Марготта - Екатерина Шашкова

– Ну что? Иди ко мне…

Смерть протянула мне руку. Но в этой руке у нее был жезл. Мой жезл! Чтоб меня убили с помощью моей же вещи? Да не дождетесь!

Но сопротивляться я не стала – просто не знала, что можно противопоставить этой страшной женщине. Где-то в душе разгоралась жуткая обида на весь мир, который сходит с ума, а виновата опять я.

И я закричала. Или завизжала. Или заорала. Сама я себя не слышала совершенно, но что-то в этом крике было такое, что пламя, охватившее уже все окрестные деревья, на мгновение пригнулось к земле и замерло в нерешительном ожидании. А Смерть вдруг побледнела, скривилась… и исчезла. Так внезапно, что я уже начала сомневаться, не привиделось ли мне все это… Как она вообще смогла оказаться рядом со мной, если стена… А я ведь и не заметила… Стена не просто лопнула или развеялась. Она исчезла, как исчезает любая магия после смерти того, кто ее создал.

А вокруг полыхал огонь. Впрочем, вокруг ли? Огонь полыхал во мне. Огонь был мной. А я была им и готова была уничтожить любого, кто ко мне приблизится. Но некому было приблизиться – Глазастый все-таки упал и теперь безуспешно пытался встать. Кьяло даже и не пытался… Остался только огонь, бесполезный теперь. Но вскоре погас и он, и сквозь монотонный гул в ушах я услышала стук копыт.

И кто же еще пожаловал по мою душу? Рука непроизвольно стиснула рукоять кинжала, но знакомый голос заставил ее бессильно разжаться.

– Ты как? В порядке?

– В полном… – пробормотала я, поднимая голову и пытаясь разглядеть Хозяина сквозь мутную красноватую пелену. Разглядела, попыталась выдавить из себя улыбку. – В полном порядке.

А потом земля встала на дыбы и долбанула меня по подбородку. Остальные части тела долбанулись об нее сами.

А по счетам мы платим кровью.

Своей? Чужой? Уже не суть…

Строки возникли в голове сами по себе и теперь категорически не желали из нее вылетать. Что самое обидное, обрастать продолжением тоже не спешили. Жалко… А начало было очень даже многообещающее.

– Эльфеныш, ну ты же понимаешь, что тебе нельзя здесь оставаться?

Я конечно же этого не понимала и понимать не хотела, но кивнула. Ладно, пусть нельзя, ему виднее. Мне было уже все равно.

Месяц назад я пришла в себя в особняке Хозяина, в Тангаре. И очень удивилась, не увидев никого вокруг. Мне почему-то казалось, что, когда Великий Герой лежит в отключке, рядом должны сидеть все его друзья и благоговейно ждать пробуждения. А потом наперебой твердить, что все у них хорошо. И отвечать на все мои вопросы, раскрывая последние тайны. Я, правда, на Героя-Всех-Времсн-И-Народов не слишком-то походила, но мечтать-то не вредно…

Так вот, когда я открыла глаза, то обнаружила себя лежащей на кровати посреди огромной полупустой комнаты. У меня в ногах бесстыдно дрых Глюк. Не знаю, чем он занимался, пока я спала, но сейчас поднять его смогла бы только Царь-пушка, выстрелившая над самым ухом.

Окна были распахнуты настежь, на улице лил дождь, и брызги то и дело попадали на лицо. Именно это меня и разбудило.

Закутавшись в одеяло, я отправилась в поход по дому на поиски хоть кого-нибудь. И обнаружила-таки Хозяина, спускающегося по лестнице навстречу.

– Ну хоть ты-то мне объяснишь, что происходит?

Он и так был значительно выше меня, а сейчас еще и позицию занял на самой верхней ступеньке.

– Нет бы спросить, как я себя чувствую… – Я картинно надулась, пытаясь как можно достовернее изобразить оскорбленную невинность. Но в этот раз почему-то не проканало.

– А как ты можешь себя чувствовать, если на тебе ни одной царапины нет?! Всяко лучше, чем те два полудохлых тела, которые валяются в дальней комнате и изо всех сил пытаются делать вид, что они тут ни при чем!

Я, конечно, могла бы для приличия поинтересоваться, кого он имеет в виду, но не стала. Мысль о родителях была слишком рассеянной и слишком неправдоподобной. Да и не хотелось о грустном, честно говоря.

– Они живы?

– А я разве сказал, что нет? Один так вообще почти здоров, но молчит, как гном на допросе. А второй так старательно изображает из себя статую, что даже я иногда верю. И если ты…

Но я, не дослушав до конца, бросилась в ту часть дома, которую посчитала самой дальней. И уже на полпути поняла, что не ошиблась в выборе направления – запах лекарств и каких-то местных трав с каждым шагом становился все явственнее.

В комнату я ворвалась, как наша директриса в женский туалет, когда ей сообщили, что пятиклассницы Оленька и Светочка курят там марихуану. Оленька… тьфу, то есть Кьяло, перебинтованный, как мумия Тутанхамона, заслышав шаги в коридоре, откинулся на подушку и придал лицу такое трагически-скорбное выражение, что я чуть не прослезилась от умиления.

– Тебе бы в театр драмы, герой!

Увидев меня, парень расплылся в широчайшей улыбке (мигом обнаружившей нехватку двух зубов) и бодренько вскочил со своего смертного одра. То есть попытался бодренько, но ворох повязок на всех видимых частях тела все-таки сковывал движения. А о том, что творится под повязками, я и думать не хотела.

– Лежи уже, защитник униженных и оскорбленных. Как чувствуешь-то себя?

– Да хоть сейчас в драку! На мне же все заживает как на собаке!

– Я бы даже сказала, как на медведе. Мог бы, кстати, и раньше рассказать. В нашей тесной компании магичек-идиоток, оборотней-некромантов, заколдованных юношей-коней и прочих глюков только берсерка и не хватало.

– Ну вот такой я. А рассказывать я сколько раз начинал, а вы меня все время на середине перебивали.

– Ага, опять я во всем виновата! – согласилась я, мучительно вспоминая, что же я еще хотела спросить. Ой, ну конечно… – А где?..

– Кто?

– Конь в пальто!

– Ушел. Сказал, что уже здоров и не может больше позволить себе пользоваться услугами этого гостеприимного дома. Вот прямо так и сказал. Кстати, между нами, он очень уж правильно говорит, когда не ругается. Простые ребята с улицы так не разговаривают.

– Ну знаешь ли… Если грамотность речи считать показателем, то ты вообще должен оказаться по меньшей мере младшим сыном какого-нибудь знатного обедневшего дворянина.

– Почему обязательно младшим? И почему обедневшего? Я же не виноват, что меня из дома выгнали! И еще… Он тебе, между прочим, письмо оставил. И я его даже не читал.

Кьяло несколько секунд порылся под подушкой, извлек оттуда мятый листок бумаги и протянул мне. Почерк у Глазастого оказался на удивление четкий, почти каллиграфический.

«В вечной любви мы друг другу признаться так и не успели – теперь жалею. Но жизнь, оказывается, удивительно хорошая штука, можно ей еще попользоваться. Извини, что не попрощался лично, но досточтимый господин Муллен сказал, что если кто-то из нас будет бесцельно шляться по дому или приблизится к твоей комнате, то он, как глава внешней стражи, лично проследит, чтобы наши многострадальные уши… или души… В общем, у него очень длинно получилось, я так не умею.