Утро под Катовице - Николай Александрович Ермаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы снова замолчали. Я обдумывал услышанное, а старшина похоже снова подзавис, пребывая в полусне с открытыми глазами. Судя по всему, он не собирается заниматься организацией обороны. Вот он развернулся спиной к огню и с выражением блаженства теперь греет спину. После пережитого боя он впал в состояние пофигизма, тем более, что в подразделении есть старший по званию — капитан Горбушкина, которая и будет за все отвечать. Но та тоже в прострации после гибели комиссара, с которым у неё были близкие отношения. Возникает вопрос — а мне, что больше всех надо что ли? Разумеется, если бы не финны, расположившиеся в нескольких сотнях метров, мне тоже было бы похрен в квадрате на возникшую анархию. Нашел бы местечко потеплей — и на массу. Однако так расслабляться в непосредственной близости от врага нельзя, как минимум надо организовать оборону.
Краснов!
Я! — бодро откликнулся боец, также уже успевший подкрепиться тушёнкой.
Бери бумагу и карандаш, — я протянул бойцу письменные принадлежности, — Вместе с Касумовым обойди позиции, перепиши, кто есть живой. Если есть раненые, оказать первую помощь и доставить в госпиталь. Но вообще этим санитары должны заниматься. У погибших забрать документы, переписать. Если у кого нет еды, выдай им из наших запасов финских консервов, только запиши. Всё понял?
Понял!
Выполняй!
Есть!
Бойцы поднялись и направились на обход позиций.
Федоров!
Я!
Бери пулемет и за мной!
Есть!
Пашков!
Я!
За мной!
Есть!
После того как бойцы нагло наехали на меня на хуторе, а потом увидели, что были глубоко неправы, их исполнительность меня только радует. Понимают, суки, всю глубину своего грехопадения.
Раздав приказы своим бойцам, я, оставив Петровича в тепле и одиночестве, направился в баню. Войдя, я увидел там Горбушкину, которая все также сидела в обнимку с трупом комиссара, но теперь уже молча и неподвижно. Глаза у нее были закрыты.
Товарищ капитан, разрешите обратиться!
Никакой реакции, даже не пошевелилась. Подойдя ближе, я её слегка толкнул в плечо. Девушка без всякого сопротивления упала на бок. Без сознания. Взяв её на руки, я вышел из бани и отнес ее в теплое и безопасное место за горящим домом. Осмотрев её, отнес чуть подальше и положил на поваленный забор — лицо и руки обморожены, что в общем-то немудрено — в бане ведь было холодно также как и на улице, не ошибусь, если скажу, что уже и минус сорок может быть.
Пашкин! Иди снимай с убитых шинели, сколько есть, капитана надо завернуть, а то она обморожена.
Есть!
Так давай её сюда! В тепло! — старшина внезапно пришел в себя, но, по незнанию, сморозил явную глупость.
Нельзя, надо укутать потеплей и дать горячее питьё, чтобы отогревалась изнутри.
Так может, в госпиталь?
Там сейчас раненых много, могут, не глядя, раздеть, да в тепло положить, а потом руки отрезать придется. Сами отогреем! Ты бы лучше чайник или другую посудину нашел, чтобы ей сладкого горячего чая сделать.
Да я сейчас в кружке снег растоплю и сделаю, сахар у меня есть! На вот, шинель мою возьми, я тут и в одном ватнике не замерзну.
Взяв шинель, я положил её под Горбушкину, потом снял с себя балаклаву и надел на неё, а сверху свою кроличью ушанку, завязав шнурки под подбородком. Тем временем появился Пашкин и принес пять шинелей. Мы вместе укутали девушку, закрепив кокон из шинелей ремнями.
Когда мы закончили её укутывать, старшина принес кружку с горячим чаем. Отхлебнув, я поставил кружку остывать в снег — слишком горячо. Повернувшись к Горбушкиной, я увидел, что та открыла глаза.
Лежите, товарищ капитан, у Вас обморожение, сейчас горячего дам.
Девушка молча поводила вокруг глазами и сфокусировала взгляд на мне. Тем временем чай уже достаточно остыл и я приподняв голову Горбушкиной, которая так и продолжала смотреть мне в лицо, задрал балаклаву и поднес кружку к её губам.
Пейте, товарищ капитан, маленькими глотками.
Та неспеша стала пить чай. После того, как она опустошила кружку, я вновь натянул ей на лицо балаклаву и кликнул бойцов:
Пашкин, Федоров! Там, если я не ошибаюсь, в дальнем доме первого взвода окна уцелели, несите её туда. Прогреваться она должна своим внутренним теплом, поэтому в доме должно быть прохладно, но не холодно. Через полчаса ещё дать горячего чаю, но не кипятка. Когда размораживание пойдет, ей будет больно, надо будет потерпеть. Найдите санитаров, объясните всё им и пусть за ней ухаживают. Потом ко мне!
Есть! — хором ответили бойцы и принялись за дело. Изготовив из лыж и веревки некое подобие носилок, они положили туда Горбушкину и понесли в дальний конец улицы.
Разобравшись с этим вопросом, я подсел к старшине, который снова задумчиво смотрел в огонь.
Товарищ старшина, получается, ты старший. Горбушкина сейчас не в состоянии руководить.
Получается так, — охотно согласился Калинин, не отводя взгляда от огня, — А поэтому, комот Ковалев, слушай мой приказ: организовать наблюдение за противником, организовать отдых и питание личного состава и подготовить рапорт о сегодняшних боевых действиях, я подпишу.
Вот жучара! Я, значит, вертись, а он будет смотреть кино под названием «Горящий дом»! Нашел, пся крев, мальчика для поручений!
Тащ старшина, а Вам не кажется, что слишком много поручений для комота, не имеющего командного опыта? — задал я вопрос задушевным тоном, надеясь хоть с каких-то поручений соскочить.
Да не, нормально! И, Ковалёв, не забывайте, что Вы в армии, а здесь приказы
