Терновая цепь - Клэр Кассандра

– Это невыносимо, – прохрипел Мэтью. – Я больше так не могу.

Он отвернулся и быстро вышел, оставив Корделию одну; ее сердце стучало так, будто она только что пробежала сотню миль.

Томас думал, что, как только они приедут на бал, Алистер бросит его и присоединится к своим приятелям, Пирсу Уэнтворту, Огастесу Паунсби и прочим, с которыми он не расставался в Академии Сумеречных охотников.

Но Алистер удивил его. Он никуда не ушел. Конечно, юноша не уделял все свое внимание исключительно Томасу. Они несколько раз останавливались, чтобы приветствовать родственников и знакомых – от Джеймса и Евгении, которая перевела взгляд с одного на другого и улыбнулась какой-то безумной улыбкой, до Эсме Хардкасл, у которой нашелся длинный список вопросов к Алистеру касательно его родни из Персии.

– Мое генеалогическое древо должно быть полным, – тараторила она. – Итак, скажите, верно ли, что ваша матушка была замужем за Сумеречным охотником из Франции?

– Нет, – буркнул Алистер. – Мой отец был ее первым и единственным супругом.

– Значит, она не отравила француза из-за денег?

Алистер грозно сверкнул глазами.

– Она отравила его по другой причине? – Эсме приготовила ручку.

– Он задавал слишком много вопросов, – мрачно произнес Алистер, после чего Томас уволок его прочь.

Странно, но Алистер снизошел до возни с Алексом, маленьким кузеном Томаса. Малыш обожал кататься на плечах у Томаса, так как это позволяло ему разглядывать окружающих с большой высоты. Оказалось, что ему также нравится, когда Алистер таскает его на руках и щекочет. Томас вопросительно приподнял брови, на что Алистер заметил:

– Мне пора уже начинать практиковаться, верно? Скоро у меня появится крошечный братец или сестричка.

Внезапно он замер, уставившись куда-то за спину Томасу.

– Взгляни на это, – произнес он, и юноша, обернувшись, увидел Анну и Ари, которые, обнявшись, вальсировали, не замечая никого вокруг. Некоторые гости разглядывали их во все глаза – Бэйбруки, Паунсби, Ида Роузвэйн, сам Инквизитор, мрачный, как туча, – но остальные болтали или танцевали как ни в чем не бывало. Даже мать Ари смотрела на девушек мечтательно, и в ее взгляде не было ни гнева, ни осуждения.

– Вот видишь, – вполголоса сказал Томас. – Небо не упало на землю.

Алистер поставил Алекса на пол, и мальчик, проковыляв к матери, подергал за подол ее синего платья. Алистер кивнул Томасу, приглашая следовать за собой, и Томас, размышляя, чем он его обидел, и если обидел, то насколько это серьезно, пошел за ним. Юноши остановились за большой вазой с ветками тиса. Из-за вазы людей в зале было почти не видно.

– Ну хорошо, – заговорил Томас, выпрямившись. – Если ты злишься на меня, так и скажи.

Алистер заморгал.

– Почему я должен на тебя злиться?

– Возможно, ты недоволен тем, что я заставил тебя поехать на бал. Возможно, ты предпочитаешь быть рядом с Чарльзом…

– Чарльз здесь? – Казалось, Алистер был искренне изумлен.

– Он делает вид, что не замечает тебя, – сказал Томас. – Очень невоспитанно.

– Я его не видел. Какое мне дело до Чарльза? – проворчал Алистер, и Томас одновременно обрадовался и удивился, услышав эти слова. – И я не понимаю, почему тебе так не терпится, чтобы он заговорил со мной. Возможно, тебе самому сначала нужно подумать, чего ты хочешь от жизни.

– Алистер, ты последний человек, от которого…

– А ты заметил, что мы стоим под омелой? – перебил его Алистер, и его черные глаза лукаво блеснули. Томас поднял голову. Действительно, на стене, как раз над их головами, висел венок из белых листьев.

Томас сделал шаг вперед. Алистер машинально отпрянул и прижался спиной к стене.

– И в связи с этим ты хочешь, чтобы я что-нибудь предпринял? – спросил Томас.

Внезапно атмосфера сгустилась, совсем как там, на улице, где собиралась зимняя гроза. Алистер положил ладонь на грудь Томаса. Взмахнул длинными ресницами, опустил голову, чтобы скрыть выражение лица, но его рука скользнула вниз по плоскому животу юноши, а большой палец описывал круги, отчего Томасу показалось, что он весь горит.

– Прямо здесь? – прошептал Алистер, просунув пальцы за пояс Томаса. – Прямо сейчас?

– Я бы поцеловал тебя прямо здесь, – хрипло выговорил Томас. – Я бы поцеловал тебя перед всеми этими людьми. Я не стыжусь своих чувств к тебе. Мне кажется, это ты сомневаешься в себе.

Алистер поднял голову, и Томас увидел, что тот прятал: взгляд, полный жгучего желания.

– Я хочу этого, – сказал он.

Томас собрался наклониться вперед, прижаться губами к губам Алистера и, несмотря на свое смелое высказывание о поцелуе на глазах у всего Анклава, предложить пойти куда-нибудь, куда угодно, где они могли бы остаться наедине… но в этот миг раздался душераздирающий вопль. Вопль человека, испытывающего нестерпимую боль.

Алистер резко выпрямился. Томас отшатнулся. Сердце колотилось о грудную клетку. Он знал этот голос. Это кричала его тетя Сесили.

Джеймс остановился в коридоре. В ушах шумело. Он не собирался следить за Корделией и Мэтью, подслушивать их разговор; он пошел в комнату отдыха, чтобы раздобыть сигару для Анны, но, приоткрыв дверь, услышал голоса. Мэтью говорил страстно, настойчиво; Корделия явно была расстроена. Он знал, что должен повернуться и уйти, но что-то мешало ему. Он почти решился это сделать, когда Корделия произнесла: «Я не могу и никогда не буду любить тебя так, как ты желаешь, Мэт. Не смогу дать тебе любовь, которой ты достоин. Я не знаю, как будут складываться дальше мои отношения с Джеймсом. У меня нет никакого плана, я не приняла решения. Но я знаю одно. Я знаю, что не должна давать тебе ложную надежду».

Он должен был обрадоваться, услышав эти слова. Но ему показалось, что в его сердце вонзился шип: он чувствовал боль Мэтью, он задыхался от нее. Джеймс не стал дожидаться ответа. Слушать это все спокойно он не мог.

Он машинально побрел обратно в бальный зал, не замечая окружающих; когда отец попытался привлечь его внимание, сделал вид, что не слышит. Спрятавшись в нише, он невидящим взглядом уставился на рождественское «дерево». Он чувствовал, как сдавило грудь от волнения. «Я не знаю, как будут складываться дальше мои отношения с Джеймсом», – сказала она. Может быть, они оба ее потеряют, он и Мэтью. Может, так будет даже лучше; они смогут вместе пережить это несчастье, помочь друг другу. Но тоненький предательский голосок снова и снова напоминал ему о том, что Корделия пока не собирается разводиться, что она не отказалась от него окончательно. И этого было достаточно, чтобы в его душе ожила надежда, смешанная с чувством вины и каким-то другим, темным чувством, которое угнетало его, мешало ему дышать.

Перед глазами у него мелькали танцующие джентльмены в черных фраках и дамы в разноцветных платьях, звучала веселая музыка, но он ничего не видел: из углов наступали тени. Сейчас должно было произойти нечто ужасное, должно было совершиться зло; он физически ощущал его приближение.

Нет, это не тревога и не печаль, вдруг понял Джеймс. Это опасность, она совсем рядом. А потом он услышал вопль.

Люси знала, что ей следует немедленно подойти к Джессу, увести его куда-нибудь в укромный угол и передать слова Малкольма, но у нее не хватило на это духу.

Он был так доволен собой и увлечен своим первым балом, на котором присутствовал не как призрак. Взгляды девиц, полные восхищения, смущали его, но Люси улыбалась. Она гордилась Джессом – тем, как он держал себя, как говорил с новыми знакомыми и слушал их слова; девушка не смогла заставить себя испортить ему вечер.

Однажды Люси прочла в книге, посвященной хорошим манерам, что, представляя гостей друг другу, следует добавить какую-нибудь небольшую деталь о жизни одного из них, чтобы дать незнакомым людям тему для разговора. И поэтому она произнесла, обращаясь к Иде Роузвэйн: «Джереми Блэкторн коллекционирует старинные молочники в форме коровы». Пирсу она сообщила, что Джереми – астроном-любитель, а Таунсендам сказала, что он провел четырнадцать дней в корзине воздушного шара. Джесс довольно спокойно отнесся ко всем этим выдумкам и даже дополнял их красочными подробностями: Люси едва не поперхнулась, когда он сообщил Таунсендам, что во время полета на воздушном шаре питался только рыбой, которую приносили ему ручные альбатросы.