Квест - Борис Акунин

Самсон чувствовал, что плывёт куда-то, покачиваясь на волнах. Ощущение это было бы не бесприятным, если б не нависающий сверху Сфинкс, загораживающий собою половину неба. Спастись от этого неотступного видения профессор мог, закрыв глаза и опустившись в черноту сна, но стоило ему пробудиться, и египетское страшилище оказывалось тут как тут.

Наконец эта мука Фондорину надоела. В очередной раз проснувшись и увидев над собою Сфинкса, Самсон прошептал (а самому ему показалось — крикнул):

— Иль сгинь иль отвечай! Я тебя не боюсь!

Красноватый огонёк вспыхнул ярче, по лицу Сфинкса колыхнулись тени, но само лицо осталось неподвижным, а взгляд так и не обратился на лежащего.

Зато с другой стороны раздался вполне обычный, человеческий голос, который сказал:

— Tiens! Il s’est éveillé.[143]

Профессор задрал голову. Зрение его понемногу начинало проясняться.

Он не плыл по волнам. Он лежал на дне отменно покойной коляски, с хорошим рессорным ходом. На облучке сидел возница в шинели и вязаной шапке — он-то и сказал «Tiens!». Судя по цвету неба, время было вечернее, вскоре после заката. Погода сырая и холодная.

Лоб у Фондорина был обвязан тряпкой — в этом он убедился, ощупав себя рукой. Сфинкс же, несомненно, был порождением беспамятства.

Но когда Самсон опустился на мягкое ложе и поглядел назад, то вновь увидел скуластое лицо, зловеще обагряемое снизу.

Сознание окончательно вернулось к профессору, и он понял: это не сфинкс, а очень смуглый человек со странно застывшим лицом сидит и курит медную трубку, из которой при каждом вдохе вылетают красные искорки.

Тот, кого Самсон в бреду принимал за истукана, очевидно, находился на одном и том же месте безотлучно днём и ночью. Вот почему казалось, что лик освещаем то луной, то солнцем.

— Qui êtes vous?[144] — спросил Фондорин — всё же не без боязни.

Ответа не было.

— Этот не услышит, — сказал кучер и сам засмеялся — видно, соскучился молчать. — Вы его толкните ногой, я уж сам с ним объяснюсь.

Фондорин с опаской дотронулся носком сапога до щиколотки сидящего.

Египтянин (так профессор теперь переименовал Сфинкса) шевельнулся и наконец удостоил воззреть на простёртого Самсона сверху вниз.

— Видишь ты, он очнулся! — очень громко и, помогая себе жестами, заговорил возница. — Надо сказать господину барону! Понял ты, арапская морда?

Не издав ни звука, Египтянин очень ловко, прямо на ходу, спрыгнул с сиденья наземь и исчез. Приподнявшись на локте, Фондорин его уже не увидел. Зато теперь он мог оглядеть дорогу.

Она была полна людей, лошадей, повозок. Вся эта масса двигалась в одном направлении. Слева от дороги чернел лес, справа серело поле.

«Это обоз. Французский обоз. Я в плену», сказал себе профессор, обессилено откидываясь на подстилку. Последнее, что он мог вспомнить из своего дообморочного состояния — как бежал к холму, глотая из фляги напиток варяжских головорезов. Но отчего тупо ноет голова и плохо слушаются члены, Самсону было непонятно. Симптомы похмелья после принятия большой дозы неразбавленного мухоморного экстракта выглядели бы совсем иначе: тремор, потливость, сухость во рту. Профессора же, наоборот, знобило без дрожи и поминутно приходилось сглатывать обильную слюну. Очень странно.

Кажется, сильно упало давление в кровеносных сосудах. Явственно понижен биологический тонус. Мышцы неестественно задеревенели. Все нервные рефлексы притуплены…

Самодиагноз не был доведён до конца, потому что к коляске подъехал верховой в высокой двухуголке и чёрном плаще. Откуда-то вынырнул молчаливый Египтянин, взял коня под уздцы и помог всаднику спешиться. Кучер придержал лошадей.

— Вы очнулись, — сказал незнакомец, поднимаясь в экипаж и усаживаясь на сиденье. — Вы ведь понимаете по-французски? Если угодно, я могу изъясняться и по-русски, но, сколько мне известно, среди людей вашего круга французская речь распространена более, чем родная.

Последний отблеск ушедшего дня пал на сухое, с резкими чертами лицо, и Фондорин не без удивления понял, что прежде уже видел этого человека и, следовательно, тот не может почитаться незнакомцем. Возможно, Самсон и не узнал бы его, если б не очки с зелёными стёклами. Личный аптекарь Наполеона. Барон, кажется, Анкр — вот кто это такой.

Отвечать Самсон не торопился. Судя по словам француза, тот знал, что Фондорин, во-первых, русский, а во-вторых, принадлежит к определённому «кругу». Откуда? «Вероятно, находясь в беспамятстве, я бредил», предположил профессор.

— Будучи без сознания, вы говорили по-русски и по-французски, часто повторяя: «Ваша светлость, я сделал всё, что мог», — подтвердил его догадку француз, произнеся последнюю фразу по-русски — с лёгким акцентом, но без ошибок. — Сколько мне известно, подобным титулом в России именуют только светлейших князей, каковых очень немного. Одним из них является князь Кутузов, подпись которого стоит вот на этом документе… — Он протянул Самсону письмо фельдмаршала. — Берите и впредь прячьте получше. Из-за этой бумажки вас могли расстрелять безо всякого разбирательства… Вам не в чем оправдываться перед мсье Кутузовым. Вы действительно сделали всё, что могли. Примите моё искреннее восхищение, коллега.

Барон поклонился, причём, кажется, без малейшей иронии. Всё это было в высшей степени непонятно и тревожно.

— Что со мной? Почему я едва шевелюсь?

— У вас было сотрясение мозга. Я дал вам лекарство, чтобы избежать нежелательных последствий, однако для быстрого исцеления требуется полный покой. Чтоб вы не метались и не ворочались, я добавил в вашу кровь смесь снотворного и успокоительного. Вас не слишком трясло? Я распорядился отвести вам самую удобную из моих колясок и подложить на дно пуховую перину.

— Кто этот сфинкс, что сторожил меня? — спросил тогда Самсон, подумав, что находится с собеседником в слишком неравных условиях. Тот знает очень многое, Фондорин же не знает почти ничего. Нужно было хоть до некоторой степени выправить эту несправедливость.

Фармацевт оглянулся на Египтянина, который сел на коня и ехал рядом с экипажем.

— Сфинкс? Действительно, похож. Неудивительно. В жилах Атона течёт кровь древних египтян. Он мой помощник, по происхождению копт. Глух и нем с рождения.

Деланно небрежным тоном, словно о маловажном пустяке, профессор спросил о том, что более всего его занимало:

— А что битва? Кто взял верх? Куда движется ваше войско — наступает или отступает?

Однако барону и самому не терпелось расспросить своего визави. На профессора посыпался целый дождь из вопросов:

— Кто вы такой? Кто дал вам парализатор воли? Заметьте, меня не интересует, кто и как влил его в бульон. Я не собираюсь учинять следствие. Поверьте, вам ничто не грозит. Однако я должен знать, кто изготовил этот препарат? Неужто вы сами? Но вы так молоды!

Не дождавшись ответа, Анкр зажёг лампу, прикреплённую к заднику коляски. Уже подступала настоящая темнота. Огонёк, усиленный зеркальными рефлекторами, ярко вспыхнул. Француз поднёс свет к самому лицу Самсона, наклонился и снял очки. Глаза у барона мерцали, будто ночные звёзды. Раз посмотрев в них, было невозможно отвести взор.

— Да, сами. Вижу… Невероятный уровень мастерства! В ваши годы! Меня трудно чем-либо удивить, но это поразительно. Лишь получив флягу с остатками парализатора, я понял, чем можно нейтрализовать его действие.

— Что битва? — упрямо повторил Самсон. Всё прочее сейчас не имело значения.

— Можете торжествовать. Вы украли у императора победу.

— Так ваша армия отступает?

— Нет, мы приближаемся к Москве.

— Как так?! Вы же сказали…

Фармацевт всё всматривался в Фондорина своими горящими глазами. Неудивительно, что этот человек обычно ходил в очках — мало кто мог бы выносить такой взгляд.

— Вы украли у императора победу, но я не дал свершиться поражению. Мы с вами квиты. А теперь извольте отвечать на мои вопросы. Кто вы такой? Какова формула препарата?

— Уберите от моего лица ваш зеркальный фонарь. Я устал, глазам больно. И перестаньте меня месмеризовать. Я знаком с методой «животного магнетизирования» и знаю, как противостоять гипнотическому воздействию.

Барон убрал лампу и отодвинулся.

— Вы удивительный юноша. Что ж, отдыхайте. Мы поговорим с вами позже, мой интригующий гость.

Он сделал рукою движение, будто развернул и быстро сложил невидимый веер. Сон утянул Фондорина в свою тёмную пещеру.

Всё же не гость, а пленник.

В этом Самсон убедился, когда проснулся утром и увидел Египтянина на том же самом месте. Из-за широкого пояса у Атона торчали рукояти кинжалов, к ноге было прислонено длинноствольное ружьё с узорным прикладом.

При свете дня профессор смог как следует разглядеть глухонемого.