Король русалочьего моря - T. K. Лоурелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Белла напряглась, даже прикрыла глаза – и тут на её предплечье полыхнул камень в наруче, словно отвечая жадно тянущемуся огню, и огонь отступил, послушно вновь становясь светящимся яростным шаром, который Белла метнула в окно, укрывавшее врагов и грозившее ей смертью.
Дождавшееся своего часа пламя полыхнуло изнутри, будто попав на горючее масло. Изнутри раздался даже не крик, а вой, из окна рванулся человек – и ему досталась последняя стрела в колчане Одили.
– Давай!
Одиль увидела, что Белла уже стояла у нужной двери – и рванулась к ней, через колючую от обрезанной и высохшей травы поляну.
***
– … Я не знаю, как я это сделала, – услышала она усталый голос Беллы, едва перешагнув порог Башни Воды. – Никогда не выходило, и тут меня словно что-то позвало, не знаю… Вот Одиль, её спроси.
– Я видела только результат, – мотнула головой Одиль, чувствуя себя не просто усталой – выжатой, как лимон.
… После сданного экзамена по боевым искусствам они с Беллой обе дошли до истории будущего, но вместе их не пустили, и Одиль пошла первой. Там она осознала, что, возможно, они промахнулись, решив, что бой у Му Гуан можно будет вот так влёгкую сдать и забыть. Следующие часы для Одили прошли как в тумане. На истории будущего её расчет выглядел, как игры чудовищ из глубин подсознания – единственное из этой вакханалии, что ей как-то запомнилось, был гриб, бывший почему-то из дыма, но при этом смертоносный, напомнивший ей рассказы шведского гостя её отца, подарившие ей пару ночей сплошных кошмаров. От мыслей о зачётном в буквальном смысле грибе её отвлек Ксандер, сдавший её с рук на руки профессору Мендиальдеа, благо лазарет, где его ждала его учительница медицины, был недалеко.
– Андере Одиллия, да где же вы витаете! – строго воскликнул баск, хмуря кустистые седые брови над своими печальными глазами, когда она во второй раз не смогла пройти его защиту – крепкую, но базовую, к её позору – и ошиблась, записывая задуманную им и укрытую этой защитой цитату.
– Откуда же Шекспир, помилуйте!
Мое сердце спокойно, как вода, прошептала она себе, по одному выключая все чувства, как он учил.
Со зрением было проще всего, достаточно закрыть глаза. Следующим она отключилась от шепота и аромата лёгкого ветра, ласкающего яркие молодые листья. Последним ушло осязание – ощущение шершавого пергамента под рукой. So still die See, so still mein Herz…
Что он задумал? Что? В глубине себя она вглядывалась в туман, словно опять ища цель для смертоносной стрелы. Туман был непроглядным. Хоть луч бы, хоть луч света…
И тут, словно в ответ на этот мысленный зов, туман прочертили три луча, словно лёд, ставший светом, иначе она не могла бы это назвать – и она вдруг увидела, нащупала среди прочих самый яркий источник мысли и силы, на единое мгновение коснулась чужого разума, и успела лишь на это мгновение, пока вдруг между ними не встала каменная стена безупречной защиты, оставив лишь легчайшее ощущение чужого удивления. Но она уже писала, обгоняя память, перо летело по пергаменту, разбрасывая небрежно капли чернил, и она победно открыла глаза, чтобы посмотреть на свою добычу.
Поймите, мне нужно всё – как верно говорил наш соотечественник: нужна рука, что стреляла, глаз, что целился, сердце, что задумало…
– Вот, – сказала она, протягивая пергамент, поднимая глаза, уже уверенная, что сейчас увидит то же приятное удивление ещё и в лице учителя – и осеклась.
Впервые за очень долгое время предчувствие её подвело. Профессор смотрел на неё странно, словно видел впервые и ещё не был уверен, что знакомство ему понравится. Под этим слишком зорким, прищуренным взглядом ей захотелось поёрзать.
– Это же ваша цитата, учитель?
На последнем слове он слегка вздрогнул, и она потянулась – снова коснуться его разума, потому что сейчас ей начало казаться, что тот, чью мысль она прочитала, был незнаком. Но её пробное щупальце влетело в настолько же неуязвимую защиту, как та, что запретила ей читать цитату дальше.
– А как вы определили, что она моя?
Заёрзать захотелось совсем сильно, но она справилась с собой. По справедливости, отвечать не хотелось совершенно, потому что он учил её смотреть иначе, тонко чувствовать личность за ментальным голосом, но она устала и пошла коротким путем.
Уже предчувствуя неудовольствие, она призналась:
– Я коснулась самого сильного и… вооружённого разума, какой нашла. Менталистов мало, и кто сильнее…
– Нашла здесь? – прервал он её резко, как никогда не говорил и не прерывал. – В Трамонтане? Подумайте хорошенько!
– Н-нет… наверное, – уточнила она. – Простите, учитель, я, если честно, уже начала сдавать экзамены, и это оказалось труднее, чем я полагала, так что…
Он выдохнул. Еле слышно. А ещё он глядел на неё, её не видя, словно всматривался куда-то вдаль, озабоченно, даже встревоженно. Нашёл он искомое или нет, он снова вздохнул и бледно ей улыбнулся.
– Что ж. Этого можно было ожидать. Мой экзамен вы сдали, но в дальнейшем – умоляю, – и его голос действительно звучал мольбой, а не настойчивым приказанием, – следуйте тому, чему я учу. Это важно, понимаете?
Она пообещала.
Следующей была алхимия, и она честно постаралась сосредоточиться получше ещё до того, как открыла дверь лаборатории – но перешагнув порог, сморгнула, а потом и глаза потерла. Стульев не было, а на нескольких оставшихся столах были аккуратно расставлены и разложены едва не все травы, пряности, настойки и субстанции, о каких она когда-либо слышала. Заодно были и средства для их использования – начиная от склянок, котлов и горелок и заканчивая плошкой с голубым персидским мелом, специально для рисования ритуальных фигур.
Между столами вальяжно бродил крокодил Рудольф. Больше никого живого тут не было заметно, поэтому Одиль на всякий случай ему поклонилась и пожелала доброго дня.
– И вам доброго дня, – ответил спокойный голос Яна ван Гельмонта, который тут и появился из своего маленького кабинета. – Ну что ж, ваша задача – создать мне что-нибудь. Что угодно, времени у нас много, ингредиентов, как вы видите – тоже.
– Что угодно?
– Абсолютно что угодно, но только из того – и с помощью того – что вы видите здесь. Любой сложности. Приступайте.
***
– Одильке, ты правда ему кофе сварила?
– Правда, –
