Дети Смерти - Владимир Шимский

— Слышу, — вяло отозвался тот, кого звали Диимом.

— Подстрахуй.

Стоявший у двери унрит решительно откинул задвижку.

Распахнул скрипучую дверь.

Красноватый свет Таира хлынул в кастагтен, обнажая покосившиеся гнилые балки, завешенные паутиной углы, разбросанные по полу кости — следы былых пиршеств некогда обитавших здесь тагов.

— Элта?!

— По… помогите!

— Ой! — вошедший в кастагтен унрит почувствовал, как пол уходит у него из-под ног.

— Элта?! — чувствуя, что сходит с ума, повторил он.

Женщина висела в воздухе между полом и потолком; даже не висела — барахталась изо всех сил, отбиваясь от чего-то огромного, серого, шевелящего напоминающими лапы тага отростками. Но не это испугало унрита. Куда страшнее было лицо самой Элты, посиневшее от удушья, перекошенное гримасой боли. Некогда рыжие, а теперь совершенно белые, будто седые, волосы сбились на голове в бесформенный ком. Унриту вдруг захотелось закричать, закрыть лицо руками, забиться куда-нибудь в угол, но он, как завороженный, шагнул к барахтающимся в воздухе телам (теперь он уже узнал в серой туше гигантского тага), взмахнул остро отточенным ножом…

— А-а-а!!! — пронзительный, почти бабий крик вошедшего вслед за ним Диима на мгновение отрезвил его — очертания тага стали менее четкими («Бред», — прошептал унрит), потом издалека, будто из другого мира или сквозь толщу воды, до него донесся хриплый, булькающий голос Элты:

— Убей. Убей его!

Плохо сознавая, что он делает, унрит ткнул ножом туда, где, ему казалось, была шея тага. Он готов был поклясться, что видит, как брызнула во все стороны кровь. Опьяненный ею, унрит отскочил к Дииму, выхватил их его рук меч. Подбежал к барахтающимся в воздухе телам и ударил изо всех сил.

Отрубленная голова тага с глухим стуком упала на пол. Несколько раз конвульсивно вздрогнули массивные челюсти. Голова медленно растворялась в полумраке кастагтена.

Ни Диим, ни его приятель не видели, как с тяжелым стоном, едва не ломая позвонки, плюхнулось на опилки обессиленное борьбой тело недавней пленницы. Оба унрита мчались по улицам Унры, и все окрестные хиссуны вторили их безумному, мало чем отличающемуся от рыданий смеху.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Кастагтен. Серая туша тага. Невероятная легкость во всем теле. Потом — пустота.

Она так и лежала в беспамятстве, когда Нагх отыскал ее. Брезгливо повернул безжизненное тело ногой.

— Рыжая.

— Не совсем, — усмехнулся стоявший за его спиной воин.

— Возьмите, — скомандовал Нагх.

Так она попала на кумарон Ортага.

В трюм.

Она пришла в себя от легкого похлопывания по щекам. Еще прежде, чем открыла глаза, почувствовала спертый, пропахший запахами рыбы и тухлого иллансана воздух. Он показался ей, как никогда, чистым и свежим. Женщина глубоко вздохнула. С трудом разомкнула веки.

Склонившееся над ней лицо Мары.

— Где я?

— Там же, где и все. В заднице, — в голосе Мары слышались нотки ненависти. — Если бы ты была в Унре, то давно уже отправилась бы в нижний мир. Вместе с Таем, ей-ей! Поняла?

Проглотив горький ком, Мона-Элта кивнула. Потом тихо прошептала:

— За что?

— Ой! Посмотрите на нее! — воскликнула Мара. — Она еще спрашивает, за что. Э, да ты… Где твои рыжие волосы, Эл? — сбавила обороты женщина. — Видать, досталось и тебе, — сказала она мягче.

Приподнявшись на локте, Мона-Элта огляделась.

Какие-то бочки. Грубо выделанные доски покачивающегося под ней пола. Тусклые свечи на свисающих с потолка массивных подсвечниках. Посреди комнаты («Это не похоже на комнату», — тут же решила Мона-Элта) ведущая куда-то наверх лестница. Несколько ступенек сломано. Вокруг — испуганные лица женщин. Много лиц. На мгновение ей показалось, что она бредит. Мона-Элта устало закрыла глаза. Сон. Всего-навсего сон.

Далекий голос Мары:

— Пускай. Не время. Сейчас. Ее…

Она проснулась от чувствительного пинка.

— Хватит спать, сука!

Снова спокойный голос Мары:

— Оставьте ее. В Унре она ответит за все.

— Ты надеешься вернуться в Унру?

— Я вернусь, — твердо сказала женщина.

Мона-Элта открыла глаза. Вокруг ничего не изменилось. Значит, не сон.

— Иди-ка, похлебай, — позвали ее.

— Где я?

— Здесь. На кумароне одной хриссы.

Ку-ма-рон.

Что-то забрезжило в ее памяти. Откуда-то всплыло имя — Ортаг. С ним надо быть настороже. Почему?

— Ну и дрянь эта похлебка, — сказали где-то совсем рядом. — Держи.

Ей придвинули миску. Запах пищи приятно щекотал ноздри, отзывался истомой во всем теле. Мона-Элта с трудом села — болела ушибленная во время падения спина. Женщина никак не могла вспомнить отчего. Она вздохнула, взяла миску обеими руками. Хлебнула уже основательно остывшее пойло. Кивнула головой невесть кому:

— Дрянь…

Не услышав ответа (хватит с тебя и того, что дали поесть!), допила похлебку до конца. Желудок удовлетворенно забурлил, переваривая пищу. Подошла Мара, присела рядом:

— Полегче?

Теплое слово было сказано как нельзя кстати.

— Да. Как я сюда попала?

— Вероятно, так же, как и мы.

— Ортаг?

— Кто? — переспросила Мара.

— Я спрашиваю, это Ортаг?

— Нагх.

— А! Помню, — (это имя тоже смутно брезжило в ее памяти). — Что с нами будет?

— Я бы и сама хотела знать. За нами следят. Оттуда, — указала пальцем на закрытую крышку люка Мара.

— А вы потушите свечи. Никто ничего не увидит.

— Я предлагала. Хотя что толку? К тому же многие боятся темноты.

— Верно, — сказала одна из женщин, — без разницы все это.

— А где же… — Мона-Элта запнулась, — почему они..?

— Протрезвеют — придут, — снова вклинилась в разговор их бойкая соседка.

— Если мы не двинемся в какой-нибудь Тауран, — мрачно добавила Мара. И вдруг пронзительно закричала, закинув голову: — Эй! Писать хочу!

Сознание возвращалось медленно. Он все еще барахтался в волнах, сражаясь с вцепившимся в него тагом. Задыхался. Захлебывался соленой морской водой. Отчаянно молотил кулаками лохматую, ненавистную морду. Чувствовал, как рвут кожу тупые, сточенные о камни Магра когти.

Что-то холодное коснулось его лица. Вода, схватка, боль отступили. Дышать стало легче. Еще минта, и Тай ощутил приятное спокойствие во всем теле. Мышцы расслабились. Дыхание выровнялось. Он вспомнил Мону, но это воспоминание не причиняло боли. Напротив, оно было приятным, ибо сейчас, в воспоминаниях, Мона была жива. Она склонялась над ним. Он чувствовал тепло ее кожи. Приятный запах ее подкрашенных специальным настоем губ. Он невольно потянулся губами к ее губам. (Как жаль, что этого не было там. В жизни.) Тай вздохнул. Хотел поднять руку, чтобы обнять ее теплое податливое тело.