Хромой Орфей - Ян Отченашек

- Вам страшно?

Вопрос был неожиданный, но не смутил Гонзу - он выдержал взгляд Мертвяка, не дрогнув.

- А мне нечего бояться.

Мертвяк на секунду замер, заинтересованный, но и только. Слабо улыбнулся.

- Что-то не верится. У нас обычно боятся, даже те, кто вовсе ничего не сделал. Право. Видимо, в этой стране чистая совесть - явление редкое.

К чему эти дурацкие подходы? Гонза ждал, что он сразу пойдет в атаку, и принудил себя к спокойной сосредоточенности, но не дождался. Это было не только странно, но и подозрительно. Вместо грубого допроса старание завязать интимный дружеский разговор; Башке своим усыпляющим голосом расспрашивал о самых невинных пустяках. Какой может быть для него интерес в том, есть, ли у Гонзы, родители? Есть только мать, работает на железной дороге. Башке сочувственно кивнул, вспомнил даже свою мать, которая, бедная, погибла во время налета на Эссен. Не надо было посылать ее к брату, тогда она, наверно бы, осталась в живых. Сами знаете, мать никто не заменит, прибавил он с умилением.

Посмотрел на наручные часы.

- Только час!.. Тут жарко, как по-вашему? Не дожидаясь ответа, стал спрашивать Гонзу о его занятиях, о том, что он собирается делать после войны.

- Вы двадцать четвертого года рождения? Этот возраст пострадал больше всех... Я понимаю, поденщина здесь вас не прельщает, но тотальный призыв только вынужденная временная мера. Если б вы жили по ту сторону, скажем, в России, либо еще где, вряд ли вам пришлось бы теперь учиться. Скорей всего валялись бы где-нибудь в грязи на фронтах. Вы не знаете, что это такое, мой милый! - Он выразительным жестом указал на свою правую ногу. - Память о Смоленске... Вам несравненно лучше, вы, в сущности, даже не испытали, что такое война. Вот наши парни - те испытали, а есть среди них даже моложе вас. Война для всех - зло, поверьте мне! Взять, к примеру, хоть нас с вами: два обыкновенных человека. Встреться мы при других обстоятельствах, какая между нами могла бы быть вражда? А война посадила нас за противоположные концы стола. Страшная, тотальная война. - Он печально поник головой. - Что вы о ней думаете? Ничего? Маловато.

Не жди, на такой крючок не попадусь. Да ты и не настолько наивен, чтоб на это рассчитывать. И вызвал ты меня сюда не для дружеской беседы. Вопросы были все глупее, Гонза отвечал сухо и коротко.

- У вас есть девушка? Здешняя, с завода? Если хорошенькая, - Башке ощерил, зубы в желтой улыбке, - я, конечно, ее заметил. Хотя у нас тут довольно много хорошеньких девушек. И даже... гм... гм... артисток из бара. Можно бы составить очень приличную эстрадную программу, как вы думаете? Жалко, нет времени.

Наконец он стал расспрашивать о том, как кормят в заводской столовке, и, когда Гонза с отчаянной дерзостью обругал кормежку, он несколько раз меланхолично кивнул головой и, казалось, искренне возмутился.

- Там, видимо, здорово крадут, как и всюду на заводе. Иногда мне кажется, что тут работают пятнадцать тысяч воров. Чего только не крадут...

Он замолчал и снова долго тер глаза. Ну, начинай, Мертвяк, чтоб уж было ясно, чтоб я знал, в чем дело! Не тяни!

Вместо этого Башке сделал невероятное предложение: сыграть в шахматы. Не ослышался ли Гонза? Нет.

- Ночь длинная, у нас пропасть времени. Может, до самого конца войны.

И, не дожидаясь согласия, он вытащил из ящика стола коробку с облупленными фигурами и начал тщательно расставлять их на шахматной доске, которую разложил под лампой. Розовую стопку бумаг он отодвинул в сторону, но пресс-бювара не снял. Сел поглубже на стуле и обхватил пальцами свой бледный лоб. Гонза с отвращением заметил, как на висках под кожей у него вздрагивают голубые жилки.

- Начинайте! Вам, как гостю, белые...

Как там ребята? Как она? Мелихар? Бог знает что думают, а я тут бессмысленно передвигаю фигурки. Идиотский сон. Гонза заставил себя смотреть на доску, но мысли были далеко; он никогда не отличался особым искусством в этой игре, но тут допускал совсем уж любительские ошибки. Будь здесь Павел, тот бы тебе врезал, Мертвяк... Время течет лениво. Может, обтекает меня?

- Неважные ваши дела, - послышался бесцветный голос с той стороны стола.

Внутри все сжалось от холода, Гонза поднял глаза и увидел слабо улыбающуюся физиономию. Ничего. Мертвяк постучал по доске согнутым пальцем.

- Берегите слона. Так нельзя, открываете королеву...

После нескольких ходов Гонза оказался в совершенно безнадежном положении, понял это и посмотрел испытующе на своего мучителя. В каком кармане у него револьвер? Башке делал вид, будто поглощен борьбой на доске, казалось, он играл с наслаждением, качал головой по поводу каждого хода Гонзы и осуждающе шипел:

- Туда нельзя, Mensch! Глупый ход...

Тут послышался какой-то непонятный крик, он проникал сквозь деревянные стены, переплетались два голоса, один угрожающий, другой приглушенный; Башке только беспокойно тряхнул головой.

- Не обращайте внимания. Это к вам не относится... Сами понимаете: допрос!

Опять крик и грохот, от которого мурашки по спине забегали. Вскочить, ударить? На окнах решетки. Погляди какой: притворяется, будто заинтересован шахматами, норовит довести до безумия. Это игра кошки с мышью, видно, хочет сперва расшатать мне нервы...

- Ну вот, - постучал Башке пальцем по доске. - Вот и мат. Плохо играете. Жаль. Вам надо бы потренироваться, научиться правильно комбинировать и сосредоточиваться, может пригодиться.

Он с разочарованным видом смешал фигуры, встал из-за стола, без всяких объяснений вышел вон и повернул ключ в замке.

Гонза остался один, жара была невыносимая, в желудке урчало от голода. Время тянулось невероятно. Спокойно, держаться, сосредоточиться! Наши, наверное, успели все спрятать... Он расстегнул ворот рубашки, вытянул затекшие ноги. Внимание его опять привлекла розовая стопка, она так и притягивала взгляд. Надпись. Стоит только приподняться - и все станет ясным. Одно быстрое движение... тело уже напряглось, собралось, еще раз окинуть взглядом деревянные стены, вождь из мелких на портрете наблюдает за ним противными глазами... Нет! Прозрачная уловка! А если стены здесь имеют глаза, если он точно заметил положение пачки? Как бы не налететь! Ничего не знаю, не помню!

Господи, который же час?

Вдруг дверь настежь, на пороге - Башке, впился в него взглядом. Тот же Башке - и не тот. Движения его стали быстрей, беглым взглядом он удостоверился: пачка не сдвинута.

- Вижу, вы сдержали свое любопытство, - заметил он. Сел тощим задом на угол стола, против Гонзы, одной ногой уперся в пол, другой стал покачивать в воздухе. - А жаль. Не люблю лишних объяснений.

Мертвенные глаза с вдумчивой пристальностью уставились в лицо гостя, следя за его выражением. Кончилось тем, что Башке устало вздохнул, вынул из кармана портсигар и раскрыл его перед носом Гонзы.

- Кyрите?

Вопросительный взгляд, Гонза чуть поколебался, но жажда успокоительного дыма была так велика, что он протянул руку.

Не тут-то было! Портсигар захлопнулся перед его носом, и будто робкое движение арестанта было сигналом к атаке - левый кулак Башке молниеносно и мастерским ударом - боксеры называют это левый крюк - поразил Гонзу в нижнюю челюсть. Внезапный сокрушительный удар сбросил Гонзу на пол, опрокинув вместе с ним стул, но не вышибив полностью сознания.

- Наглец! - услышал Гонза. - Спятил? Не знаешь, почему ты здесь? «Не знаю», да? Не знаешь? Не знаешь? Опять не знаешь? - С каждым словом голос его повышался, пока не перешел в смешной визг. - Мерзавец! Курить захотелось! Я тебе вправлю мозги!

Если Мертвяк рассчитывал на внезапность, то снова ошибся: вместо расслабления и покорного страха в Гонзе проснулись ярость и жалость к себе. Он остался на полу, первое время не чувствуя боли, а только тупое сотрясение, сопровождаемое каким-то жужжанием в голове - такое ощущение бывает, если прислонишь ухо к телеграфному столбу.

Словно излив в этом ударе всю скопившуюся ненависть. Башке соскочил со стола и пнул Гонзу носком сапога.

- Не валяйся, как потаскуха. Встань, слышишь? Сесть!

Уже сидя на стуле. Гонза обратил внимание, что Башке по дороге к столу удовлетворенно улыбается.

- Признайся, славный удар! Не ожидал, верно? - Мертвяк изнеможенно опустился на стул и стал опять прежним Башке. Поднес наручные часы к уху, проверил, не, остановились ли от удара. - Только половина четвертого...

Вынул из нагрудного кармана самописку, медленно, заботливо отвинтил колпачок, потом вытащил тяжелый револьвер и положил его, как бы неумышленно, возле опрокинутых шахматных фигур, но в этой подчеркнутой неумышленности было что-то более страшное, чем если б он просто прицелился в Гонзу. Это был жест добросовестного, неподкупного, чиновника.

- К делу!

Вместе с ноющей болью к, челюсти вернулась чувствительность, но, по-видимому, кость осталась целой; желудок схватила странная тошнота. Закрыть глаза, не смотреть на него!