Вельяминовы. За горизонт. Книга 2 (СИ) - Шульман Нелли

– Освоение целины, – Генрих сверился с табличкой на невысоком заборе, – очередное великое завоевание социализма… – судя по табличке, он стоял рядом с нужным ему домом:

– Вернее, не домом, а сараем… – поправил себя юноша, – но велосипед у нее хороший…

Крепкий велосипед прислонили к стене крытого толем крохотного строения. Генрих понял, что сестра Каритас живет прямо на участке. Ветер трепал простыни на веревке, на грядке рыжели круглые тыквы, делянки аккуратно вскопали. Сначала он думал, что женщина обретается в одном из наскоро отремонтированных после бомбежек, унылых домов у трамвайного кольца:

– Я решил, что она меня позвала сюда из соображений безопасности, но у нее здесь поленница дров, курятник… – Генрих почти ничего не помнил с военных времен, но сейчас на него пахнуло ароматом гари, жаром близкого огня:

– Мы с мамой ночевали в церкви на линии фронта, она столкнулась с дядей Питером… – из-за домика раздавался сильный голос, – она говорила, что я тогда носил щепки для костра. В той деревне тоже жили куры… – перекрывая перекличку птиц, сестра Каритас пела псалом. Генрих узнал слова:

– Блажен муж, не ходящий на совет нечестивых. Любимый псалом Волка. Максим его тоже хорошо поет… – младший брат занимался в хоре при православной церкви. Генрих надеялся, что отчим с дядей Меиром и дядей Джоном все-таки выбрался из СССР:

– Не было такого, чтобы он не возвращался, как мама говорит. Сестра Каритас нашла его в Швеции, поставила на ноги, он поехал в Лондон…

Пение стихло. Из-за угла появилась пожилая женщина, в строгом, монашеского покроя, темном платье, в платке, напоминающем апостольник. Генрих заметил блеск стальной цепочки на шее:

– Распятие она не носит, то есть не открыто. Мама рассказывала о крестике маленькой Марты, и о кольце со змейкой, но где в СССР искать эти вещи… – сестра протянула измазанную землей руку:

– Добро пожаловать, герр Рабе… – она склонила голову, – милости прошу в дом. Вы глазами на матушку вашу похожи… – Генрих улыбнулся:

– Мне все так говорят, сестра… – она распахнула дверцу сарайчика:

– Я аптечным огородом занималась… – женщина кивнула во двор, – скоро сезон простуд, мой чай придется ко двору… – темный чай, в кружке перед Генрихом, пах шиповником. Сестра поставила на стол блюдце с глазированными коржиками:

– Домашняя выпечка, – весело сказала она, – от прихожанки. Ешьте, вы еще растете, молодой человек… – Генрих заметил на стене единственной комнатки распятие:

– Она не убирает крест, не боится. Хотя такие места полиция не проверяет, сарай и сарай… – сестра Каритас положила перед собой большие ладони:

– Хорошо, что вы пришли, Генрих, – она подмигнула юноше, – молодежь к нам почти не заглядывает… – она достала из ящика стола растрепанное Евангелие. Генрих помялся:

– Сестра Каритас, только я не католик, а лютеранин… – она отмахнулась:

– Лютеране ко мне тоже ходят. Иногда удается дождаться священника, хотя служители Божьи в разрешенных храмах не хотят рисковать… – серые глаза твердо взглянули на Генриха:

– Мессу мы не служим, но Библию изучаем, словно во времена Лютера. Мы собираемся каждое воскресенье, как положено… – юноша помолчал:

– Сестра Каритас… – он подумал, что звучит глупо, но не спросить было нельзя, – сестра Каритас, вам не страшно… – подперев морщинистую щеку рукой, она полистала Евангелие:

– Иную притчу предложил Он им, говоря: Царство Небесное подобно зерну горчичному, которое человек взял и посеял на поле своем… – она взглянула на Генриха, юноша кивнул:

– Хотя оно меньше всех семян, но, когда вырастет, бывает больше всех злаков и становится деревом, так что прилетают птицы небесные и укрываются в ветвях его…

Придвинув к себе Евангелие, он продолжил читать.

Мюнхен

Из окна столовой адвоката Штрайбля виднелись башни Фрауэнкирхе, возвышающиеся над черепичными крышами старого города. Доктор Штрайбль весело замечал, что может разглядеть время на часах собора:

– Время деньги, милые дамы и господа, – наставительно говорил он на вечеринках, – американцы давно покинули Баварию, но мы должны помнить об их примере, потому что в бизнесе успешны именно они…

Чета Штрайблей часто устраивала благотворительные обеды. Адвокат и его супруга числились патронами десятка католических приютов и фондов помощи беднякам. Штрайбль жертвовал большие деньги своей партии, христианским социалистам.

На мраморном камине столовой, стояли фотографии в дорогих рамках антикварного серебра. Штрайбля сняли на террасе его альпийского шале, с канцлером Аденауэром. Фрау Матильда, в изысканной черной накидке, брюссельского кружева, преклоняла колена перед покойным папой римским. Женщина держала за руку хорошенького мальчика в костюме с галстуком:

– Мы навещали Ватикан три года назад, – Штрайбль отпил из хрустального стакана, – Герберту… – он кивнул на фото, – тогда исполнилось десять лет. Он на три года старше вашего сына, герр Циммерман… – сегодняшний обед, как выражался Штрайбль, имел почти деловой характер:

– Я не стану делать вид, что мы отмечаем мою защиту, – смешливо сказал он, позвонив американскому гостю, – в конце концов, диплом доктора права я получил летом, а на дворе середина октября…

Латинский диплом, выданный в университете Людвига-Максимилиана, висел в кабинете доктора Штрайбля, в его конторе по соседству с Фрауэнкирхе:

– Нет, нет, – продолжил адвокат, – никакого шампанского, то есть только к закускам, никаких дам. Фрау Матильда отдыхает в шале… – по слухам жена Штрайбля уехала в альпийскую клинику на очередную косметическую операцию, – Герберт в школе. Мы, мистер Циммерман и еще два гостя, мужчины. Я пригласил повара, официантов. Отужинаем по-холостяцки, обсудим будущее сотрудничество… – на десерт подали баварский крем и яблочный штрудель.

У Штрайбля был отличный винный погреб:

– Немецкая продукция еще выйдет на мировой рынок, – пообещал он, – мы будем пить мое семейное вино… – он с удовольствием показывал гостям фотографии своего виноградника на Рейне. Штрайбль обещал гостю знакомство с главой представительства его практики в Бонне:

– Фридрих молод… – заметил он, по телефону, – ему нет тридцати, однако, уверяю вас, он далеко пойдет… – адвокат Краузе приехал в Мюнхен с отчетом, как объяснил юноша:

– Действительно толковый парень, – Леон принял у хозяина коробку доминиканских сигар, – а ведь он военный сирота, учился по стипендии… – адвокат Краузе носил сшитый в Милане костюм, со скромными, серебряными запонками и такой же булавкой для галстука. Часы у него оказались стальными:

– Очень правильно, – подумал Леон, – он еще не дорос до бриллиантов и золотых хронометров, как его патрон… – Фридрих, тем не менее, водил итальянскую спортивную машину:

– Подержанную, герр Циммерман… – парень широко улыбнулся, – я не мог отказать себе в удовольствии. Я люблю быструю езду. У вас в Америке, наверное, есть лимузин…

На лимузине настояла Ривка. Леон пытался возразить, что в их новый загородный дом на Лонг-Айленде, можно добраться и на пригородном поезде. Жена вскинула бровь:

– Можно вообще ездить в Брайтон-Бич на метро, милый. Но зачем тогда было покупать особняк… – Леон поправил ее:

– Особняк в три комнаты… – жена покраснела:

– Это только начало. Я уверена, что мы скоро позволим себе виллу. Нас приглашают на уикенды… – обняв Леона, она поцеловала его в ухо, – надо появляться в гостях на приличной машине. В конце концов, в гараже дома пустует законно принадлежащее нам место. Обидно платить за воздух… – Циммерман развеселился:

– Можно его сдать соседям и сделать деньги… – Ривка развела руками:

– Не получится, правила кондоминиума на позволяют. Но, поверь, скоро парковка станет самым выигрышным бизнесом на Манхэттене… – поддавшись уговорам жены, Циммерман купил длинный Lincoln Continental:

– У нее… Кэтрин, нет лимузина, – подумал он сейчас, – у нее, кажется, вообще нет машины… – он не сомневался, что Кэтрин, унаследовав бизнес мужа, как и покойный Зильбер, ходит на работу пешком: