Вопросительные знаки в «Царском деле» - Юрий Жук

Выбрали комнату в нижнем этаже рядом с кладовой: всего одно зарешеченное окно в сторону Вознесенского переулка (второе от угла дома), обычные полосатые обои, сводчатый потолок, тусклая электролампочка под потолком. Решаем поставить во дворе снаружи дома (двор образован внешним дополнительным забором со стороны проспекта и переулка) грузовик и перед расстрелом завести мотор, чтобы шумом заглушить выстрелы в комнате»[203].

О том, как будущие жертвы были распределены среди палачей, рассказывалось в одной из предыдущих глав. Но можно напомнить, что при распределении ролей Государя «выспорил» себе П. З. Ермаков, как бывший политкаторжанин. (На самом деле, он никогда не отбывал каторгу!) Государыню должен был застрелить Я. М. Юровский, Наследника Цесаревича – Г. П. Никулин, а Великую Княжну Марию Николаевну – М. А. Медведев (Кудрин), так как она «была самая высоконькая».

Но, знающий читатель, наверняка, помнит, что вся внутренняя охрана ДОН состояла из десяти человек, за глаза именуемых «латышами». На самом же деле, только пятеро из них были нерусского происхождения: четыре этнических латыша и один венгр. А остальные пятеро – внешне походили на русских. Все «латыши» были вооружены револьверами Нагана обр. 1895 года. Точно такие же револьверы в качестве личного оружия имели Г. П. Никулин и Помощник Начальника наружной охраны ДОН П. С. Медведев.

Незадолго до убийства Я. М. Юровский приказывает П. С. Медведеву собрать все имеющиеся внутри ДОН револьверы и принести их в комендантскую комнату, что и было им выполнено.

Однако никто из исследователей до сих пор не попытался ответить на этот простой, в общем-то, вопрос – зачем Я. М. Юровскому понадобилось собирать это оружие накануне расстрела?

Мне кажется, ответ на него кроется не только в необходимости проверки, позволяющей коменданту самому установить степень надёжности личного оружия команды, находящейся под его непосредственным началом. Но также и в выявлении имеющихся у неё образцов револьверов одинарного действия (т. е. не самовзводных), называемых 3-линейными револьверами Нагана «солдатского» образца, скорострельность которых несколько уступала револьверам той же системы, но, так называемого, «офицерского» образца (т. е. самовзводных). А, кроме того, автор считает, что один из этих револьверов Я. М. Юровский отобрал лично для себя с целью его использования во время предстоящего расстрела Царской Семьи.

Помимо имеющихся на этот счёт документальных свидетельств (П. С. Медведева, А. А. Якимова и А. А. Стрекотина), написанных и запротоколированных в разное время, в пользу этого факта говорит ещё и то, что, ввиду своей портативности (револьвер Нагана является, несомненно, более компактным в сравнении, скажем, с пистолетами Маузера К-96 мод. 1912 г. и Кольта М1911), а также надёжности механического устройства (благодаря которому не составляло труда произвести выстрел без каких-либо предварительных приготовлений), можно с уверенностью сказать о том, что только его, а не какое-то другое оружие, предполагал использовать Я. М. Юровский для запланированного убийства, рассчитывавший, в первую очередь, на «эффект внезапности».

И именно это оружие – револьвер Нагана обр. 1895 года («офицерского») сжимал рукой в кармане брюк Я. М. Юровский, объявляя Романовым и Их слугам решение Президиума Исполнительного Комитета Уральского Областного Совета в ночь с 16 на 17 июля 1918 года!

Всё здесь сказанное косвенно подтверждается также ещё одним документом, хранящимся в ГА РФ. Это копия Ордера № 37 от 9 июля 1918 года, выписанного Артиллерийским отделом Уральского Областного Военного Комиссариата на получение из Областного арсенала (по требованию Коменданта ДОН) одного револьвера Нагана именно «офицерского» образца, так как имевшаяся в нём первичная запись «солдатский», сделанная при его заполнении, была вычеркнута и заменена словом «офицерский»[204].

Обсудив ещё раз некоторые детали предстоящего расстрела с пятью «добровольцами» (Г. П. Никулиным, П. З. Ермаковым, М. А. Медведевым (Кудриным), П. С. Медведевым и А. Т. Парупом), а также окончательно установив, кто в кого должен стрелять, Я. М. Юровский решает увеличить число исполнителей ещё на пять человек с целью соответствия количества палачей количеству намеченных жертв. Как и следовало ожидать, выбор коменданта пал именно на тех «латышей», которые относились к лицам нерусского происхождения. Приказав «латышам» собраться в комендантской комнате, Я. М. Юровский предложил им вынести всю мебель, имевшуюся в комнате их проживания, которая находилась в нижнем этаже дома Ипатьева, после чего (в присутствии их непосредственного начальника Г. Г. Индриксона), возвратив назад взятые у них револьверы, произвёл «распределение ролей», указав «…кто кого должен застрелить».

Однако, к удивлению Я. М. Юровского, все «латыши» наотрез отказались принимать участие в расстреле, ссылаясь на то, что они не будут стрелять в девушек… Однако причиной этого отказа послужило, отнюдь, не проснувшееся в них чувство жалости, а элементарное несогласие с отведённой им «второстепенной» ролью в этом «историческом событии».

Из воспоминаний Я. М. Юровского:

«Вызвав внутреннюю охрану, которая предназначалась для расстрела Николая и его семьи, я распределил роли и указал, кто кого должен застрелить. Я снабдил их револьверами системы “Наган”. Когда я распределил роли, латыши сказали, чтобы я их избавил от обязанности стрелять в девиц, так как они этого сделать не смогут. Тогда я решил за лучшее окончательно освободить этих товарищей, в расстреле, как людей неспособных выполнить революционный долг в самый решительный момент»[205].

Спустя годы, Г. П. Никулин во время беседы в Радиокомитете дал более объективное объяснение этому инциденту:

«Они там были, их несколько человек было, несли внутреннюю охрану, но они даже отказались участвовать в расстреле, отказались. (…)

Ну, может быть, эти проявляли… девушки, проявляли такую, знаете, любезность, может быть, особые улыбочки расточали этим самым постовым, и у них создалось такое впечатление, что им… Ну, струсили, я думаю, просто, чего там говорить»[206].

Но это, на первый взгляд, ничего не значащее обстоятельство в конечном итоге явилось причиной для путаницы в работах многих историков и исследователей. А дело здесь в том, что в других, оставленных Я. М. Юровским воспоминаниях, количество отказавшихся стрелять «латышей» не превышает двух человек.

Например, в так называемой «Записке Я. М. Юровского», составленной М. Н. Покровским с его слов в 1919 году, говорится о том, что только «…2 из латышей отказались стрелять в девиц»[207].