Полное собрание сочинений. Том 26. Произведения 1885–1889 гг. О жизни - Лев Толстой

Но предпочтения эти вовсе не суть истинная любовь, точно так же, как плотское существование не есть еще истинная человеческая жизнь. И как люди, не понимающие жизни, называют плотское существование жизнью, точно так же эти сами люди предпочтение одних людей другим называют любовью.

Чувства эти – предпочтения к некоторым существам, как например, к своим детям или даже к некоторым занятиям, например, к науке, к искусствам, люди называют тоже любовью; но такие бесконечно разнообразные чувства никак не могут быть называемы любовью, потому что они не имеют главного признака любви: они не имеют целью благо и не доставляют блага другим существам.

Сила, с которою эти предпочтения овладевают человеком, только показывает, как сильна в людях плотская жизнь. Эта сила предпочтения одних людей другим, которая неверно называется любовью, есть только дичок, на котором может быть привита истинная любовь и дать плоды ее. Но как дичок не есть яблоня и не дает плодов, или дает плоды горькие вместо сладких, так и предпочтение это не есть любовь и не делает добра людям или производит еще большее зло. И потому приносит величайшее миру и так восхваляемая любовь к женщине, к детям, к друзьям, не говоря уже о любви к науке, к искусству, к отечеству, – когда эта любовь есть не что иное, как предпочтение на время некоторых условий плотской жизни другим.

Глава 20.

Любовь истинная становится возможной только при отречении от блага своего плотского существования.

Возможность истинной любви начинается только тогда, когда человек понял, что нет для него блага его плотского существа. Только тогда все соки его жизни переходят в один облагороженный черенок истинной любви, разрастающийся уже всеми силами ствола дичка плотского существа. Учение Христа есть прививка этой любви, как Он и сам сказал это. Он сказал, что Он, его любовь, есть та одна лоза, которая может приносить плод, и что всякая ветвь, не приносящая плода, отсекается.

Только тот, кто не только понял, но жизнью познал то, что «сберегающий душу свою потеряет ее, а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее», – только тот, кто понял, что любящий душу свою погубит ее, а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную, только тот познает истинную любовь.

«И кто любит отца или мать более, нежели Меня, недостоин Меня. И кто любит сына или дочь более, нежели Меня, недостоин Меня. Если вы любите любящих вас, то это не любовь, а вы любите врагов, любите ненавидящих вас».

Люди отрекаются от своего отдельного плотского существа не вследствие любви к отцу, к сыну, к жене, к друзьям, к добрым и милым людям, как это обыкновенно думают, а только вследствие уразумения бессмысленности своего отдельного существования и невозможности его блага. И потому вследствие отречения от жизни своего отдельного плотского существа познает человек истинную любовь и может истинно любить отца, сына, жену, детей и друзей.

При ненастоящей любви, не выросшей на самоотречении, человек жертвует своими теперешними выгодами для достижения больших выгод в будущем для себя же; но это есть только предпочтение одних существ другим для своего собственного блага. Истинная любовь, прежде чем появляться на деле, должна явиться в душе человека. Начало любви, корень ее, не есть такой порыв чувства, который затемняет разум, как это обыкновенно воображают, но есть самое разумное, светлое и потому спокойное и радостное состояние, которое бывает у детей и у разумных людей.

Состояние это есть состояние благоволения ко всем людям, которое присуще детям, но которое во взрослом человеке появляется только при отречении от блага своего отдельного существа. И чем больше человек отказывается, тем сильнее становится в нем любовь. Как часто приводится слышать слова: «Мне ведь всё равно, мне ничего не нужно», и вместе с этими словами видеть нелюбовное отношение к людям. Но пусть попробует всякий человек хоть раз, в минуту недоброжелательности к людям, искренно, от души сказать себе: мне всё равно, мне ничего не нужно, и только, хоть на время, ничего не желать для себя, и всякий человек этим простым внутренним опытом познает, как тотчас же, по мере искренности его отказа падает всякое недоброжелательство, и каким потоком хлынет из его сердца запертое до тех пор благоволение ко всем людям.

В самом деле, любовь есть предпочтение других существ себе, – ведь мы все так понимаем и иначе не можем понимать любовь. Мое пристрастие к людям, мое внутренное предпочтение одних другим, – это не в моей власти; но зато в моей власти увеличивать или уменьшать сколько угодно мою любовь к самому себе, которая зависит от того значения, какое я придал своему собственному плотскому существу. При суждениях же о любви большинство людей нашего мира имеют в виду свое внутренное предпочтение к тем или другим существам и вовсе не говорят о своей привязанности к своему собственному плотскому существу, между тем, как от слабости этой самой привязанности и зависит вся сила истинной любви к людям.

Истинная любовь всегда имеет в основе своей отказ от своего собственного блага, и возникающее от этого благоволение ко всем людям может вырости в истинную любовь к отдельным людям – своим или чужим. И только такая любовь дает истинное благо жизни и уничтожает кажущееся несообразие между плотскою и разумною жизнью.

Такая любовь, которая не имеет в основе своей отречении от самого себя и вытекающего из этого благоволения ко всем людям, есть только жизнь животная и подвержена тем же и еще большим бедствиям и еще большему неразумию, чем жизнь без этой мнимой любви. Чувство пристрастия, ошибочно называемое любовью, не только не устраняет борьбы между существами, не освобождает человеческое существо от погони за наслаждениями и не спасает от смерти, но только больше еще затемняет жизнь, ожесточает борьбу, усиливает жадность к наслаждениям для себя и для другого и увеличивает ужас перед смертью за себя и за другого.

Человек, который жизнь свою полагает в своем плотском существовании, не может любить, потому что для него любовь идет прямо в разрез с его жизнью.

Жизнь такого человека только в благе плотского существования, а любовь прежде всего требует жертвы этого блага. Если бы даже человек, не понимающий жизни, и захотел искренно отдаться любви, он не будет в состоянии этого сделать до тех пор, пока он не поймет жизни и не изменит всё свое отношение к ней. Человек, полагающий свою жизнь в благе своего плотского существа, всю жизнь старается увеличивать это благо, приобретая богатства и сохраняя их, заставляет других служить его плотскому благу и распределяет эти блага между теми людьми, которые были более нужны для блага его плотского существа. Как же ему отдать свою жизнь, когда жизнь его еще поддерживается не им самим, а другим людьми? И еще труднее ему выбрать, кому из тех людей, кого он предпочитает, передать накопленные им блага и кому служить.

Чтобы быть в состоянии отдавать свою жизнь, ему нужно прежде отдать тот излишек, который он берет у других для блага своей жизни, и потом еще сделать невозможное: решить, которому из людей служить своей жизнью? Прежде, чем он будет в состоянии любить, т. е., жертвуя собою, делать благо, ему надо перестать ненавидеть, т. е. делать зло, и перестать предпочитать одних людей другим для своего собственного отдельного блага.

Только для такого человека, который не признает блага в плотском существовании и потому не заботится об этом ложном благе и через это освобождает в себе присущее человеку благоволение ко всем людям, – только для такого человека возможно оказывать любовь и этим находить удовлетворение для себя и других. Благо жизни такого человека в любви, как благо растения – в свете, и потому, как ничем не закрытое растение не может спрашивать и не спрашивает, в какую сторону ему расти, и хорошо ли свет, не подождать ли ему другого, лучшего, а берет тот единый свет, который есть в мире, и тянется к нему, – так и человек, отказавшийся от блага своего отдельного существа, не рассуждает о том, что ему отдать из отнятого от других людей и каким любимым существам, и нет ли какой еще лучшей любви, чем та, которая сейчас требует от него действия, а отдает себя, свое существование той любви, которая доступна ему и есть перед ним. Только такая любовь дает полное удовлетворение разумной природе человека.

Глава 21.

И нет иной любви, как той, чтобы положить душу свою за други свои. Любовь только тогда любовь, когда она есть жертва собой. Только когда человек отдает другому не только свое время, свои силы, но когда он тратит свое тело для того, кого он любит, отдает ему свою жизнь, – только это мы признаем все любовью, и только в такой любви мы все находим благо, награду любви. И только тем, что есть такая любовь в людях, только тем и стоит мир. Мать, кормящая ребенка, прямо отдает себя, свое тело в пищу детям, которые без этого не были бы живы. И это – любовь. Так же точно отдает себя, свое тело в пищу другому всякий добровольный работник для блага других, изнашивающий свое тело в работе и приближающий себя к смерти. И такая любовь возможна для человека только тогда, когда никакая преграда не мешает ему жертвовать собою ради того существа, которое он любит. Мать, могущая сама кормить своего ребенка, отдавая его кормилице, не может его любить; человек, приобретающий и сохраняющий свои деньги, не может любить.