Том 10. Братья Карамазовы. Неоконченное - Федор Достоевский

Возникновение нового замысла было подготовлено всем предшествующим творчеством Достоевского, тесно связано с «Записками из Мертвого дома», «Игроком», «Преступлением и наказанием», «Идиотом».

Герой «Жития» — человек горячий и страстный, он «не прощает ничего ложного и фальшивого» в людях. Обстоятельства же, в которых протекает его детство, очень скоро доказывают ему грязь и безобразие «больших», учат презрению к ним: пьянство и «падение» старичков, гостей, учителя; несправедливое обращение с ним развратного отца, его жестокость по отношению к крестьянам; любовные дела мачехи, о которых мальчик узнает случайно и в которые как-то оказывается «ввязан». В нем крепнет «инстинктивное сознание превосходства, власти и силы», своей необыкновенности, просыпается «чувство разрушения». Он находит наслаждение в том, чтобы преступать принятые нормы морали. Краткое указание на чувства, испытываемые им при этом («Сам дивится себе, сам испытывает себя и любит опускаться в бездну»), может быть прокомментировано подробным рассуждением из «Записок из Мертвого дома»: «Точно опьянеет человек, точно в горячечном бреду. Точно, перескочив раз через заветную для него черту, он уже начинает любоваться на то, что нет для него больше ничего святого; точно подмывает его перескочить разом через всякую законность и власть и насладиться самой разнузданной и беспредельной свободой, насладиться этим замиранием сердца от ужаса, которого невозможно, чтобы он сам к себе не чувствовал» (наст. изд. Т. 3. С. 305). Герой «Жития» еще мальчиком проходит через разврат, святотатство, убийство. «Гордая и владычествующая натура» — так определяет его автор. Его, как и Раскольникова в «Преступлении и наказании», мучает кровь, он тоже признается в убийстве («молчание кончается через полтора года признанием о Куликове»); после же монастыря, куда его отдают на исправление, он совершает еще много «страшных злодейств».

«Огромный замысел владычества» после долгих колебаний приобретает конкретную форму: герой «устанавливается <…> на деньгах». Но в отличие от героя «Игрока» Великий грешник хладнокровно обдумывает, способны ли деньги быть «точкой твердой опоры», начинает с воспитания «воли и внутренней силы» («Сила воли— главное себе поставил»), ибо понимает всю трудность задачи «вынести» деньги, «выдержать себя» в роли накопителя. Идея утверждения себя через богатство присутствует и в романе «Идиот» (Ганя Иволгин, Птицын). В «Житии», однако, тема денег получает более широкую социально-психологическую разработку. В том же аспекте она затем развивается в «Подростке» и формулируется в «Дневнике писателя»: «…человек всегда и во все времена боготворил материализм и наклонен был видеть и понимать свободу лишь в обеспечении себя <…> деньгами. Но никогда эти стремления не возводились так откровенно и так поучительно в высший принцип, как в нашем девятнадцатом веке» (Дневник писателя. 1877. Март. Гл. II, § 3).

Гордый, своевольный герой-разрушитель, одержимый идеей денежного могущества, «кончает воспитательным домом у себя и Гасом становится». В «Житии» Достоевский вернулся к задаче, намеченной в «Преступлении и наказании» и прямо поставленной в первоначальных планах «Идиота» (см. об этом: IX, 342–350; наст. изд. Т. 6. С. 622–624), — показать, как «самоотвержение» одерживает в душе человека победу над «безумной гордостью». Герой «Жития», в котором акцентированы сознание своей исключительности, гордость, «гадливость» к людям, стремление господствовать над ними, не всегда находится во власти разрушительных сторон своей натуры. «Многое его иногда трогает сердечно»: сострадание к Хроменькой, «друг, смирный, добрый и чистый, перед которым он краснеет». Он «кается и мучается совестью в том, что ему так низко хочется быть необыкновенным». Тяжелое и некрасивое детство все-таки оставляет в нем теплые воспоминания («поэзия детских лет», «первые идеалы», «страстная вера»). Все это — залог его будщего духовного перерождения. При этом тема любви к людям, побеждающей высокомерие и ненависть, сопрягается, скрещивается с глубоко личной для Достоевского темой религиозных сомнений. Писатель намеревался сделать живым и убедительным воплощением одного из двух противоборствующих начал души героя Тихона Задонского; второе, антихристианское, начало должен был символизировать «антитез Тихону» — Ростовщик, «человек ужасный», внушивший герою идею накопления. Процесс религиозно-нравственной борьбы, совершающийся в герое, Достоевский рассматривал как черту типично национальную (ср. запись от 1 января 1870 г. о типе из коренника).[70] С «Житием», таким образом, было тесно связано развитие представлений писателя о русском человеке и его характере.

Личность и сочинения Тихона Задонского (в миру Тимофея Савельевича Соколова (Соколовского), 1724–1793), воронежского и елецкого епископа, с 1769 г. удалившегося в Задонский монастырь, могли заинтересовать Достоевского еще в Сибири или, что более вероятно, в начале 1860-х гг.,[71] когда вышло в свет пятнадцатитомное собрание его произведений, а затем несколько его жизнеописаний. Об устойчивости интереса писателя к Тихону свидетельствуют и его признание в письме к А. Н. Майкову от 25 марта (6 апреля) 1870 г. о том, что Тихона он «принял в свое сердце давно с восторгом» (XXIX, кн. 1, 118), и его более позднее высказывание: «А кстати: многие ли знают про Тихона Задонского? Зачем это так совсем не знать и совсем дать себе слово не читать? Некогда, что ли? Поверьте, господа, что вы, к удивлению вашему, узнали бы прекрасные вещи» (Дневник писателя. 1876. Февраль. Гл. I, § 2).

Жизнеописанием Тихона подсказан выбор для второй части «Жития» ситуации: Тихон и ребенок. Тихон преподавал в Новгородском духовном училище и в Тверской семинарии. Став воронежским епископом, он основал ряд школ, которые нередко посещал. В Задонском монастыре, по утверждению биографов, его много раз видели окруженным детьми, которых он стремился приохотить к посещению церковных служб. Христианское воспитание детей было частой темой проповедей Тихона. Переживания героя «Жития» не случайно оказались близки и понятны ему. Во всех жизнеописаниях Тихона говорится, что он знал приступы тоски, отчаяния, сомневался в своем религиозном подвиге, боролся с природными вспыльчивостью и гордостью. В планах «Жития» получил также отражение факт, относящийся к последнему периоду жизни Тихона: выйдя из себя, его противник в споре, богатый дворянин, знаток французской и английской философии, дал Тихону пощечину, тот в ответ низко поклонился и попросил прощения у своего врага.[72] В «Житие» вошел и еще один характерный для легендарной биографии Тихона эпизод: «Тихон говорит одной барыне, что она и России изменница и детям злодейка». По преданию, Тихон очень часто не допускал к себе разрумяненных и напудренных дам, говоря: «Смертное свое тело убирают и украшают, а о доброте душ своих едва ли когда вспомнят».[73]

По учению Тихона, зло необходимо, неизбежно для рождения добра, истинного и неподдельного. Победи себя, призывал он, победи «смирением гордость, гнев кротостию и терпением, ненависть любовию».[74] Человек должен быть признателен судьбе за искушения, беды и страдания: именно благодаря им он может познать себя и узнать зло, которое кроется в его сердце. Лишь на трудном и горестном пути открываются цели упорной работы над собой, которая дает ценность и смысл человеческому существованию. Возможность просветления и очищения, по убеждению Тихона, открыта любому человеку, какие бы преступные деяния ни отягощали его совесть: «Прииде сын божий грешники спасти, не такие и такие, но всякие, какие бы они ни был и…».[75] Тихон не pаз говорил о прощении и обращении великого грешника, о житии нераскаянном и житии новом (курсив наш. — Ред.), например: «И уже прежнее твое житие скаредное и скверное не повредит тебе, как тьма вышедшему на свет. Тьма — нераскаянное житие и заблуждение; свет — покаяние и исправление Ты, отрекшися прежнего своего жития и начнеши новое, как из тьмы на свет вышел…».[76]

В своих сочинениях Тихон настойчиво возвращается к мысли о победе над собой, как бы опасаясь возможности ее ложного истолкования. Тезис этот у Тихона направлен против гордости и самолюбия. Великий же грешник находит в нем опору своей мечте «быть величайшим из людей». Герой «Жития» стремится одолеть страсти и победить слабости, которые могут отвлечь его от главной цели — подчинить себе людей и владычествовать. Он далек от истинного смирения («смирения в сердце»).

По мысли Тихона, напрасно считает, что победил себя, и тот, кто, отвергая чины и титулы мирские, хочет, чтобы его почитали за святость, и тот, кто, называя себя «паче всех грешником», не позволяет другим сказать о себе что-нибудь подобное: «…как серп сличенную выю носят, но внутрь ум возносят», — пишет он.[77] Подлинное смирение означает высшую духовную свободу. Этот пункт учения Тихона привлек внимание Достоевского своей созвучностью его идеям. «Все о смирении и о свободной воле» — одна из тем бесед героя и Тихона, указанных в рукописи «Жития».[78] Интерес к теме смирения и свободы, как она разработана у Тихона, не ослабел у Достоевского и впоследствии (ср. в романе «Братья Карамазовы»).