Записки русского изгнанника - Иван Беляев

Мне удалось водрузиться между доктором и моим спутником, юным поручиком Лером; здесь, отдавая должное чудным блюдам, я был до некоторой степени предоставлен самому себе. Сосед, доктор, по-видимому, угадал мои тайные помыслы и сконфузил меня вопросом:

— Наблюдаете, полковник?

Против нас сидело несколько мортирных офицеров, увлеченных каждый своим делом. Далее, ближе к углу, между обоими столами, — высокий стройный красавец-поручик, чье внимание было поглощено той красавицей, опасного соседства с которой я только что избежал. Она, видимо, тоже мало обращала внимания на своих соседей, казалось, между обоими протягивалась какая-то невидимая нить. Я невольно залюбовался молодым поручиком. Его глаза горели, красивые кудри, падавшие на лоб, придавали поэтический вид каждой черте его лица, и я замечал, как он от времени до времени приподымал свой полный бокал, стараясь незаметно уловить взгляд предмета своих мечтаний.

— Наблюдаете?

Этот вопрос моего соседа доктора заставил меня вздрогнуть.

— А теперь я попрошу вас выпить за мое здоровье, — обратилась ко мне обаятельная хозяйка. Она не имела постоянного места, все время обносила гостей и теперь стояла передо мной с кристальной влагой на широком серебряном подносе. За первой чаркой последовали еще и еще. Сперва я находил спасение, передавая налитую рюмку соседям, но после 2–3 неудачных попыток почувствовал, что голова моя начинает кружиться…

Стук ножей и вилок, шум веселых голосов продолжал увеличиваться. Под говор и звон бокалов я невольно задумался, устремив неподвижный взгляд на разукрашенную стену школы. Мои мысли унеслись далеко. Мне казалось, в тумане передо мной открывается знакомая картина… лесная прогалина, покрытая снегом… Кругом высокие ели с ветвями, подернутыми инеем. Вот между молоденьких елочек виднеется что-то. ближе и ближе… Носилки… Кучка солдат медленно, с трудом передвигается по глубокому снегу. На носилках из-под окровавленной шинели виднеется бледное лицо юного офицера…

Громкое «ура» прерывает мой мечты… Это тост за гостеприимных хозяев, за дорогого именинника и за очаровательную хозяйку.

— Тссс — молчание! Слово за именинником…

Севочка поднимается со своего седалища, делает величественный жест рукою и снова опускается на кресло.

— Довольно, довольно!.. Понимаем все, — раздаются голоса со всех сторон. — Ура, ура, ура!!!

Гости подымаются. Под шум отодвигаемых стульев и звон бокалов обворожительная сестра протягивает через стол ручку своему визави, который встречает ее бокал своим… Давно жданная минута!

— Володя! Долой все преграды!!!

Мы с Лером не дождались конца. Пошли только попрощаться и поблагодарить радушных хозяев. В рекреационном зале мы их не нашли — там под рояль в вихре вальса кружилась молодежь. Заметнее других выделялись красавец-поручик и очаровательная его волшебница. Сделал один тур и тучный штабс-капитан с такой же толстушкой, сестрой — румынкой со жгучими глазами и пышными формами. Она кружилась с легкостью феи, но кавалер неожиданно поскользнулся на навощенном полу и рухнул на землю в самой неудобней позе, согнув две половицы и проломив третью, и напоминая собою известную картину, изображающую мамонта, попавшего в яму.

Неутомимую хозяйку мы нашли в столовой за ликвидацией банкета, а Севочку Лер обнаружил между дверей, где он атаковал толстую румынку, пользуясь выходом из строя ее кавалера.

Выйдя на свежий воздух, мы бросились в санки и помчались домой.

— Как им не удалось вас накачать?

— Я совершил преступление: пятнадцать рюмок этого божественного напитка незаметно, под салфеткой, спустил под стол. Другого средства спасения я уже не мог найти.

Через несколько дней после этого я получил приказание объединить артиллерию правого участка корпуса, в который, кроме моего и мортирного дивизиона, вошло две тяжелых батареи и легкая бригада. Пользуясь легковым автомобилем «Фиат», я быстро объехал все расположение и сразу же уяснил себе, что ключи всей позиции находились вне моего участка, на крайнем левом фланге корпуса в районе, где даже не было тяжелой артиллерии, только одна легкая бригада. Заметил также, что по всему тылу корпуса тянулась линия телефонных столбов, оставленная без употребления, на которую мы сейчас же навесили свой легкий провод.

На нашем участке траншеи противника находились на далеком расстоянии и не внушали опасения. В помощи нуждался только штаб, который временами обстреливали немцы, что я сейчас же прекратил, обрушившись на деревню Тростянец, где стоял штаб германской дивизии. На другой же день разведка выяснила, что он жестоко пострадал от нашего огня. Но как только восстановили телефонное сообщение с левым участком, я полетел в штаб полка, защищавшего самый опасный пункт — Золотую гору, и оставил в нем своего телефониста, который по первому требованию должен был вызывать меня лично.

Командир полка дал мне проводника к передовой роте, занимавшей гору, и я тотчас обошел все ее окопы, находившиеся в сотне шагов от германских, от которых их отделяла глубокая трещина. Однако вскоре неожиданные события отвлекли наше внимание совершенно в другую сторону. Из Петербурга стали доходить тревожные, зловещие слухи о голодных бунтах на улицах, потом о мятеже… Наконец, неожиданно пришел Манифест о созыве ответственного министерства, в котором, наряду с кадетскими лидерами, появился Керенский. Я заметил, как во время чтения манифеста солдаты переглянулись между собой при упоминании его имени. Они были, большей частью, призваны из петербургских рабочих и знали всю подноготную политики… Затем, как гром, грянул царский манифест об отречении, и я должен был прочесть его перед собравшимися батареями.

Когда адъютант, поручик Ташков, закончил чтение, я обратился к солдатам с двумя словами:

— Много лет назад я вступил в ряды Русской армии одновременно с восшествием на престол Государя Императора Николая Александровича. Под его знаменами все мы вышли на эту войну, которая — еще только усилие — и окончится разгромом нашего векового врага. Я надеялся, что сам Государь войдет с нами в Берлин. Этим мечтам не суждено сбыться… Нет более с нами нашего Царя, но осталась Россия. За нее все мы должны постоять до последнего. За нашу отчизну, за нашу победу — ура!

Из рядов выступил фельдфебель 2-й батареи.

— Товарищи, — сказал он, обращаясь к фронту, — в тяжелые дни наш командир принял этот дивизион. Он сразу стал отцом и защитником солдат. Как родной, он не позволял никому обижать нас, как родной, заботился о нас и впереди всех находился в бою. С ним мы были, как у Христа за пазухой. Вспомним это теперь, станем все стеной вокруг нашего дорогого отца — командира… Ура ему!