Том 6. Пьесы, очерки, статьи - Константин Паустовский

– Сроду у Толстого не было такого въедливого читателя, – сказал в потолок инспектор труда, валявшийся на соседней койке. – Хотите партию в шахматы?

Старик грузно встал и оказался похожим на зебру. В складках его костюма пыли не было, и они белели причудливыми полосами на мятых брюках и куртке.

Электрическая лампочка то желтела, то наполнялась светом. Играть было трудно. Когда лампочка тускнела, старик сердился и отмахивался от нее, как от назойливой мухи.

За стеной заведующий бурением инженер Лисовский говорил надтреснутым тенором, что работа идет прекрасно. Старик прислушался и шумно вздохнул:

– О-хо-хо! Никакого тут нет героизма, и никакого тут нет достижения! – сказал он, помахивая конем и не зная, куда пойти. – Если интересуетесь знать почему, то с моей стороны последуют пункты. Пункт первый: план буровых работ Москва нам обкорнала, а станков мы запасли много – для большого плана. Пять лишних станков! Поработайте без них, тогда и хвастайтесь. (Гордэ вашей королеве!) Пункт второй: жалобы на пустыню. Пустыня как пустыня, самая обыкновенная, другой она никогда и не бывает. Что ж вы думали, здесь Гагры или парк культуры и отдыха? Пункт третий: нет воды. (Раз вы взялись за фигуру, должны ходить, вы не маленький.) Скажите вернее: не было воды. Во времена Нобеля воду в Доссар качали по нефтепроводу из моря пополам с нефтью, опресняли и пили. А сейчас вам возят воду в новеньких цистернах из Урала и дают по ведру на человека.

– Что вы говорите! – рассердился инспектор труда. – А жара, ветры? А пыль? Неделю назад мальчишка, сын бурового мастера, пошел в степь ловить ящериц, его захватило ураганом, он сутки пролежал на земле, боялся заблудиться. Пыль сверхъестественная. В пяти шагах ни черта не видно. Думали, пропал мальчишка.

– Надрать ему уши, чтобы не отходил от поселка. Инспектор труда пожал плечами и сказал раздраженно:

– Шах!

Старик сделал страшные глаза и закрыл короля турой. На пороге выросла низкая и молчаливая тень.

– Это кто, Сайд?

– Сайд. Я за тобой пришел.

Сайд был замерщиком на промыслах, на третьей дамбе, а старик – главным инженером треста. Он встал, со скрипом упершись руками в стол, надел автомобильные очки и кепку и, заметно припадая на ногу, двинулся к двери.

– Пошли!

За дверью ударил в лицо теплый песчаный гул. Звезды моргали в тяжелом небе, будто старались стряхнуть с себя пыль. От промыслов разило едким запахом нефти и горькой соли. Вышки торчали на дамбе среди мелкого соленого озера. Ветер продувал насквозь парусиновый костюм старика, но даже не высушил испарину, – ветер был горяч, он не успел остыть от дневной жары. Изредка в его ровный поток впутывалась шалая прохладная струя. Старик со свистом втягивал в легкие эту струю почти без остатка, кашлял и плевался.

Ветер относил вкось от столбов мутные шары фонарей.

Промысел работал будто во сне. Глубокие насосы сонно сопели, выплевывая густую нефть. В дизельных заунывно пели казахи-масленщики.

Старик не торопясь прошел по дамбе к вышке «128». Ругаясь, он влез по липкой лесенке на помост, где стоял резервуар с нефтью, и зажег электрический фонарик. Через мутный конус света пролетело разорванное облако гнуса. Мерно лилась в озеро отстоявшаяся в резервуаре пенистая вода. Старик померял уровень нефти в резервуаре, слез и осветил грязный клочок бумаги, исписанный цифрами. Клочок этот ему протянул Сайд.

– Так и есть, – сказал старик озадаченно. – Теперь за час прибавляется по два сантиметра.

Сайд радостно забормотал:

– Верно. Днем ничего не прибавлялось, когда ты проверял. Потому он, собака, приказал на два часа остановить насос. Потом, как только увидел, что ты идешь, – сам пустил. Ты пришел, мерял – ничего не прибавилось, а ты не знал, что насос не работал. Стрелять надо таких людей.

Старик промолчал. Он прикидывал в уме. Дело было так: утром замерщик Сайд Бабаев пришел к нему и попросил прийти на третью дамбу. Старик приехал на промысел на два дня из треста, из Гурьева, и ему не хотелось возиться с мелочами. По натуре скептик, он мало верил разоблачениям.

Сайд жаловался на управляющего промыслом Гордеева. Гордеев был на вид прост, ходил в скрипучих сапогах и чесучовом пиджаке – «под подрядчика», считался большим «практиком», знатоком дела, но старику не нравились его рыжие глаза и ласковая скороговорка.

– Что там? Должно быть, чепуха? – сказал старик Сайду.

Сайд угрюмо бубнил о насосах, которые стучат и выливают нефть на землю.

В конце концов старик пошел на дамбу. Сайд привел его к вышке «128». Новый глубокий насос действительно стучал, и сальники брызгались нефтью. Около вышки натекла большая нефтяная лужа. Сайд повел старика дальше. Почти у всех насосов на третьей дамбе пропускали сальники, и нефть медленно лилась мимо труб.

– Ай-яй-яй! – шептал Сайд. – Видишь – золото тикет. Я ему неделю об этом говорю.

– Да, золото, – повторил старик, и детские его глаза сделались синими и злыми. – Действительно, золото!

Нефть стекала вдоль труб тонкими буро-золотыми пленками.

Старик приказал Сайду проследить, сколько нефти в час дает вышка «128». Через два часа Сайд принес ему в общежитие запись на мятой коробке от папирос. Старик позвонил Гордееву и лениво спросил:

– Почему на третьей дамбе падает добыча?

– Буровые играют. То даст за сутки одну тонну, то десять. Там всегда так.

– Насосы в порядке?

– Насосы новенькие.

– Проверьте, и если пропускают, – исправьте сейчас же.

Днем старик пошел проверять дамбу. Насос на «128-й» уже не бил, и сальники не пропускали, но прибыли нефти не было.

– Да, – пробормотал старик, – или я идиот, или это дело будет иметь несколько весьма неприятных пунктов.

А к ночи все буровые на третьей дамбе увеличили добычу. Одна «128-я» дала за час два сантиметра.

Теперь все было ясно. Гордеев исправил насосы, но днем остановил их на время, пытаясь удержать цифры добычи на прежнем уровне.

– Какая цель? – спросил старик Сайда.

Сайд задрожал и ничего не ответил, – голос старика был ужасен.

– Если человек добросовестно ошибается, – старик взял Сайда за пуговицу и оттолкнул от себя, – он не скрывает своей ошибки. Если же он ошибается сознательно, – старик рванул Сайда к себе, – он хитрит и останавливает насосы, чтобы разница в добыче не била в глаза. Значит…

Пустыня дышала ровными, но слабыми вздохами. Ветер стихал. Старик зашел в дизельную, позвонил в контору и сонно пробормотал в трубку, чтобы Гордеева немедленно нашли и прислали в дизельную к вышке «128». Он вынул карандаш и сделал подсчет на стене.

«Два сантиметра в час = 300 кило нефти. 300 кило нефти примерно дает 8 тонн в сутки. Насос, по словам Сайда, пропускал 7 дней. Значит, из одной только „128-й“ вылили на землю, к черту, на воздух 56 тонн нефти».

Гордеев пришел торопливо и насупленно. Начальство не давало спать по ночам.

– Что, Станислав Сергеич? – спросил он хмуро и остановился в тени.

Старик молчал.

– Вы меня вызывали, Станислав Сергеич? – повторил Гордеев и отступил к стене.

– Я человек старый, – тихо сказал главный инженер. Его мохнатые брови и борода затряслись, и трудно было понять, от волнения это или от гнева. – Как и вы, я работал у Нобеля. Я знаю пласты в Бинагадах и Сураханах, как свою квартиру. Но у меня хватило ума понять и оценить новых людей. Они любят нефть не меньше меня. Они нюхом понимают в этом деле больше, чем сотни таких практиков, как вы. Нобель доил Эмбу, как корову, а новые хозяева ищут большую нефть, убивают пустыню, проводят дороги, бурят под соль, поставили все на дыбы.

Я, – старик подошел вплотную к Гордееву, – я работаю с ними и горжусь, что мне, шестидесятилетнему хрычу, доверили из этой сусликовой пустыни создать Великую Эмбу. Я буду биться над ней, пока не подохну! Поняли?

Гордеев молчал.

– Люди идут в пустыню, за сто километров! – крикнул старик. – Без воды, без верблюдов! Люди ищут нефть в Каратоне, где каторга – понимаете, каторга, а не жизнь, – пекло, тоска. Шапку надо снимать перед такими людьми! А вы что делаете!

– Я не пойму, к чему разговор, – сказал Гордеев.

– Завтра же к чертовой матери с промысла, вот к чему! Нефть спускаете в землю. «Хоть сто тонн, да я им не дам, я, Гордеев, нобелевский приказчик!» Сволочным делом занялись, гражданин Гордеев. Думаете: пустыня, дичь, директора-выдвиженцы ни черта не понимают, главный инженер – старик, спит на производственных совещаниях. Довольно! Вон с промысла и под суд! Формула вполне ясная!

Сайд дрожал. Вытаращенные глаза старика налились кровью. Он хрипел и поминутно хватался за горло.

Гордеев, что-то бормоча о месткоме, выскочил из дизельной.

Старик вышел на дамбу. Ветер продувал седую щетину волос. Пронзительные звезды плавали в озере кристаллами соли.