Сочинение Набокова - Геннадий Барабтарло

Пожалуй, легче переводить отрывки, потому что тутъ не нужно постоянно сверяться съ чертежами, пригонять углы, прикладывать отвъхъ къ стЪнамъ, пытаясь воспроизвести целостную стройность законченнаго оригинала.

Как вы думаете, кто станет читателем «Лауры…» (кроме рьяных почитателей Набокова)? Чем роман может заинтересовать молодых русскоязычных читателей, привыкших больше читать френдлеиты и твиттеры, нежели сложные и по смыслу, и по художественной форме тексты?

На второй вопросъ ответить легко: ничЬмъ, и такъ оно и должно быть. Литература этого высшаго разряда — не для нихъ, и, бол'ъе того, даже и не для людей привыкшихъ читать «вообще беллетристику». Здъсь нЪтъ высокомър1я нравственнаго, хотя есть ремесленное, но оно не должно быть никому въ обиду, т. к. любое художество ограничиваетъ доступъ къ тайнамъ своего искусства темь больше, ч-Ьмь оно искуснъе, т. е. чемь больше таланта и усилш надобно для его постижешя. Такого рода сегрегация существуетъ въ самыхъ разныхъ формахъ, и нечванливыми людьми обычно принимается какъ сама собой разумеющаяся разница въ склонности, способности, пониманш, на- выюЪ, опытъ. Скажемъ, одни вовсе не ум'ъютъ играть въ шахматы, друпе «знаютъ ходы», третьи иногда играютъ съ племянникомъ (но берутъ ходы назадъ и вообще предпочитаютъ шашки), четвертые — недурные любители, пятые — сильные практичесюе игроки, даюнце фору простакамъ на бульваръ по цълковому за партию, и т. д. по восходящей. И есть профессиональные мастера, которые изучаютъ шахматы вглубь и практикуютъ игру съ детства, и ихъ знаше на- чалъ и концовъ, понимаше типическихъ позицш въ разныхъ стад1яхъ партш, дальнобойный разечетъ хо- довъ, и т. д. отличаются оть любителя шахмать т-Ьмь же кореннымъ образомъ, какимъ отличается музыкальное понимаше шаниста отъ пониман1я любителя популярныхъ пЪсенъ: одинъ, читая партитуру сонаты, наслаждается стройностью композицш и фразировки, другой дергаетъ колЪномъ въ тактъ знакомой мелод1и, пульсирующей между наушниками, и зеваеть до слезъ въ зале концертной, куда его затащила подружка (а той отдала билеты товарка, которая выиграла ихъ въ лотерею у себя въ редакцш). Все это никому не обидно и само собой разумеется. И только въ ли- тературЪ' отчего-то завелось рЁцко обсуждаемое правило, что школьная грамотность, и ужъ т-Ьмь болт>е такъ называемое «высшее образоваше», въ какой бы то ни было области, позволяешь человеку постигать произведете искусства любой художественной сложности и высоты и, мало того, имЪть и даже высказывать о немъ суждеше. Это, конечно, смешное заблуж- деШе. Серьезная литература точно такъ же элитарна, какъ и серьезная музыка или высшая математика, и для ея нонимашя и о ней суждешя требуются склонность, способности, спещальныязнашя, многол^тнш навыкъ чтешя и тонкш, разборчивый вкусъ. Набоковъ писалъ именно для такихъ читателей.

Это не значить, что всъмъ остальнымъ входъ въ м1ръ его книгъ заказанъ, но это значить, что случайные или неприготовленные посетители увидятъ только то, что бросается въ глаза, а у Набокова это чаще всего поставлено именно для отвода глазъ — отвода отъ очень важныхъ и даже можетъ быть полезныхъ ископаемыхъ, доступныхъ только опытнымъ стара- телямъ.

Разъ ужь я уномянулъ шахматы и музыку, позвольте привести изъ книги, гдъ двЪ эти темы сплетены, два примера тонкой психологической подтушевки, разсчитанной на чуткое внимаше опытнаго читателя. Въ «Защитъ Лужина» безымянная (какъ и большинство главныхъ персонажей), тетка Лужина говорить ему: «Какой ты всё-таки хорошш мальчикъ». Это едва замътное «всё-таки» безъ объяснены! ирюткрываетъ благодарному разведчику тайный ходъ за сцену, щ-Ё невидимо для зрителя проходить одна изъ главныхъ темъ книги. У отца Лужина романъ съ этой тетей, двоюродной сестрой жены, и очевидно тамъ, за сценой, онъ ей жаловался на угрюмый, не отзывчивый харак- теръ сына. Толстой бы все это непременно растолко- валъ, т. к. считалъ своего читателя неснособнымъ безъ его подсказки понимать так1я вещи. Набоковъ же ставить своего читателя очень высоко, на то же мъсто, гдЬ самъ стоялъ, когда писалъ.

Я хочу на этомъ примъръ показать, что, въ то время какъ виртуозное мастерство письма Набокова заметно всякому (хотя не мнопе ионимаютъ, въ чемъ оно состоитъ), мастерства его психологической аппликатуры и несравненной композицюнной техники обычно не замт>чаюгъ. О метафизикъ нъ-чего и говорить.

Что до «Лауры», то въдь это скоръе болъе, чъмъ менЪе загадочное собрате отрывковъ, и оттого можно говорить только о достоинствахъ слога въ нъко- торыхъ достуиныхъ глазу или воображешю описани- яхъ. НЪтъ здашя, только начатыя тамъ и сямъ работы; Н-БГЬ даже архитектурныхъ чертежей, только смъты и несколько эскизовъ. Поэтому одни читатели этой книги будут недоумевать (большинство), друпе же (сравнительно немногочисленные спещалисты), въ зависимости отъ своего общаго отношен1я къ Набокову, будуть качать головой или потирать руки.

В июне 2010 года ко мне обратился с вопросами Максимилиан Фузовский, польский сотрудник американского журнала «Новости за неделю» (Newsweek). Ответы ему требовались срочно, и были посланы без промедления, но напечатаны не были под предлогом крайней спешки сдачи номера в печать. Помещаю их здесь в своем русском переложении.

Мартин Амис писал в [лондонской газете] «Гардиан»: «Сразу видно, что «Лаура» — это растянутый разсказ, который пытается стать новеллой». Другие же рецензенты писали, что это роман в отрывках. Что вы об этом думаете»?

На самом деле ни то, ни другое. Вообще в этой несусветной рецензии Мартин Амис как нарочно все время попадает пальцем в небо, и приведенное вами наблюдение — один из множества тому примеров. История сочинения «Лауры», возстанавливаемая отчасти по записям в его дневниках, отчасти из писем к издателю, а также поступательный ход и характер сохранившегося текста указывают на существование в чертежах замысла обыкновенного набоковского романа, разве что краткометражного (хотя даже этого нельзя утверждать). Более того, этот роман должен был обнимать собой другую книгу под названием «Моя Лаура». Все это сложной архитектуры здание Набоков уже соорудил мысленно, но у него достало сил и времени записать только около четверти, я думаю. Предполагать же, что у него в замысле была новелла или «роман в отрывках», есть нелепость, порожденная верхоглядством или невежеством. Мы имеем то, что имеем: множество кусков майолики разной величины, формы и качества отделки, где склееных, где нет, которые «пытаются стать» вазой, уже существующей в воображении, но недоконченной.

Полагаете ли вы, что «Лаура и ее оригинал» равны другим книгам Набокова, таким как «Ада» и «Лолита»?