Лабиринт - Алексей Калугин

Жизни в металлическом корпусе, распластанном на брезенте, было не больше, чем в любой другой груде железа.

– Что-то не верится, что он сможет сдвинуться с места, – с сомнением покачал головой Киванов.

– Одну минуту, – остановил его Колышко. – Мы подсоединили к сканирующему контуру выключатель, с помощью которого вы сами включите его, когда будет закрыта камера. Но трудно сказать, сумеете ли вы сами отключить его. Если вам удастся войти в плотный нейроконтакт с чувственным контуром корпуса механика, то, скорее всего, вы полностью утратите контроль над собственным телом.

– Что ж, в таком случае придется кому-то потом вытащить меня оттуда, – изобразил на лице улыбку Борис.

Киванов сначала сел в приготовленную для него камеру, затем, укладываясь на бок, стал постепенно втискивать в нее свое большое, плотное тело. Пространство камеры казалось слишком маленьким для взрослого мужчины, но, провозившись минут пять, Борис, с помощью обступивших его со всех сторон ассистентов, все же разместился в ней, свернувшись, подобно зародышу в утробе.

– Не слишком просторно, но в целом уютно, – пошутил Борис, когда Вейзель наклонился, чтобы поправить у него на голове сканирующий обруч.

Закончив с обручем, Вейзель вложил в руку Киванова шнур с клавишей выключателя на конце.

Когда сверху его прикрыли широкой металлической пластиной и стали закреплять ее по бокам, Борис согнал с лица притворно беззаботную улыбочку и судорожно сглотнул. В полной темноте, закрытый в камере, давящей на него со всех сторон, слушая приглушенные удары по корпусу каких-то металлических инструментов, он вдруг почувствовал приступ жуткого ужаса, растекшегося по телу нестерпимой слабостью. Ему стало казаться, что воздуха в камере не хватает, колени и локти сами собой напряглись и уперлись в стены, пытаясь отодвинуть их. Киванов сделал глубокий вдох, задержал дыхание и, хотя и без того ровным счетом ничего не видел, плотно закрыл глаза.

Он увидел светящиеся стеклянные стены Лабиринта. Он снова должен был идти по его запутанным, переплетающимся ходам, которые уводили все дальше, все глубже в бездну безнадежности… Или это был не Лабиринт, а нейросеть механика, в которую он уже, незаметно для себя, скользнул? Киванов осторожно провел пальцем по лежавшей в ладони клавише, чтобы убедиться, что она пока еще не включена.

Снаружи раздался условный стук по обшивке, означавший, что все приготовления закончены, люди отошли на безопасное расстояние, и Борис может подключаться к механику. Киванов не стал считать ни до десяти, ни до трех – просто надавил пальцем на клавишу, так сильно, что успел даже испугаться, не сломал ли ее. В следующее мгновение его ослепила яркая зеленая вспышка, и, хотя взорвалась она не наяву, а где-то в пространстве его мозга, Киванов снова плотно зажмурил глаза и напряженно замер, ожидая, что последует за этим первым сигналом.

Медленно текли секунды, но ничего, абсолютно ничего не происходило. Борису только перестало казаться, что стены камеры давят на него. Он немного расслабился, приоткрыл глаза и увидел неровный серый свет. Сфокусировав зрение, он смог рассмотреть над собой решетчатое перекрытие потолка ангара. Борис медленно повернул голову налево и увидел людей, отошедших к дверям. Ближе всех к Борису находился Колышко, который, сидя в кресле-каталке, наклонился вперед и внимательно, с тревогой, но одновременно и с интересом наблюдал за ним.

Визуальное восприятие окружающего мира было необычно. Все многообразие цветов заменяли различной плотности оттенки одного серого цвета, а предметы казались плоскими, словно вырезанными из картона. Но, несмотря на это, Киванову не составляло труда точно определять местоположение любого предмета в пространстве и расстояние до него. Теперь, когда Борис смотрел на мир глазами механика, ему стало понятно пристрастие их к ровным линиям и серому цвету.

Черты лиц людей казались нарисованными размытыми чернилами по влажной бумаге, что делало их почти неузнаваемыми, похожими друг на друга.

– Борис? – негромко позвал его Колышко.

– Да, это я, – ответил Киванов и, оперевшись руками о пол, сел.

Для того чтобы управлять корпусом механика, не требовалось никаких усилий, он с готовностью исполнял любой, даже еще не до конца осознанный, мысленный приказ. А вот настоящее тело Бориса, как и предупреждал Колышко, словно перестало существовать. Киванов пытался, но не мог найти его внутри железной коробки корпуса механика.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Колышко.

– Как механик, – ответил Борис. – Но в целом неплохо.

Со всех сторон Бориса обступили люди, с любопытством разглядывая, трогая его, как будто впервые увидели, а не копались уже почти двое суток в его внутренностях. Среди них Борис не узнал, а скорее угадал по некоторым характерным движениям доктора Вейзеля.

– Поздравляю вас, доктор, – Борис протянул Вейзелю свою механическую конечность. – Операция прошла успешно.

Вейзель с некоторой опаской пожал железную руку.

– Выглядите отлично, – сказал он. – Хотя мы и поковырялись у вас внутри, но, должно быть, ничего серьезного сломать не успели.

– А вот это мы сейчас проверим.

У дальней стены ангара стоял, заваленный каким-то хламом, давно уже бездействующий легковой автомобиль. Киванов движением рук попросил людей разойтись в стороны. Он только успел подумал о том, что ему нужно уничтожить эту рухлядь, а выскользнувший из правого плеча лазерный луч уже рассек машину надвое.

– Ну что ж, пора заняться делом, – сказал Борис, поднимаясь на ноги. – Собирайте людей на заднем дворе, около теплицы. Я проломлю стену и постараюсь задержать механиков, чтобы дать им возможность уйти.

– Вы думаете, что устоите один против четверых?

– Для лазеров, пауков и прочих их штучек я теперь неуязвим, так же как и они. А в простой драке, надеюсь, опыта у меня больше.

Люди потянулись к выходу. В ангаре остались только Киванов, Колышко и Вейзель.

– Борис, вы чувствуете свое человеческое тело? – спросил Колышко.

– Нет, – коротко, не вдаваясь в подробное описание своих новых ощущений, ответил Киванов.

– Значит, вы не сможете сами отключиться от механика, – констатировал Колышко.

– Сам не смогу, надеюсь на вашу помощь. Да и вы уж, пожалуйста, проследите, чтобы никто не кидал в меня бомбы и зажигательные бутылки. А то, не разобравшись… Хотя вреда от них, конечно, никакого, но все же, неприятно как-то…

Дверь настежь распахнулась, и в помещение влетел Баслов.

– Черт! Что еще вы здесь затеяли? Какой, к дьяволу, прорыв? – заорал он и вдруг осекся, обратив, наконец, внимание на то, что механик, лежавший прежде на полу, возвышается теперь в центре помещения.