Дети Империи - Олег Измеров

Подойдя вплотную, Гитлер бросил на Виктора свой взгляд.

Виктору доводилось читать о гипнотизирующих глазах фюрера, о том, как он своим взглядом чуть не сбивал человека с ног. Но то ли с возрастом эта способность несколько ослабла, то ли Виктора смутила неожиданная и показавшаяся ему неестественно-фотошопной гламурность вождя, но ничего особенного он во взгляде Гитлера не заметил, и с некоторым удивлением почувствовал, что рассматривает эти светло голубые, с каким-то спецэффектным кошачьим блеском глаза весьма равнодушно. Взгляд показался ему каким-то пристальным, но неживым, словно бы его тоже подфотошопили и при этом с чем-то перебрали. То ли блеску много, то ли блики не там.

Взгляд Виктора тоже не смутил Гитлера. Тот уже снова владел собой, видимо, решив, что пришельцы из будущего и должны реагировать не как все.

Фюрер повернулся к Гиммлеру. По-видимому, оно действительно был в хорошем настроении.

– Так, это тоже неплохой русский. Мне сказали, что ему пятьдесят, но я бы дал моложе. Белорусы или казахи живут очень здоровой жизнью и биологически еще долго будут превосходить немцев. Жаль, что вы, Генрих, устраиваете мне такие встречи слишком редко. Кстати, за завтраком в столовой новый официант опять поднес мне тарелку раньше других. Я тут же переставил ее Шреку…

«Кому-кому?»

– Шрек больше не водит мою машину, но по старой памяти я часто приглашаю его отобедать. Спросите у нашего гостя, понравилось ли ему в рейхе?

– Спасибо, – ответил Виктор, – мне устроили хороший прием, и я даже за недолгое время видел много интересных вещей. Например, двухэтажный поезд, у нас такого нет.

– Видите, Генрих? А кто-то убеждал меня, что такие поезда не имеют смысла. Они считают сиюминутную прибыль и не способны смотреть в будущее! Они не способны менять будущее! Вы можете представить себе, – обратился он уже к Виктору, – что такое менять будущее? Возьмем пример: в вашем будущем Сталин пережил меня, хоть и ненадолго. А в этом Сталин умер, а я жив. Ведь так?

– Когда я спрашивал здесь в СССР об этом, мне все говорили, что Сталин жив.

Эта фраза почему-то развеселила фюрера.

– Сталин жив! Сталин – жив! Вы видели хоть одного человека, который был бы заморожен и ожил? Это все равно, что купить мороженую рыбу, бросить в таз и она будет плавать.

– Я как-то читал о таком случае. Один приятель купил целую мороженую рыбу, положил в ванну с водой оттаивать, и она, то есть рыба, ожила.

– Но ведь он бросил рыбу, а не человека! Разве я неправ?

– В том, что бросил рыбу, абсолютно правы.

«Идиотский разговор получается. Как в «Королевстве кривых зеркал» с глупым королем.»

Гитлер чуть задержался с ответной фразой. С одной стороны, с ним внешне соглашались. С другой стороны с ним соглашались так, что совершенно не соглашались. Двоичная европейская логика дала сбой.

– Мой фюрер, этот русский тоже подтверждает, что СССР развалился, – поспешил заполнить паузу Гиммлер. – Это доброе знамение! Высшие силы благоволят германской нации, все последние исследования, проведенные нами в Тибете, говорят о том, что на длинном и извилистом пути немцам предначертан успех…

– Вы докладывали, – прервал его фюрер, – исследования… да! Я всегда знал и без исследований, что СССР – колосс на глиняных ногах! Страна с накачанной экономикой, но со слабой идеей. Толкни ее – и она развалится. Надо только угадать момент. Первый русский из будущего был знамением. Он указал, что момент избран неверно. Что говорят ваши ясновидцы о втором русском?

– Они сходятся во мнении, что это тоже знак. Знак того, что германская нация может достичь своей цели с меньшими разрушениями и жертвами.

– Жертвы! – раздраженно пробурчал Гитлер. – Все постоянно твердят о том, что надо меньше жертв. Почему арабы не победили в сражении при Пуатье? Ведь тогда мир был бы исламским. Арабы навязали бы нашим предкам другую религию, главное в которой – распространять истинную веру мечом и подчинять ей все другие народы. А потом, в силу расовой неполноценности арабов, во главе новой империи встали бы омусульманенные германцы. Я в этом уверен. После решения еврейского вопроса все наши беды идут от того, что у нас не та религия. Почему в Японской империи религия ставит превыше всего жертву во имя отечества, а христианство исповедует какую-то дряблую философию мазохизма? Нацию надо приучать к жертвенности. Когда я собираю свое ближайшее окружение за обеденным столом, я всегда выкладываю лист для пожертвований, и рассчитываю, что остальные будут поступать точно так же.

Гитлер сделал паузу, подошел к окну, повернулся и стал, опершись рукой на столик, чтобы быть со стороны света.

– Гиммлер, почему вы так боитесь, что нация понесет жертвы во имя осуществления своей мечты – создания вечного рейха на всей земной поверхности? Почему вы последнее время намекаете мне на отсрочку на какое-то неопределенное время, которое неизвестно кто увидит? Когда наша цель – вот она, рядом, И надо только не упустить момент! Мы бы никогда не были у власти, если бы так рассуждали!

– Мой фюрер, когда я смотрю на небывалые и грандиозные проекты, которые были реализованы в рейхе последнее время, на прекрасные здания, в которых воплощены ваши идеи, у меня возникает вопрос – стоит ли все это превращать в прах, в руины, если плод созрел и вот-вот падет к вашим ногам? Картины деградации русских в будущем ужасны. Их раса полностью утратила жизненную силу, вымирание ее прогрессирует, образованные люди не востребованы, их интеллект больше не движет науку и технику, есть только новые рабы, которые собирают, продают и обслуживают то, что создано умом других рас, их тяга к свободе подавлена и заменена удовольствием от бездумных развлечений…

Гитлер молчал, но, казалось, он совершенно не слушал рейхсфюрера.

– Руины, – неожиданно произнес он, – руины! Да вы знаете, Гиммлер, что эти здания как раз и построены ради того, чтобы обратиться в руины! Какие великие цивилизации оказали влияние на развитие Европы? Рим! Разрушенный Рим! Было стерто с лица земли государство, забыт язык, уничтожены книги и картины. Но руины Рима дали основу европейской цивилизации. Что должно стать основой для той поросли, которая подымется на Земле после ядерного пожара? Уродливые скрученные каркасы небоскребов Нью-Йорка и Токио? Нет! Кучи бетонного мусора на месте сборных сталинских домов? Нет. Лишь наши величественные руины сформируют будущее нации. Все эти дома специально строились так, чтобы быть разрушенными. Я отказался от высотных зданий, я приказал строить так, чтобы потомки видели не ржавые скелеты, а гранит и мрамор. «Атилла» – это лишь закономерный финал великого замысла, во имя которого строился весь рейх, замысла, рассчитанного на тысячелетия. Мы будем управлять временем через руины.

«Приплыли,» – мелькнуло в голове у Виктора. «Полные кранты. Фюреру теперь важна не личная власть над миром при жизни, а великие руины. План не сработает. Ему теперь все равно, застрелится он в бункере или нет. И, может быть, ему даже все равно, выживет ли немецкая нация в подземных городах. Она в его виртуальном будущем в любом случае навечно остается в виде памятника самому себе, в виде его любимых руин. Трандец. Он нарисовал себе такое виртуальное будущее, которое поменять невозможно».

И еще Виктор подумал о том, что Гитлера, наверное, привел к этой идее страх приближающейся смерти. Фюрер так и не смог найти ни в религии, ни в простой человеческой морали ответа на то, что же поможет ему быть спокойным в его последний час. Говоря о служении рейху он, в сущности, всю жизнь подчинил служению себе, любимому, своей жажде отмстить за не слишком счастливое детство и жалкое прозябание в золотые годы юности. Он требовал жертв, но собой ради кого-то так и не пожертвовал, и оказался совсем один перед будущей всепоглощающей бездной.

И вот тогда-то, видимо, фюрер и нашел способ. Что там говорил Штирлицу генерал в вагоне из «Семнадцати мгновений»? Что-то вроде «поверьте, это не страшно, когда все вместе»? Оно и будет – все вместе. Останутся только руины. Вечные руины – это и есть вечный рейх.

Вместе.. Раз «вместе», значит, дата «Атиллы» – дата естественной смерти Гитлера. Так просто… Почему, почему он до этого раньше не догадался? Впрочем, теперь это уже все равно.

Гитлер продолжал говорить, повышая голос, и быстро сорвался на крик. Альтеншлоссер уже не переводил, а Виктор плохо разбирал слова с голоса, если они были не четки и разборчивы – все-таки гипнопедия не заменит разговорной практики. Фюрер продолжал накручивать себя, как истеричная баба – лицо его побагровело, черты исказились и стали страшными, так что Виктор подумал, не разойдутся ли швы; он начал вдруг страшно заикаться и давиться словами. Не в силах выговорить какую-то длинную фразу, Гитлер забарабанил своими суховатыми кулачками по крышке стола, голова его затряслась, и Виктор заметил, как в уголках губ фюрера показалась пена. Исход разговора стал ясен. Этим припадком ярости фюрер наглухо отрезал Гиммлеру всякую возможность капать себе на мозги.