Сень (СИ) - Номен Квинтус

— Что значит «почти»? — с подозрением в голосе спросил Иосиф Виссарионович.

— Я теперь должна срочно клей придумать, которым этот шнур резиновый к обтекателю приклеить, причем такой клей, который уже через несколько часов никакой гадости в воздухе бы не распространял. Не очень сложная задача, но и на нее некоторое время потратить придется.

— Так, с этим разобрались. А теперь скажите, почему вы категорически против того, чтобы информацию о полете опубликовать? Я считаю, что такая публикация даст огромный политический эффект…

— А я не считаю. Вы что публиковать-то собрались? «Директор ВНИПИ слетала в космос чтобы разобраться, что за дерьмо происходит с ранее запущенными спутниками», — продекламировала она «голосом Левитана».

— Ну, можно и в более обтекаемом варианте подать, — вкрадчиво предложил Лаврентий Павлович.

— Можно. Но не нужно. Есть у меня один веский довод… — и Таня выразительно повела глазами в сторону Каманина. Берия взгляд уловил:

— Николай Петрович, я думаю, что вы все сделали правильно, полностью в пределах ваших компетенций. А сейчас мы бы хотели обсудить, что некоторые блондинки делали неправильно, и мне кажется, что лучше это нам обсуждать наедине…

— Фея, что еще за доводы? — «грозно» спросил он, когда за Каманиным дверь закрылась.

— Для меня лично — довод очень веский. Даже спустя много тысяч лет, причем даже самое насквозь прогнившее человечество не забыло, что первым человеком, взлетевшим в Космос, был советский летчик Юрий Гагарин. Я его уже нашла, он у Каманина в команде готовится… есть вещи, которые ломать нельзя.

— Ты же говорила, что космонавтов готовить года три. А если американцы…

— Американцы хорошо если через год гирю пудовую в космос поднять смогут. А мы через год поднимем космонавтов. Подготовленных космонавтов. Но — через год, я просто кое-что подзабыла в плане их подготовки, а теперь вспомнила. Парней нужно правильно подкормить, физиологию подправить… Я займусь, и осенью следующего года Юрий Гагарин будет первым человеком, который полетит в космос.

— А ты… — начал было Лаврентий Павлович.

— А я — не человек. Я всего лишь энергетическая матрица, подсаженная в остывающий труп вашей девочки. Очень мощная матрица: ни один человек просто физически не смог бы выполнить этот полет и не сдохнуть при этом. А через год, когда корабли все же доделают, люди уже смогут летать в космос, и первым человеком там будет именно он.

— Возможно, ты и права, — задумчиво проговорил Лаврентий Павлович. — мы не будем сообщать о твоем полете. Но ведь те, кто принимал участие в запуске…

— Именно поэтому я сегодня же возвращаюсь в Тюратам. О том, что я поднималась, знают человек сорок, а после того, как я с ними поработаю, кроме нас, Светы и Каманина будет знать разве что еще один человек. Кстати, человеку этому ­– подполковнику Кириллову Анатолию Семеновичу — нужно орден дать.

— Это кто?

— Начальник стартовой команды. Мне его все равно придется еще тренировать для управления пусками пилотируемых ракет, так что его я гипнотизировать и память стирать ему не хочу.

— Мы его наградим… — медленно проговорил Иосиф Виссарионович, — после того, как космонавты полетят. Да, а вы что-то Каманину говорили, что-то насчет имеющегося опыта. Вы там, у себя, в Системе, в космос летали уже?

— Нет. Но там были космические станции, которые иногда использовались, и все регенераторы, начиная со второй категории, к полетам готовились. Нам просто внедряли воспоминания астронавтов, чтобы при необходимости полета мы в космосе себя нормально чувствовали. Я примерно полсотни таких «полетов» запомнила. То есть забыла уже давно, но теперь многое уже вспомнила. И теперь действительно знаю, как подготовить космонавтов за год. Единственный вопрос заключается в том, а хватит ли у нас ракет.

— Машину Королева передали уже для производства в Куйбышев. В Калининграде еще десятка полтора ракет изготовят, а потом они только оттуда пойдут. По планам — по две машины в месяц.

— Меняйте планы, нужно штук по пять. Нам только навигационных спутников потребуется больше полусотни за пять лет поднять, а сколько спутников связи и разведки — это я даже знать не хочу.

— И правильно делаешь, — усмехнулся Лаврентий Павлович. — По две в месяц — это как раз для твоих спутников имелось в виду. А ты когда в Тюратам лететь собралась?

— Вот чаю попью и сразу, а что?

— Я лечу с тобой. На всякий случай…

Лаврентий Павлович с огромным интересом посмотрел, как ракета со страшным ревом поднимается в небо. А потом с еще большим интересом посмотрел на широко улыбающуюся Таню:

— Это ты чему это так радуешься?

— Да так. Просто я все еще где-то в глубине души думала, что лететь снова не обязательно, но теперь обратной дороги уже нет.

— Так, ты что придумала?

— Я ничего особенного не придумала. Сейчас подняли на орбиту разгонный блок, завтра я к нему подлечу, пристыкуюсь — и не спеша полечу резать вот этими кусачками чертовы резинки. Удовольствия, конечно, мало: трое или четверо суток проболтаться в тесной жестянке только чтобы три раза перекусить шнурок толщиной в сантиметр…

— Ты никуда больше не полетишь!

— Деваться-то уже некуда. Там, высоко-высоко болтаются спутники стоимостью за триста миллионов рублей, и разгонный блок ценой за десять миллионов. Что лучше: потратить еще десять чтобы эти миллионы пользу приносили или выкинуть их в помойку? Ответ очевиден!

— Пусть кто-нибудь другой летит. У Каманина же целый отряд космонавтов!

— Не выйдет. Во-первых, космонавты на высоких орбитах облучатся, там космическая радиация. Не очень значительная, но пользы она не нанесет — а я умею ее нейтрализовать. Хотя это и не обязательно, за четыре дня много никто там не нахватает. Но во-вторых, с энергетикой у нас совсем хреново, и опускаться придется по баллистической траектории, с перегрузками за двадцать «g». Я выдержу столько без проблем, а все остальные — просто сдохнут.

— Ты никуда не полетишь!

— Ну вы же знаете, что полечу. И вы — если не прекратите эту истерику — горячо мой полет одобрите. Хотите попробовать?

— Вот ведь вредная старуха. А если с тобой что-то случится? Ракета разобьется или с орбиты той вернуться не получится?

— Подумаешь, делов-то! Даже если и случится что-то не особенно приятное: я врачей всему полезному обучила, по медпрепаратам все уже в промышленность передала, мерзавцев большей частью зачистила, а про оставшихся вы и без меня все знаете уже.

— С тобой знаем, и за это спасибо. Но…ты все же постарайся там. Пусть ничего с тобой не случается, ладно?

— Вот это другой разговор. Я быстренько слетаю, все поломанное исправлю, вернусь — и мы забудем про все это как про страшный сон. А если и случится что… вы не расстраивайтесь: люди — они максимум лет триста люди. И я свои годы уже прожила, причем прожила с огромной пользой. И это меня радует, но вот все прочее… Даже мне меня жалко не будет, а уж вам древнюю старуху жалеть и вовсе смысла нет.

— Хорошо, не буду жалеть древнюю старуху. Но вот молодая девушка пусть все же вернется живой и здоровой. Обещаешь?

— Как бы вам повежливее ответить… Обещаю.

Эйзенхауэр внимательно выслушивал отчет Даллеса, и чем дальше он слушал, тем печальнее становился:

— Мы все еще не понимаем, зачем русские запускают эти спутники, но кое-что все же понять удалось. Запущенный вчера спутник подошел к запущенному позавчера и мы предполагаем, что спутники состыковались. То есть мы смогли их проследить до того момента, когда между ними расстояние составило около ста футов, а вот куда они делись потом… Месяц назад у них уже был такой запуск, русские сообщили, что у них отрабатывалась посадка спутника на площадку запуска, но откуда он запускался и куда приземлился, мы все еще не знаем.

— И, как я понимаю, русские специалисты из группы МГГ тоже ничего сообщить не смогли.