Беловодье - Марианна Алферова

Признаваться, что это правда, не хотелось. Но и лгать колдун не желал. Особенно при Наде.

— Так, — выдохнул Роман.

— Ну что ж, вы доказали. Вы победили.

— Нет. Не победил. Беловодье создали вы. Как бы то ни было. — Каждое слово давалось с трудом. На Надю Роман не смотрел. — Мне такое не под силу.

— Еще создадите. Какие ваши годы. — Роману показалось, что весь этот разговор вел какой-то другой, не прежний Гамаюнов. Прежний ни за что бы так не сказал. — Вы счастливец, — вздохнул Иван Кириллович. — У вас нет своего Сазонова.

— У меня есть ваш Сазонов, — не удержался, чтобы не съязвить, Роман.

— А мы с тобой будем счастливы? — спросил Роман Надю, когда они вернулись в усадьбу.

— Конечно.

— Эта спальня точь-в-точь как у Марьи Гавриловны. — Надя упала на широченную кровать под балдахином. — Моя спальня.

Они вновь поцеловались.

В этот миг время замедлилось во всем Беловодье, мечта погрузилась в аморфное ничто, остановилось мгновение, в котором Роман был наконец с Надеждой.

— Ты все-таки добился своего. — Она положила ему голову на грудь и смотрела на сгусток света, что плавал над их кроватью. В этом свете кожа казалась платиновой. И волосы Надежды тоже отливали белым металлом.

— Я всегда добиваюсь своего, — улыбнулся Роман. — Когда я в первый раз увидел тебя, понял: ты будешь моей.

— Приз, который надо выиграть?

— Может быть. Но думаю, что ты — моя судьба. И путеводная нить. И звезда. — Он запнулся. Потому что ожидал, что она начнется насмешничать.

Но Надя лишь спросила:

— Не слишком ли много?

— Мало… напротив. Ты — мое проклятие и мое мучение.

— Пожалуй, хватит. А то еще сочинишь, что я — твоя смерть.

— Кто знает. Надо у Стена будет спросить — может, это и так.

— Сотри мне память, чтоб я не помнила о прошлом. Ни про Антона, ни про роман с Лешкой. И Гамаюнова тоже хочу забыть. Ну их всех в болото. Будем ты и я. Будем жить без оглядки. И чтоб прошлое не холодило спину. Наслаждаться жизнью будем. Я так хочу!

— Я не хочу ничего в тебе стирать. А то станешь похожа на других.

— Боишься, значит?

— Может быть. Я оружия огнестрельного боюсь. Огня. И еще — тебя.

— И правильно делаешь, что боишься. Я у тебя всю силу отберу. Выпью тебя, одна шкурка останется. Возьму и ту шкурку выброшу.

— Нет, ты обманываешь. Напротив — ты мне силы даешь.

— Значит, я воскресла какой-то другой, не той Надей, которая умерла. Не помню, чтобы я хоть кому-то прежде могла что-то дать. Если не употреблять, конечно, это слово в пошлом смысле.

— Мне нравится, когда ты говоришь пошлости.

— Это тебя возбуждает? А что, если наша любовь разрушит Беловодье? Ты не боишься? Если каждый оргазм подталкивает творение Гамаюнова к гибели?

— Тогда мы погибнем вместе с ним.

— Ну что ж, давай разрушим его поскорее.

И ночь их счастья продолжалась год…

Роман вновь выплыл из прошлого в настоящее. Но еще один черный лоскуток беспамятства остался. Несколько дней? В Беловодье всего лишь несколько минут. Их тоже предстояло вспомнить. Колдун прикрыл глаза и так лежал, не в силах поверить, что там, в его снах, Надя только что была рядом. Была и исчезла… Почему? Где она?

Вспоминай, Роман, вспоминай скорее!

Остались последние

ВОСПОМИНАНИЯ…

Что произошло, Роман сказать не мог. Удара как такового не было — физического удара. Кажется, сначала он летел куда-то, а перед глазами его сыпалось крошево стекол и мелькало серое, зеленое, коричневое, потом опять зеленое, пока наконец не вспыхнуло ослепительно, как блик солнца на воде, и оборвалось черной непроглядностью. Потом в воспоминаниях пошла тьма. Будто сон без сновидений. Роман не мог вспомнить то, чего не видел и не знал.

…Он слетел с кровати от удара. Хотел подняться, но кто-то наступил ему ногой на грудную клетку. Хотел произнести формулу изгнания воды — губы не шевельнулись. Тело сделалось ватным, бессильным, в мозгу — тоже вата, туман, нет, не туман — дым, дым… Да что ж это такое?

— Быстрее, — крикнул кто-то из темноты, и Роман узнал голос Сазонова.

Как же Беловодье его отпустило? Ведь велел… Неужели этот колдунчик смог пересилить господина Вернона? Нет, конечно, не колдунчик, Сазонов силен, и очень даже. Роман рванулся, губы шевельнулись, но заклятия не выдохнули.

— Скорее, — повторил Сазонов.

Мелькнул свет — кто-то зажег свечу. Клубы дыма наполняли комнату. Колдуну казалось, что кто-то держит его за руки и за ноги. Но нет, никто его не держал. Только руки и ноги его приросли к полу. К полу, который был частью Беловодья. И свечу держал над колдуном край занавески. Скрутился, обратившись подобием руки, и прислуживал. Сазонов нагнулся над колдуном. Острое лезвие вспороло кожу на груди.

— Быстрее, — бормотал Сазонов, орудуя скальпелем.

Кому он приказывал? Сам себе? Или кому-то другому? Или… скальпелю? И Надя? Где Надя?

Еще один порез, и еще… Роман пытался произнести заклинание, но не мог. В мозгу плавал серый разъедающий мысли дым. Как Сазонов вырвался? Не мог он, не мог. Вода-царица… Еще один порез… Колдун, прежде почти всемогущий, чувствовал себя беспомощным поросенком, которого собрались прирезать. Он не мог даже кричать от боли. Боль стекала внутрь, переполняя душу. Когда сам создаешь ожерелье и ведешь скальпелем по коже, боли нет. Лишь ощущаешь прикосновение металла. А тут саднило, как при настоящем порезе. Чужое колдовство! Новый порез. Каждый куда длиннее того, что необходимы для создания ожерелья. Что Сазонову нужно? Зачем? Семь новых кругов Беловодья? Чепуха. Бесконечная пытка. Все качалось и плыло. Роман подумал с надеждой, что сейчас потеряет сознание. Но сознание не уходило. Он рванулся еще раз и выкрикнул самое простое заклятие, какое смог осилить. Тут же одну руку удалось освободить.

Сазонов в ответ тоже ругнулся магически. И Роман вновь был пленен.

— Лучше держи, — велел Сазонов.

Кому он приказывал? Роман не мог понять. Кроме них двоих в комнате никого. Неужели повелевает Беловодьем? Но как? Где Надя?

И такая ненависть вскипела в Романе, что ненавистью этой обожгло пленителя. Раздалось шипение, волна пробежала по полу и…

Сила, что его держала, ослабла на миг. Но вырваться Роман не смог — необоримой была сила. Лишь успел колдун пожелать:

— Чтоб вам мои ожерелья бедой обернулись.

Как простой смертный пожелал. А может, и как колдун — он и сам не понял. Но от всей души. Говорят, дурного желать нельзя, мстить нельзя, и все такое. Но эти правила не для колдунов писаны.

— Тихо, — повелел Сазонов. — На меня проклятия твои не действуют.