Мой талисман - Татьяна Романова

«Все было неправильно – нельзя было завидовать, нельзя было ненавидеть людей, – успела подумать горящая в лихорадке женщина, – нельзя было связываться с Клариссой. Все возвращается, и бьет сильнее, чем ударила ты».

Сознание покинуло Сикорскую. Она лежала на земле в заброшенном доме, и в мире не было ни одного человека, который захотел бы ей помочь. А в доме мадам Клариссы хозяйничал Тимоха. Он уже понял, что его жертва сбежала, поэтому в ярости крушил мебель и зеркала, которые попадались под руку. В спальне он пнул ногой старый саквояж, стоящий на полу около кровати, и ушиб ногу. Было такое впечатление, что тот набит не женскими тряпками, а камнями. Тимоха открыл саквояж и оторопел – поверх белого холщового мешка и каких-то бумаг лежали золотые монеты. Их было так много, что парень даже не мог поверить своим глазам.

Тимоха высыпал содержимое саквояжа на ковер, сгреб ладонями золото в одну горку и развязал узел свертка. Серебряные вещи из дома Ресовского, уже погнутые и поцарапанные, лежали большой кучей в грязной наволочке.

– Вот дрянь, сколько успела украсть, – выругался Тимоха.

Но ведь это было такое богатство, какое ему и во сне не могло присниться. С таким богатством можно было и в купцы выйти. Если выпросить у барина вольную, а потом уехать в Воронежскую губернию, откуда он родом, вполне можно было хорошо устроить свою жизнь. Тимоха задумчиво собрал вещи и деньги в наволочку, а саквояж и бумаги бросил на полу.

«Нужно надежно спрятать все это, – решил он, – а эту ведьму все равно не найдешь. Договорюсь с кладбищенскими, пусть в закрытом гробу нищенку положат отпевать».

Он достал из наволочки одну монету, сунул ее в карман и отправился к пролетке. Ямщик, получивший щедрую плату за то, что указал щедрому седоку нужный дом, послушно ждал Тимоху. Парень плюхнулся на сиденье, аккуратно поддерживая свой узел, стараясь, чтобы металл в наволочке не звенел.

– Давай назад, – велел он ямщику, – да поживее.

На следующее утро в дом мадам Клариссы приехала Настасья Минкина. Она надеялась, что Сикорская смогла улизнуть из дома князя. В конце концов, Наталья теперь могла перебраться в новое имение. Увидев открытую дверь, Настасья решила, что подруга уже ждет ее, но подойдя поближе, женщина увидела, что дверь не открыта, а выломана.

– Господи, какой ужас! – испугалась Минкина, но тут же успокоила себя. – Наверное, бандиты, я всегда говорила, что женщине без защиты мужчины жить нельзя.

Она прошлась по дому, увидела разбитую мебель и осколки зеркал на полу. Все было совсем плохо, похоже, Сикорскую или убили, или увезли обратно в дом Ресовского вместе с документами на имение.

«Ну почему так не везет? – подумала Настасья. – Столько денег вбухала в это имение, и теперь не знаю, что стало с документами и Сикорской».

Превозмогая отчаяние, она ходила по комнатам, ища хоть какое-нибудь объяснение тому, что здесь произошло. Спальня мадам Клариссы, на удивление, не пострадала. Минкина обошла кровать и увидела на ковре перевернутый пустой саквояж и свернутые в рулон бумаги.

– Господи, спасибо тебе! – обрадовалась она, разворачивая свиток.

Это была купчая на имение и паспорт Сикорской.

«Возьму паспорт себе, – решила Настасья. – Документы на имение оформлены на этот паспорт, так что никто другой уже на него права не предъявит. А там видно будет, может быть, я когда-нибудь стану Сикорской».

Минкина уже равнодушно подумала, что, возможно, ее подруги нет в живых. Но имение теперь принадлежит Настасье, а какой ценой оно приобретено – не важно. Женщина лишний раз порадовалась, что она смогла так окрутить Аракчеева. Уж с ней такого, как с Сикорской, никогда не случится – Алексей Андреевич защитит. Он за свою Настасью всех в крови утопит до седьмого колена. Никто не решится поднять на нее руку. Женщина повернулась и вышла. Имущество вернулось к ней, остальное ее не интересовало.

Глава 22

В октябре в Ратманово пришла осень. Липы в аллее горели золотистой листвой, в саду убирали поздние яблоки, а розы на террасах отцветали, провожая ушедшее лето. Ольга всегда обожала осень и радовалась, что приехала домой в свое самое любимое время года. Ей было хорошо в саду, в лесу у водопада, в тишине любимого дома, где теперь жили только она и тетушка Апраксина. Печаль постепенно уходила, и девушка чувствовала, как вновь возрождается к жизни.

Княжна прекрасно помнила тот день, когда приняла решение уехать в Ратманово. Тогда, проезжая по Невскому проспекту, она увидела беременную Сикорскую. Женщина смотрела на нее с такой ненавистью, что Ольга испугалась. Бывшая камер-фрейлина даже не понимала, как ей повезло – ведь она ждала ребенка. Зачем было ненавидеть Ольгу, лишенную этого счастья. Раз Сикорская была беременна, значит, она имела и мужа, или, по крайней мере, любимого мужчину, иначе откуда мог взяться ребенок. А у Ольги не было ни мужа, ни ребенка, и уже даже не было надежд их когда-нибудь получить. Девушка подумала, что скорее заслуживает сочувствия, но уж никак не ненависти.

Коляска миновала Сикорскую, и Ольга испытала облегчение. Она закрыла глаза, стараясь выбросить из памяти злобное лицо беременной женщины, но оно, как назло, маячило перед глазами. И тогда княжна сделала то, что делала теперь часто. Она представила белый плат, который когда-то накинула на нее Лиза в давнем сне. Этот белый плат давал такое ощущение защищенности и покоя, что девушка помогала себе, мысленно накидывая его на голову. Вот и сейчас ей сразу стало легче. Ольга видела себя как будто со стороны: она в белоснежном плате, закрыв спину, плечи и руки, сидела в коляске, ей было тепло и уютно. Девушка увидела комок черной грязи, который ударился о ее голову, но боли не почувствовала, а грязь не оставила ни малейшего пятнышка на ее белом плате. Плат защищал Ольгу, укрывал от ударов судьбы, и сейчас девушка постепенно успокоилась и задумалась о том, что же делать дальше.

«Хорошо бы выйти в отставку и уехать домой, – подумала она, но тут же повторила самой себе то, что год назад говорил ей брат: – Фрейлина может покинуть двор, только выйдя замуж или вследствие тяжелой болезни».

Мужа у нее не было, и свадьба не ожидалась. Оставалась болезнь. Стыдно было обманывать императрицу и великую княгиню, но Ольга понимала, что слишком устала. Она боролась со своей тоской, и при этом всегда должна была быть веселой и выглядеть счастливой. Иначе себя вести она не могла, не позволяла гордость. Силы были на исходе. Нужно было хотя бы попросить отпуск. Девушка решила поговорить с великой княгиней, а потом уже с императрицей. Приехав в Павловск, Ольга присоединилась к веселой компании, играющей в шарады. Высокий, широкоплечий, великий князь Николай стоял, раскинув руки посреди площадки для крикета, а Александра Федоровна, глядя на мужа обожающими глазами, пыталась угадать, что же это значит. Наконец, она сдалась, и выяснилось, что великий князь всего лишь хотел изобразить русскую букву «Т». Это так развеселило всю молодежную компанию, что все хохотали до упаду. К Ольге, ожидавшей у площадки, все еще улыбаясь, подошла великая княгиня, она взяла под руку свою любимую фрейлину и направилась во дворец.