Василевс - Валерий Игнатьевич Туринов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот наконец-то Маниах возблагодарил богов за благополучную дорогу, ступил ногой на свою землю.
– Дома! – широко улыбнулся он Зимарху. – Тут недалеко и Мараканда![138] – показал он рукой в сторону юга, где была столица его родины.
Они, тукю и ромеи, вошли в какое-то маленькое селение из десятка глинобитных избушек и юрт.
Тукю ушли куда-то к своим, в юрты, а послы остановились в одной из избушек, заняв в ней крохотную комнатку. Остальные из посольства устроились в палатках, натянув их тут же рядом.
Зимарх зверски устал, люди его тоже. И он, буркнув: «Завтра поговорим… Что дальше делать!» – сразу же провалился в глубокий сон, как только голова его коснулась подушки с набитой в ней шерстью, с едким запахом какой-то скотины… Но он уже давно, в посольстве этом, смирился со всем.
Утром, выйдя из избушки, он увидел, что всё кругом покрыто снегом. Пришла по-настоящему зима.
К Зимарху подошёл Маниах.
– Теперь можно идти к кагану Истеми! – сказал он. – Собирайтесь! Путь ещё не ближний!..
Погрузив на вьючных коней поклажу, посольские сели на коней и поехали вслед за Маниахом и его людьми по какой-то долине между горных хребтов… К горе Эктаг[139], «Золотая гора», неподалёку от которой находилась столица кагана, они добрались только через две недели.
Зимарх и его посольские были немедленно вызваны к кагану.
Сопровождавшие их телохранители кагана, его преданные фули, по-монгольски «волки», провели Зимарха и его спутников к шатру кагана.
Зимарх, вступив в большой роскошный шатёр, увидел сразу же кагана на золотом кресле, чем-то напоминающем трон. Приглядевшись, он заметил, что трон был на колесах…
Он поднял руку, приложил её к груди, поклонился кагану. Затем он кивнул своим спутникам, и те положили перед троном дары кагану. Их тут же приняли служители кагана, отнесли от трона в сторонку.
В юрте, несмотря на её большие размеры, было тепло.
Зимарх заметил три очага из железных прутьев, искусно сделанных так, что дым от них выходил по трубам через крышу юрты.
– Наш великий император желает тебе, государю стольких народов, всяческих благ и рассчитывает на дружбу с тобой! – начал он свою речь. – Он признателен тебе за руку дружбы, которую ты протянул ему! И пусть эта дружба будет крепкой на зависть всем твоим врагам и его!..
Толмач перевёл его слова кагану.
Речь кагана также была наполнена пожеланиями всяких благ императору.
Затем посольские обедали у кагана. И весь тот день они провели в том шатре из шёлковых тканей, искусно испещрённых разными красками.
Каган угощал посольских и вином.
– Это не то вино, какое у вас выжимают из винограда, – стал объяснять он Зимарху. – Виноград не растёт на здешних землях! Вино же делают из кумыса… Да ещё из ягод, чем обильна наша земля…
После этого дня, проведённого в шатре кагана, Зимарх и его спутники, покинув шатёр кагана уже поздно вечером, когда стало темнеть, ушли в юрты, которые им выделил каган.
Утром каган снова пригласил их к себе в гости. Но теперь это был другой шатёр, обитый также шёлковыми покровами. В этом шатре, просторном, светлом и высоком, на полках стояли идолы, языческие божки, из дерева и глины, красочно расписанные, как живые, маленькие и большие. И тут же, по стенам юрты, стояли знамёна с золотой волчьей головой, явно напоминая о происхождении племени тукю. На одной из полок стояло чучело головы волка с оскаленной пастью. Застывшие в предсмертной агонии глаза хищника отражали насыщенные злобой последние его мгновения.
Каган, сидевший на ложе, которое также было из золота, уловил взгляд Зимарха, брошенный на хищника.
– Он очень умный! – сказал он уважительно о волке. – Всё носом знает!..
Он перевёл взгляд на своих телохранителей – фули, волков.
– Они как волки, лютые, безжалостные… Отбираем с детства таких…
В этот день они опять провели за столом, обсуждая за вином дела, интересующие обе стороны.
На следующий день каган принимал их в комнате, потолок которой поддерживали деревянные столбы, покрытые золотом. Посольских усадили на вызолоченное ложе с четырьмя золотыми павлинами по бокам. Перед комнатой же, на большом пространстве, рядами были расставлены телеги, на них было множество серебряных блюд и корзин, странные невиданные фигурки зверей из серебра в позах яростной борьбы, другие же с подогнутыми в летучем галопе ногами…
«Вот в этом и состоит роскошь кагана тукю!» – мелькнуло иронически у Зимарха.
– Вам, послам, у меня есть предложение, – обратился каган в этот день приёма не по теме посольства. – Я собираюсь в поход на персов! И желаю, чтобы ты, Зимарх, вместе с несколькими твоими спутниками последовал со мной в поход!.. Другие же твои служители вернулись бы в землю холиатов[140] и там ждали твоего возвращения.
В конце этого приёма каган одарил подарками посольских и отпустил их.
Зимарху же он подарил пленницу.
– Она из народа херхисов![141] – лукаво усмехнулся он.
* * *
Армия тукю, Зимарх определил её в двадцать тысяч всадников, вышла из ставки кагана и двинулась по горным долинам в западном направлении. Всадники все в доспехах, кольчугах и шлемах, повседневном одеянии, колчаны наполнены стрелами… «Да, грозная сила», – мелькнуло у него, подметившего в этом походе, что конница тукю, не имея устойчивого боевого порядка, быстро рассыпается по знаку тысяцких и отступает при опасности и так же быстро собирается в один кулак, когда нужно нанести неожиданный удар противнику… А на ночь она останавливается там, где есть вода и трава для овец и лошадей, их живого – движущегося вместе с ними военного провианта…
Он ехал на коне рядом с каганом, который не отпускал его от себя. Его же спутники, которых разрешил взять каган, ехали позади советников кагана и его телохранителей.
– По пути к нам присоединятся ещё три тумена[142], – развлекая посла от скуки, объяснял каган Зимарху…
Одна горная долина сменялась другой долиной. А широкая конная дорога всё вилась и вилась, и не было ей конца.
Вечером, когда армия становилась на ночлег, одёрнув для безопасности лагерь рогатками[143], а в темноту наступающей ночи уходили по дорогам конные разъезды, каган приглашал Зимарха к себе в шатёр, угощал его разными изысканными деликатесами и вином. Они говорили о делах, о кочевниках и племенах… Каган вспоминал всегда
