das? Нет ответа. Горбачевская улица по городу не идет.