Россия 1917 года в эго-документах - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
верна Правительству и что большевики еще не «одолели».
Очень тревожимся за М[ихаила]. Он попал в самую «бучу»…
[***]
Суббота, 28 октября
…Со вчерашней ночи в Москве идет стрельба. Все закупорились в домах. Вчера верх был у
большевиков, сегодня будто бы одолевают правительств[енные] войска. Масса раненых и убитых.
Телефон еще действует. Целый день и целую ночь звонят к нам и мы звоним к другим. Слухи самые
кошмарные, но и за это мы благодарны, это единственная отдушина москвичей через кот[орую] еще
можно подавать друг другу голос. Когда замрет телефон (говорят [1870], его отстаивают юнкера
Александровского училища) мы очутимся в могильной тьме. Московский командующий войсками, полковник Рябцев (484) два дня [1871] парализовал все действия против большевиков, вел себя, вообще, как предатель. Тоже и гор[одской] голова Руднев.
Власти настоящей – сейчас в Москве нет. Геройски сражается за Москву только Александровское
военное Училище, т[о] е[есть] юнкера. Говорят, что там есть гимназисты и студенты. Офицеры
попрятались. А ведь в Москве генерал Брусилов. Неужели и он спрячется?!.
М[ихаил] вчера утром неожиданно вернулся из Петербурга. Был несколько часов арестован в зале
заседания Предпарламента (485), но затем выпущен, как не имеющий к нему прямого отношения.
В Москву прорвался благодаря счастливой случайности, купив всего за сто рублей – билет до
Севастополя у какого-то «несознательного» офицерского денщика.
Говорят, что в Петербурге ад…
[***]
Воскресенье, 29 октября
11 ч[асов] ночи
…Больше не могу. Легла в постель. Будь что будет… Целый день шла стрельба. Сейчас опять
пушечные залпы… один… другой… третий… Телефоны от нас не звонят, а к нам – еще изредка
раздается звонок… Слухи всевозможные, но, конечно, никто ничего не знает. Все замурованы в своих
домах… Противодействие большевикам оказывают, по-видимому, один юнкера. Развращенные
восьмимесячной анархией солдаты, чтоб сохранить собственную шкуру, идут с большевиками, которые им хорошо платят, или, как недавно говорил О[нисиму] Б[орисовичу] Жорж
Якулов (486) выдерживают «нейтралитет», т[о] е[есть] не идут «ни туда ни сюда». Из Кремля юнкера
вышибли большевиков. Говорят, что завтра должны к нам подойти войска, будто бы даже сам Каледин
идет нас выручать. Все это, конечно, «обывательские» видения. О Петербурге ничего не известно.
Один «очевидец», выехавший из Петербурга вчера, уверяет, что город в руках большевиков; другой, тоже «очевидец» и тоже выехавший из Петербурга вчера, утверждает, что Керенский и все министры
опять на местах. Газеты, кроме социалистических, не выходят. Но из этой «лаборатории» ничего
нельзя узнать. «Вперед» (меньшевистский орган) сообщает, что большевики уже составили «свое»
министерство и первым их «актом» будет опубликование тайных дипломатических переговоров…
[***]
Завтра Москва уже будет без хлеба.
[***]
1 ч[ас] ночи
Сейчас звонил мой брат (487). Ему – будто бы из верного источника сообщил
Д. Я. Мак[овский] (488), что Москва окружена войсками, что большевикам дано на размышление 24
«минуты», (но!) что Ленин и его дружина бежали и что весь большевистский погром можно считать
ликвидированным. О[нисим] Б[орисович] с свойственным ему оптимизмом стал улыбаться и
упрашивать меня совсем-совсем успокоиться, закутаться с головой, заснуть [1872] и ни о чем
страшном не думать. «Теперь, этот нарыв прорвался и скоро бог даст все «образуется»…[»] Я его не
разочаровала. Пусть отдохнет. Мы ведь три ночи не раздевались.
[***]
Понедельник, 30 октября
…Проснулась от страшного залпа. Весь дом содрогнулся… Вот то и успокоение…
12 ч[асов] ночи
…Целый день палили. Сейчас потише. Случайно уцелевшие телефоны (у нас из пяти телефонов
звонит один) – приносят самые разноречивые слухи. Никто [1873] ничего не знает, кроме очевидной
для всякого порядочного человек истины, это – что российские социалисты величайшие изверги.
Вчера в Думе (489) совсем было «сторговались» (490). «Ногин» (491) – делегат большевиков
соглашался сдать оружие и ставил условием, чтобы «революционный комитет» был отдан под общий, а не военный суд. Эсеры-думцы согласились но тут вмешался комитет железнодорожного союза, набитый большевиками, заявивший, что он не впустит войска в Москву. Вот почему и сегодня весь
день палили. Говорят, много убито и ранено юнкеров. И тех много. Масса, конечно, сбита с толку, одурманена бессовестными посулами [1874], деньгами, вином… Но почему эта жалкая чернь
отзывчива на все низменное и так глуха на самые ясные требования долга! Да… почему? Один из
проклятых вопросов, на кот[орый] никогда нет ответа…
Говорят, что юнкера поклялись биться до последнего человека.
[***]
…Три дня расстреливают Москву. И это – за две недели до Учредительного Собрания! О, скифы! Не
земля и не воля им нужна, а водка и вольный разбой…
Сейчас опять два залпа…
[***]
…Ленин выпустил «афишу» [1875], (492). «Граждане! идите к урнам 12 ноября![»] Учредительное
собрание обеспечено! Тому назад три месяца день [1876] выборов в Учредительное Собрание был
назначен на 12-ое ноября (493). Оказывается, что это господин Ленин, три дня расстреливающий
Петербург, три дня расстреливавший Москву, что это он обеспечивает созыв Учредительного
Собрания. Кто же этот вождь мировой революции? Сверх-человек? Сверх-гад?..
Опять залп…
Сегодня моя внучка Таня, вздрагивающая от каждого залпа, говорит своей гувернантке: encore un coup… [1877] Eh [1878] bien [1879], строго ответила француженка – qu҆
est-ce que ç a vous fait? ecrivez: table! [1880] – и непоколебимо продолжала диктовку.
[***]
Вторник, 31 октября
…Весь [1881] день непрерывная пальба из пулеметов – частая-частая, трескучая, гул пушек и
просто ружейная [1882] стрельба вдоль нашего переулка. Пули залетают в наш двор, одна пробила
верхнее окно на парадной лестнице и легла в цветы. Утром наш канцелярский мальчик, которого
неудержимое любопытство влечет во двор, прибежал впопыхах в дом и задыхаясь проговорил: –
О[нисим] Б[орисович], у ворот стоит Павел Николаич [1883], хочет [1884] вас видеть… Я без вашего
разрешения не посмел его впустить. Как прикажете? – Какой П[авел] Н[иколаевич]? Не знаю, он велел
сказать, что прямо из Петербурга, с вокзала, но только что до своей квартиры им нет никакой
возможности добраться. О[нисим] Б[орисович] пошел [1885] сам [1886] и через минуту вернулся, вместе… [1887] с П. Н. Малянтовичем (494), последним министром юстиции Временного
Правительства. Его и какого-то еще министра-социалиста большевики выпустили, остальные
арестованы. На Малянтовича жалко смотреть. Это руина. Целый день – под уханье [1888] пушечных
залпов он [1889] с какой-то истерической неудержимостью рассказывает об агонии запертого в
Зимнем дворце Временного Правительства. Остановится на минуту и опять начинает говорить, говорить, припоминает подробности, хочет непременно объяснить, оправдать, доказать, что
