Гном. Трилогия - Александр Шуваев

Кто сказал, что два раза в одну воронку бомба не попадает? В данном случае такое вызывающее поведение было, скорее, правилом.

Сама того не подозревая, особая авиагруппа практически в деталях воспроизвела тактику монгольской конницы в период расцвета. Тяжелые самолеты выстроились друг друг в хвост, образовав широкий, диаметром километров тридцать, круг, поочередно делая неторопливые повороты к внешней стороне этого круга. При этом машина тормозилась, на миг как бы зависая в воздухе, и очередные две бомбы уходили вниз, суетливо расправляя острые плавники управляющих плоскостей. Тяжелая машина доворачивала, уходя на новый круг, и ее место занимала следующая, чтобы выпустить следующую порцию своих непомерно тяжелых стрел. Некоторые из операторов использовали ракетный блок доразгона, что увеличивал скорость бомбы на сто пятьдесят метров в секунду, некоторые – обходились без доразгона: это было оставлено на их усмотрение.

Казалось, что уже первые две идут как надо, прямо в цель, что их перенесет через высокие стены развалин, но не судьба. Они почти одновременно ударили в верхнюю часть закопченных стен того, что осталось от рейхсканцелярии и пронизали их, будто картонные. Тем не менее дальше, в сад, бывший истинной целью операции, улетели две молнии, две иглы ослепительного, более яркого, чем любой магний, пламени. Свет оказался так ярок, что экипажу пришлось яростно тереть глаза кулаками, не вот еще проморгавшись. Об опасности ослепления, тем не менее, было сообщено немедленно. Но следующие были удачливее, угодив точно в сад, только что не внутрь силуэта, наложенного на увеличенный снимок сада. Бывшие следом учли их опыт. С третьей или с четвертой машины последовало попадание. Небольшая воронка, тем не менее, была хорошо видна, и кто‑то из следующих операторов угодил прямо в нее. После шестого попадания в соответствии со схемой, оператор, гвардии старший лейтенант Бугаев, отметил образование провала там, где по схеме была обозначена "западная" или "служебная" часть подземного комплекса. Спустя еще две машины признаки провала были отмечены и подтверждены также в проекции "восточной" или "жилой" его части. Всего восемнадцатью машинами было сброшено девяносто изделий "Модификации "Т", из них на территорию сада вообще не попали три, добрались до цели сквозь стены еще две, а точно в цель угодили пятьдесят три бомбы. Почти шестьдесят процентов. Или, если по‑другому, примерно по одной бомбе весом в три тонны на пять квадратных метров сооружения. На месте обеих частей подземного комплекса и соединявшего их узкого перешейка с лестницей образовался кратер, дно которого светилось лютым багровым светом.

КТГА обладал совершенно обычной, той же, что у аморфного аналога, мощностью на единицу массы, но совершенно непомерной бризантностью. Настолько, что испытатели почуяли что‑то неладное, но так и не смогли объяснить, что именно. Впрочем, взрывчатка вполне отвечала своим задачам и по силе, и по стабильности, и по безопасности, и они решили "не умничать" А он – дробил и раскалывал фортификационный бетон, разделяя фракции друг от друга и превращая его в прах, и разделял арматуру на фрагменты по сварным швам, так что толщина перекрытия почти не играла роли. Бронебойный оголовок особого характера попадал в поистине небывалые условия. Разогретый до огромной температуры за счет кинетической энергии столкновения с грунтом и фортификационным бетоном перекрытия, он начинал "мерцать", выжигая ничтожное количество кислорода, что содержалось в грунте. Потом следовал взрыв КТГА, что выстреливал его, словно пулю, за то ничтожное время, которое сверхпрочный корпус сопротивлялся взрыву. Удар спереди и почти кумулятивный, сконцентрированный в узкую струю взрыв сзади сжимали раскаленный до страшной температуры кусок металла, как снежок. Но мало того: явление "сверхбризантности", характерное для КТГА, как раз и отличается тем, что скорость детонации его достигала явно рекордной величины, измерить которую (феномен "аномальной детонации", характерный именно для монокристаллических взрывчаток, получил свое обоснование спустя шесть лет, в диссертации Вилена Скачилова и потребовал привлечения аппарата квантовой механики) тогда так и не удалось. Но она, как минимум, десятикратно превосходила скорость звука в материале оголовка, поэтому в металле не оставалось ни единой связи, которая не была бы разрушена. То, что получалось в результате, было совершенно особым состоянием вещества, сверхплотной аморфной массой, разогретой до солнечных температур. Будь это нормальный, "дикий" уран, он, пожалуй, дал бы скачок радиоактивности с "аномальным" тепловыделением. Его же обглоданный "хвост", достигнув полости, превращался в безудержно расширяющийся газ, который просто‑напросто вспыхивал, напрочь выжигая кислород в двадцати пяти кубометрах воздуха. Вспышка порождала ультракороткий всплеск очень своеобразной высокочастотной вибрации. Соответственно, – при этом образовывалось около шестидесяти пяти килограммов черной, как сажа, двуокиси с малой толикой нитрида. В данном случае имел место слишком фундаментальный подход: "Модификация "Т" надежно проникла бы и в тоннели московского метрополитена, даже в самые глубокие, спасовав, разве что, перед иными из Ленинградских.

Здание рейхсканцелярии попадало под удары с воздуха не раз, каждый раз имея большие или меньшие повреждения. Страшная бомбардировка в ночь с шестого на седьмое превратила комплекс в руины. Сегодня предварительная "обработка" комплекса рейхсканцелярии и его окрестностей при помощи сорока ОДАБ сделала его подобием Стоунхенджа. Взрывы примерно сорока пяти тонн КТГА в общей сложности на глубине 12–15 метров дали совершенно особый эффект, на доли мгновения превращая почву под строениями в подобие трясины: теперь высоченные, черные от копоти прямоугольники стеновых фрагментов торчали из затвердевшей почвы под разными, самыми неожиданными углами. Как будто позабыв, что у них некогда был фундамент, и угрожая теперь неожиданными обвалами. Пол провалился в обширное подземелье под зданием, похоронив там и мертвых и тех, кто мог еще оставаться в живых. Спустившаяся с серого неба на серых парашютах группа людей, затянутых серыми в крапинку комбинезонами, при серых касках под капюшонами и противогазах последнего образца, рысцой рассосалась в окрестностях рейхсканцелярии, отдавая особое внимание обширной черной яме в выжженном дотла саду. Трудно, почти невозможно было поверить, что это – человеческая постройка, а не результат какого‑то древнего вулканического катаклизма. Не экспонат вроде: "Каттла, северный склон: Малая кальдера". Даже раскрошившийся бетон частично расплавился, застыв причудливыми сосульками и гребнями, а черная двуокись вплавилась в него, местами образуя новые соединения, в том числе, не такие уж черные. Оливковые, желтовато‑зеленые, красно‑оранжевые. От человеческих тел при температурах порядка четыре с половиной тысячи градусов, при давлениях в многие десятки тысяч атмосфер не осталось ничего, достойного воспоминания. Несколько расплавленных монет и металлических подковок, вплавленных в камень. Самой существенной находкой оказались остаток зубного протеза, пострадавшего несколько меньше, чем все остальное, но тоже расплавленный, покрытый зеленоватой каменной глазурью. На случайно устоявших углах домов, что выходили на перекрестки, люди в сером камуфляже заботливо вывесили таблички "Ахтунг! Газен!". Они хотели оградить свою деятельность от зевак, но любопытствующих в окрестностях не оказалось. Сюрреалистический ландшафт, в который превратился Тиргартен в частности и центральные кварталы Берлина вообще, не был пригоден для жизни, и живым людям там делать было нечего. Свою лепту в это обстоятельство вносили четыре "Ту‑10Р", непрерывно кружившие над развалинами и немедленно вызывавшие пикировщиков, заметив внизу малейшее шевеление. Имела место и еще одна новация: над городом, помимо разведчиков, кружило еще три тяжелых машины, которые таскали за собой на "сцепке" мизерные по сравнению с их тушами тела истребителей.

Предосторожность эта оказалась вовсе не лишней: целых два раза в навовсе, вроде бы, прибитом пейзаже вдруг откидывались незаметные крышки и из‑под земли выныривали, круто набирая высоту, какие‑то длиннокрылые машины весьма экзотичного вида. В первый раз некто Кожедуб, молодой, но перспективный и быстро растущий истребитель, расцепил сцепку и дал полный газ. Он обладал тем немалым преимуществом, что с самого почти начала летал на истребителях Лавочкина и делал это, пожалуй, лучше всех. В данном случае предположение, что такой удалец укротит и реактивный "Ла", оправдалась. Ему, в отличие от многих и многих пилотов, "Ла‑9Сбис" понравился сразу. Уж он‑то мог нанести смертельный удар в одном выпаде, хлестком и стремительном, как удар сабли. Как те легендарные самураи, у которых обнажение меча, – из любой позиции! – уже само по себе было ударом. Классическая атака, без новомодных выкрутасов, снизу – с задней полусферы, на предельной скорости. Машина буквально вырвалась на высоту, как дьявол из‑под земли, не давая возможному стрелку ни малейшего шанса, ни единого мига на прицеливание, три пушки взревели, – и "лавочкин" проскочил вперед и влево, в пологом развороте, что уже входил в привычку. Несчастный "арадо", на котором и стрелка‑то не случилось, развалился в воздухе, изломанный фюзеляж с остатком правого крыла, рухнул в диком, неправильном вращении, не дававшем шанса спастись.