Юбер аллес (бета-версия) - Юрий Нестеренко

Всю эту тираду Фридрих демонстративно произнес по-русски, полагая, что журналист, прибывший работать в страну, обязан знать ее язык. В конце концов, этому условию отчасти удовлетворяла даже Франциска, хотя ее русский был почти так же плох, как положение Красной Армии весной 1943 года. Однако Рональдс лишь недоуменно зыркал по сторонам и морщил лоб, пока догадливый сосед слева, наклонившись к журналисту, не принялся переводить.

- Фрау Галле, вы можете это подтвердить? - прокурорским тоном осведомился Эдик все так же по-английски.

- Да, - ответила Франциска на том же языке, медленно подбирая слова. - Этот джентльмен... он очень помог мне. Я действительно тогда не могла... говорить интервью.

- Народ имеет право знать! - заявила худая женщина с безумным огоньком в глазах, на которую Власов прежде не обращал внимания. Она тоже говорила по-английски - точнее, пыталась это делать. Слова стояли в правильном порядке, но произношение было чудовищным.

Похоже, почувствовал Власов, собравшаяся здесь публика настолько привыкла к разговорам на отвлечённые темы, что и сейчас готова была свернуть на привычную колею - если только удастся как-нибудь заткнуть настырного журналиста. Хорошо, что он не знает языка... - Право знать что? - осведомился Фридрих, упрямо придерживаясь русского. - Право знать, как выглядит растерянная и испуганная женщина? Представьте, что вы попали в катастрофу. И выбираетесь из-под обломков - в разорванной одежде, в крови, в грязи, в слезах от нервного шока. Вам очень хочется, чтобы вас в таком виде выставляли напоказ всему миру?

- Общество имеет право на информацию, - непреклонно повторила та всё на том же языке. - Свобода слова - величайшая ценность демократии.

- Вот как? А мне казалось, что высшая ценность демократии - интересы личности. Которые приоритетны по отношению к интересам общества. Во всяком случае, так сказано в редакционной статье в последнем номере "Свободного слова", - у Фридриха промелькнула мысль, что приобретённый на Тверской экземпляр газетёнки себя всё-таки окупил: цитата пришлась кстати - его шансом выбраться из неприятной ситуации было продолжение теоретического спора.

- В конечном счете это в интересах той же личности, - пришел на помощь соратнице Эдик. - Если сегодня запретить СМИ показывать жертв катастроф, то завтра нельзя будет показывать жертв злоупотребления властей. Кстати, в нашем случае речь как раз о втором!

- Во-первых, из вашего "если" никак не следует "то", - быстро ответил Фридрих. - Я не раз встречал этот некорректный прием в статьях и выступлениях дойчских демократов, ратующих за легализацию наркотиков или полную отмену цензуры. "Если сегодня запретить испражняться посреди улицы, завтра начнут вешать за недостаточную любовь к Райхспрезиденту". Да с какой, собственно, стати, как вообще одно связано с другим? Давайте все же отделять мух от котлет, как призывал этот ваш юморист на Ж...

- Жириновский, - подсказал Юрий.

- Он самый. И где, кстати, эти гипотетические виселицы, которые, по этой логике, давно должны быть на каждом углу? По-моему, со времен Хитлера и даже раннего Дитля режим изрядно смягчился. А во-вторых, если вы решаете, что в интересах личности, а что нет - причём вопреки мнению самой личности - то чем демократия отличается от авторитарных режимов?

- Я не сомневался, что этот господин не любит демократию, - изрек Рональдс, которому перевели последнюю фразу Фридриха. Похоже, он собирался сказать ещё что-то, но Власов его перебил:

- Вы настойчиво навязываете мне эту роль. Раз так, позвольте выступить в качестве адвоката дьявола, - Власов был намерен во что бы то ни стало держать разговор в прежнем русле и не давать слова американцу. - Итак, Юрий, вы обосновали, что в империи не может быть демократии, и сделали вывод, что империи нужно разрушать. Вы сами не видите здесь логической ошибки?

- What a mistake? - недружелюбно буркнул Юрий. Он тоже говорил по-английски.

Удивительное дело: Власов полагал, что после первых любезностей зарубежному гостю присутствующие все же перейдут на свой язык, а американец будет тихо сидеть в углу и слушать, что шепчет ему на ухо добровольный переводчик. Но нет! Эти люди не только при обращении к западному корреспонденту, но и между собой изъяснялись теперь на английском. Фридрих заметил, что кое-кто из них - очевидно, из числа пришедших "с улицы" - все же не знает заокеанского наречия; эти сидели с видом растерянным и глуповатым, не решаясь переспросить на родном языке. "Театр одного зрителя", - брезгливо подумал Власов.

- Ошибка в том, - сказал он вслух, - что вы не обосновали необходимости демократии.

- То есть как? - Юрий настолько опешил, что сказал это по-русски. - Я, разумеется, понимаю, что всякие замшелые нацисты ее ненавидят, - продолжал он уже на языке Линкольна. - Но разве здравомыслящим людям надо доказывать?..

- Как раз здравомыслящим людям и надо доказывать, - заверил его Фридрих, продолжая странный русско-английский диалог. - Этим они отличаются от фанатиков.

- Если вы отрицаете базовую ценность демократии, то о чем вообще... - сердито начал Игорь, но Эдик быстро перебил его:

- Все в порядке, мы открыты для дискуссии.

Похоже, эта фраза предназначалась Рональдсу.

- Я ничего не отрицаю, - заметил Фридрих. - Я лишь хочу убедиться, что ваша позиция действительно аргументирована лучше официальной.

- Давайте определим аксиоматический базис, - солидно начал Юрий. - Вы признаете, что свобода - это величайшая ценность?

- Если свобода - величайшая ценность, отсюда еще не следует необходимость демократии, - усмехнулся Фридрих. - Величайшие ценности обычно не вручают всем подряд и задаром, не так ли? Но определимся сперва с понятием "свобода". Свобода от чего и свобода для чего?

- От тирании. Для самореализации и выбора своего пути.

- Хорошо, - кивнул Власов. - Предположим, вас высадили посреди безжизненной пустыни и оставили там в одиночестве. Очевидно, вы свободны при этом от всякой тирании, кроме разве что тирании физических законов, отменить которую не в силах даже Конгресс США. И ничто не мешает вам выбрать какой угодно путь. Но вряд ли такая свобода вас обрадует? Или, скажем, вы летите на самолете, и тут пилот бросает штурвал и предлагает вам самореализовываться и выбирать путь вволю...

- Это софистика, - поморщился Эдик, - вы выбираете заведомо некорректные примеры...

- Если пример опровергает общий принцип, некорректен принцип, а не пример, - возразил Фридрих. - И что тут такого некорректного? Почему-то все согласны, что управлять самолетом или делать хирургическую операцию должны профессионалы. Причем если и прислушиваясь к чьим-то советам, то только своих не менее грамотных коллег, а не пассажиров и родственников больного, решающих голосованием, какой рычажок повернуть и где проводить надрез. Но при этом считается, что управлять государством может кто угодно, опираясь на мнение еще более некомпетентного большинства. Насколько я помню, это совпадает с ленинским тезисом о том, что государством может управлять любая кухарка. Это же большевизм, господа! - Власов повысил голос.

Публика всколыхнулась. Власов почувствовал, что внимание вновь обращено на него - и оно, скорее, одобрительное. Похоже, здесь любили широковещательные заявления.

- Никто и не говорит, что каждый шаг правительства должен определяться всенародным голосованием, - нашелся Эдик. - Как тут уже было сказано, ставки налогов не выносятся на референдум. Пассажиры, если пользоваться вашей аналогией, выбирают пилотов и прокладывают курс, а уж какие конкретно кнопки нажимать - дело экипажа.

- Ну да, выбирают пилотов - по тому, на ком лучше сидит галстук и кто говорит более внушительным голосом. Очевидно ведь, что грамотно выбрать среди профессионалов может только профессионал! А что касается прокладки курса, то, могу вас заверить как специалист, штурманская работа требует не меньше квалификации, чем пилотская. Особенно учитывая, что в нашей аналогии самолет летит в неизведанное будущее и никакие диспетчеры не передают его друг другу. А представим себе, что самолет попал в турбулентность, его начало трясти. В салоне сразу крики: "Ах, эти горе-летчики не умеют вести машину! Давайте срочно менять экипаж!" Как раз тогда, когда экипажу надо выводить машину из критической ситуации и ни на что не отвлекаться...

- Вы снова подменяете понятия, - с наигранной усталостью произнес Эдик, - пусть конкретный курс прокладывает штурман, пусть. Народ определяет курс в самом общем виде, так сказать, выбирает аэропорт назначения...

- А тут и выбирать нечего. Он, я полагаю, у всех один. Любой народ хочет процветания, безопасности, возможности хорошо работать и хорошо отдыхать. И, наконец, люди хотят гордиться собой, своим обществом и своей страной. Разве не так? Может быть, мистер Рональдс хочет сказать, что американцы чего-то из этого не хотят?