Пастырь Вселенной - Дмитрий Абеляшев

— И что? — спросила Лея, чуть преребивая старика с заметным надрывом в голосе — видно было, что она до сих пор не простила себе того, что при ее участии земная зараза проникла на Анданор.

— И все, — удовлетворенно откликнулся батюшка. — Я-то простой иерей, да тут таких духовных мужей привезли, епископов, если знаешь, о чем я.

Лея чуть заметно кивнула, вся превратившись во внимание, даже шею, обыкновенно величаво-горделивую, вытянула в сторону священника, будто была не аристократкой, а женщиной из простонародья или же маленькой девочкой. Даже рот чуть приоткрыла, отметил Император.

— Ну вот по их-то молитвам, — продолжал жрец, — Господь прекратил болезнь, и мы теперь все домой собираемся.

«Прибедняется», — подумалось Императору.

От его слов Лея так и подпрыгнула на месте, будто собираясь то ли броситься старику на шею, то ли захлопать в ладоши.

«Жаль будет казнить ее, — подумал Император. — Она так любит Анданор. Но вот партизана своего — все-таки больше. Про него-то про первого спросила».

— Володя-то переживал за тебя сильно, — сказал священник, — что, случись с вами чего, ты некрещеная умрешь. Потому как крещеные после смерти, если хорошо жили, в хорошие края идут, а язычники — ну, как вы тут все, на Анданоре вашем, в другие, похуже. И не встречаются больше. Никогда.

«А он хитрец, как и все жрецы, должно быть, — отметил Император. — Володе-то он все это тогда, в большом тронном зале, совсем по-другому преподносил. Жена, мол, может спастись, если муж у нее христианин…» Владыка Анданора, разумеется, и слышал их с Владимиром разговор, и помнил его дословно.

— А мне что, тоже креститься можно? — воспряла вдруг духом приунывшая было Лея.

— Ну ты же ведь не собака какая и не стингра там ваша, — заулыбался священник. — А что с другой планеты — ну так что с того? Мало ли где какой человек родится. Я и с епископами посоветовался — у нас, детка, тоже, знаешь, своя дисциплина, — все говорят, можно. Дело в другом — сама-то ты веришь ли в Бога или только чтоб с Володей своим встретиться, креститься надумала?

— А если не верю — так и не встречусь с ним, даже если крещусь, так, что ли? — спросила Лея, побледнев.

— Выходит, так, — откликнулся священник. Лея задумалась и спросила:

— А я после крещения уже не должна буду никаким анданорским богам поклоняться, даже кулямбу кровью поливать?

Батюшка с улыбкой потупил взор и сказал:

— Я про клумбы ваши ничего не знаю, но думаю, что нельзя. А ты откуда про веру нашу так много знаешь, Володя, что ли, рассказывал?

— Да, — отозвалась Лея. — Он мне и книжки про святых ваших давал читать в Москве. Мне понравилось.

— Это он молодец, — одобрительно кивнул батюшка. — Времени зря не терял.

Лицо у Леи вдруг стало отрешенно возвышенным, красивых губ коснулась грустная улыбка. Лея сказала:

— Хотя о чем это я, о каких богах, какой кулямбе! Я все о старом, а мне, должно быть, и жить-то несколько дней осталось.

«Меньше», — тихонько, словно собеседники могли его услышать, поправил Император, незаметно для себя сокрушенно кивая головой. Он сам был в полной мере захвачен патетикой беседы.

— Один Господь знает, сколько тебе жить осталось, красавица, — возразил священник. — Без Его воли у верующего человека и волос из головы не выпадет, поверь мне.

— Верю, — печально улыбаясь выразительными глазами и уголками губ, откликнулась Лея.

«Артан дэ варсадо», — все так же тихонько прошептал Император, что в вольном переводе на русский означало бы «Это уж вам дудки». «На Анданоре все решаю я, во всяком случае, до тех пор, пока душа не расстанется с телом», — подумал он, откидываясь на спинку трона.

— И что, мне правда все грехи простятся при этом, даже то, что я привезла болезнь на свою планету? — осторожно спросила Лея.

— Да. Ты становишься новым существом, начинаешь с чистого листа. Твоя прежняя история вся на этом окончится, — уверенно сказал батюшка.

— Я верую и хочу принять святое крещение, — негромко сказала Лея.

— Ну, что же, — удовлетворенно засуетился батюшка, начав что-то искать в складках рясы, и извлек оттуда, наконец, маленькую книжечку в засаленном, потертом кожаном переплете. — Сейчас, детка, я отыщу Символ Веры, ты его прочитаешь, да я и крещу тебя.

— Не утруждайте себя, батюшка, — со сложнопередаваемой смесью любви и чувства собственного достоинства в голосе откликнулась Лея, — я знаю.

И она начала, да еще на незнакомый Императору, явно церковный распев:

— «Верую во Единого Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли…» — И так до конца, без единой запинки.

Император радостно рассмеялся, увидев, как теперь уже у священника изумленно поднялись жиденькие седые брови, а рот чуть не открылся, удерживаемый растерянной улыбкой.

«Вот так-то! Знай наших!» — негромко прокомментировал выразительную сцену владыка Анданора.

— Доченька… Но откуда ты знаешь?! — в радостном недоумении воскликнул священник после финального «аминь».

— Володя читал при мне. Я запомнила, — скромно отозвалась Лея, и вида не показав, что довольна произведенным эффектом.

— Ну ты умница, — похвалил священник, широко улыбаясь. — Если будешь в Москве, смотри навести старика, не забудь!

— Хорошо, — с той же грустной улыбкой отозвалась Лея, опустив взгляд.

«Правильно, Лея, — так же невесело подумалось Императору, — верно ты рассуждаешь. В Москве тебе побывать более не придется».

— Только знаешь что, — сказал священник, — я же тебя Леей-то не могу крестить, нет у нас такого имени. То есть дальше ты Леей называться можешь, это не грех, но в молитвах должна упоминать себя с новым именем, христианским. Я вот думал, как тебя назвать… Знаешь, у тебя в жизни так много с любовью связано — и с Володей вот вы друг друга полюбили так… крепко… И Господь, сдается мне, тебя любит, коли меня к тебе за столько световых лет крестить прислал… Да и маму мою Любовью звали, а ты, если память моя меня не обманывает, вижу, на нее похожа… очень… Так что окрещука я тебя Любовью, если не возражаешь.

— Я согласна, — с покорной полуулыбкой отозвалась Лея.

— Ну, а как крещу, ты уж старайся, сколько там тебе Богом отпущено, поступать, говорить и думать как христианка, тогда точно попадешь в Царствие Христово и Володю там своего встретишь, — сказал священник, отведя взгляд чуть в сторону, и Император увидел, что он и сам хорошо понимает, насколько велика вероятность скорой кончины его духовной дочери.

Батюшка, вновь подняв глаза на Лею, спросил:

— Ну, а как надо жить как христианка, ты уже наверняка знаешь?

— Знаю, — улыбнулась Лея. — Я все «Жития святых» прочла, пока жила в Москве у Володи.

— Ну вот и умница, — заключил беседу священник и начал приготовление к таинству, а затем и само крещение.

Император, затаив дыхание, следил за всеми его действиями с неизъяснимой печалью и особенно острым сейчас осознанием собственного одиночества и, что ли, потерянности какой-то, заполнившими его сердце.

«А все-таки жить тебе, раба божья Любовь, осталось не более земного часа», — подумал Император, глядя на пол тронного зала, где все еще сидело трехмерное изображение узницы. Священник закончил обряд и покинул камеру — и это сам Император нажатием кнопки распахнул перед ним стену, когда тот поднялся, чтобы уходить. Напоследок батюшка благословил Лею и, поцеловав ее в щечку, удалился. Теперь заключенная была одна. И жить ей оставалось не более земного часа. А через крохотные вентиляционные отверстия в камеру заключенной уже подавался не имеющий цвета и запаха газ, заставивший Лею, сладко позевывая, устроиться поудобнее, насколько это возможно на гладком полу, чтобы немного вздремнуть. Девушка думала, что это беседа со священником ее так утомила с непривычки. Император нажал на кнопку, и изображение исчезло, оставив сидевшего на троне Императора во всей полноте его одиночества.

Глава 39

НАВЕКИ ВМЕСТЕ

Прошло всего десять танов, или по-земному около получаса времени, как Император готов был сообщить Лее и Володе о своем решении. Спящие пока пленники уже висели друг напротив друга, вмурованные в изменяемые стены возле его трона. Решение далось Императору не легко — в прошедшие дни он долго и напряженно вынашивал наилучший вердикт. Прежде всего Владимир, вызывавший своей довольно-таки героической судьбой симпатию Императора, и так уже вознагражден — он как-никак спас родную планету от самой страшной участи — от хокса. Лею, влюбленную в земного партизана, должно было порадовать то, что ее смерть будет не только быстрой и безболезненной, но еще и одновременной с гибелью любимого, да к тому же от руки самого Императора, не возбранившего ей даже принять веру своего мужа.