Короли Вероны - Дэвид Бликст

В толпе обнаженных мужчин, напиравшей на двери, Пьетро наконец углядел Мари. Тот уже выбрался из залы и стоял поодаль, полностью экипированный для забега. Пьетро помахал. Марьотто едва кивнул. Когда же появился Антонио, Марьотто немедля устремился к главному выходу. Антонио нагнал его в два прыжка.

— Где тебя нелегкая носила? — спросил он, приноравливаясь к шагу Мари.

— Я хотел как следует подготовиться к забегу, — отчетливо произнес тот.

— Я надеялся, ты мне поможешь. Я же в поэзии ни бум-бум.

— А книжки читать не пробовал?

Антонио сделал попытку сострить:

— Она хочет адское чтиво с автографом очевидца. — Довольный, Антонио помолчал, но, не дождавшись должной реакции на свою шутку, продолжал: — Я ей пообещал. Слушай, у тебя случайно нет экземплярчика «Ада»? Я бы купил. Джаноцца не так уж плоха, верно? В смысле, хоть она и Каррара, но не могут же все они быть как Марцилио? А вдруг поговорка «В семье не без урода» — как раз про него? — Антонио продолжал в том же духе до самой пьяцца дель Синьория. Постепенно взгляд Марьотто стал таким зловещим, что с юноши впору было лепить грифона. Пьетро проводил друзей глазами.

— Сынок, тебе понравилось стихотворение? — услышал он прямо над ухом.

Пьетро не без труда переключил внимание на отца.

— Простите, отец?

— Тебе понравилось, как девушка читала стихотворение? — пояснил Данте. Он поправил шляпу, в небывалой давке съехавшую набекрень. — Я лично получил большое удовольствие. У донны Джаноццы настоящий талант к декламации.

— Я как раз хотел спросить вас об этом стихотворении, отец, — собрался с мыслями Пьетро. — Я что-то его не узнал.

— А я узнал. Не странно ли, что девушка так хорошо декламировала, а потом вдруг забыла слова?

— Отец, а кто автор?

— О, это стихотворение анонимное, но лишь потому, что написано женщиной. Впрочем, я-то знаю, как ее зовут. — По блеску в глазах отца Пьетро понял, что имя поэтессы останется тайной. — Строки, что Джаноцца не стала декламировать, поистине восхитительны.

Они с отцом последними вышли на площадь. Пьетро начал привыкать быть в хвосте. Под ногами поскрипывал снег. Метель разыгралась не на шутку, однако пыл зрителей не охладила.

— Зверей увели. — Данте вероломно сменил тему.

— Наверно, чтобы освободить место для бегунов.

— Смотри, — произнес Данте, указывая вперед. — Я ошибся. Леопарда оставили.

Действительно, на ступенях палаццо дей Джурисконсульти виднелся леопард.

— Интересно, зачем, — пробормотал Пьетро.

— Я думаю, он отбывает пожизненное заключение с некоей благородной целью. Скажем, только честный законник рискнет пройти мимо леопарда, чтобы дать ход делу. Как мы оба знаем, честных законников не бывает.

Пьетро рассмеялся.

— Похоже, зверь в прескверном настроении.

— А в каком бы ты был настроении, если бы тебя целый день продержали на холоде? Смотри, он, бедняга, бегает туда-сюда, чтобы согреться. Ха! Да и участники Палио не лучше!

— Я бы поостерегся к нему подходить. — Пьетро выдержал паузу и спросил: — Так какие строки утаила Джаноцца?

Данте усмехнулся и уже собирался продекламировать стихотворение, но тут заговорил Капитан.

— Синьоры, вы достаточно ждали. — Белые хлопья непостижимым образом облетали не только самого Кангранде, но и его тень. Позади него выстроились слуги с факелами. — Бегите на свет факелов и старайтесь не пугать женщин.

Бегуны засмеялись, не сводя, однако, глаз с первого факела на стене церкви Санта Мария Антика.

— Последнее препятствие — моя лоджия, так что берегите руки — они вам понадобятся, когда полезете по стене. Забег начинается по моему сигналу!

В снежных вихрях нелегко было что-либо разглядеть. Пьетро показалось, он заметил Антонио и Марьотто — друзья занимали места среди бегунов. Пьетро заметил также, что в забеге принимают участие всего несколько рыцарей из тех, кого сегодня посвятили, — было ли дело в скромности, мальвазии или погоде, он определить затруднялся. Основную массу бегунов составляли простые горожане. Участвовать в первом Палио им помешало отсутствие лошадей, однако теперь каждый делал ставку на собственные ноги. Энтузиазм был так велик, что многие зрители сорвали с себя одежду и присоединились к соревнующимся. К участию в вечернем забеге допускались все желающие. Наверно, и Поко сейчас ждет сигнала — но разве узнаешь его в толпе из трехсот человек! Пьетро очень хотелось посостязаться в беге, однако он отдавал себе отчет в собственных возможностях. Бегать Пьетро не мог.

«Какое там бегать — после скачек я еле на ногах держусь!»

Юноша стоял рядом с отцом, опираясь на костыль, который уже привык воспринимать как часть собственного тела. Свободной рукой он держал поводок — иначе Меркурио, чего доброго, бросился бы бежать вместо хозяина.

Кангранде швырнул на снег горящий факел. Три сотни глоток одновременно выдохнули — в воздухе заклубился пар, — и Палио началось. Бегуны оскальзывались и падали, не пробежав и десяти локтей. Раздавались крики «давай, давай» и проклятия; руки упавших тянулись к лодыжкам тех, кто устоял. Одного бегуна отбросили прямо к разъяренному леопарду — бедняга успел откатиться, прежде чем на голову ему обрушилась когтистая лапа.

Когда последнего участника Палио скрыла снежная пелена, Пьетро обернулся к отцу.

— Пойдемте в тепло, — позвал он, указывая на двери палаццо.

Данте с готовностью кивнул заиндевевшей бородой. Они поднялись по скользким ступеням обратно, к горящим жаровням и ароматному подогретому вину с пряностями.

— Идем, Меркурио, — подгонял Пьетро щенка. Внезапно Пьетро оглянулся. В самом центре площади, совсем один, запрокинув голову, стоял Капитан. Снег падал на его лицо, исчезал во рту. Широко раскрытыми глазами Капитан глядел в небо, скрытое за снежными вихрями. Сегодня небесная пучина разверзлась миллионами звезд — все они летели на землю, чтобы растаять от прикосновения к смертным.

Грубый толчок локтем под ребро вывел Пьетро из оцепенелого созерцания правителя Вероны. Перед ним вырос великан в плаще с капюшоном. Из складок многочисленных шарфов послышалось «извините». Слово с таким скрипом вырвалось из глотки великана, что Пьетро почти ощутил скрежет в собственном горле, не говоря уже об ушах. Вдобавок великан говорил со странным акцентом. На голове его красовалась тонкая хлопчатобумажная ткань, намотанная по-восточному, и капюшон. Над шарфом, закрывающим лицо по самый нос, виднелась кожа, темная, как сажа, сверкали глаза, черные, как ночь. То было лицо мавра.