Есенин, его жёны и одалиски - Павел Федорович Николаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я московский озорной гуляка.
По всему тверскому околотку
В переулках каждая собака
Знает мою лёгкую походку.
Каждая задрипанная лошадь
Головой кивает мне навстречу.
Для зверей приятель я хороший,
Каждый стих мой душу зверя лечит.
Я хожу в цилиндре не для женщин –
В глупой страсти сердце жить не в силе, –
В нём удобней, грусть свою уменьшив,
Золото овса давать кобыле.
Средь людей я дружбы не имею,
Я иному покорился царству.
Каждому здесь кобелю на шею
Я готов отдать мой лучший галстук…
Серёжка был бестолков, но удивительно игрив. Для него не существовало чужих, к каждому он ластился, с каждым заигрывал, но главное – доставлял искреннюю радость хозяину.
Переписка «на удалёнке». После возвращения в Брюсовский переулок Есенин не задержался в нём – избегал близости с Галей. Урывками работал над «Поэмой о двадцати шести».
Много в России
Троп.
Что ни тропа –
То гроб.
Что ни верста –
То крест.
До енисейских мест
Шесть тысяч один
Сугроб.
7 сентября Сергей Александрович был уже в Баку. 13-го написал стихотворение «На Кавказе», в котором объяснил причины, побудившие его расстаться с Москвой.
Они[103] бежали от врагов
И от друзей сюда бежали,
Чтоб только слышать звон шагов
Да видеть с гор глухие дали.
И я от тех же зол и бед
Бежал, навек простясь с богемой,
Зане[104] созрел во мне поэт
С большой эпическою темой.
Находясь на Кавказе, Есенин старался быть в курсе литературной жизни столицы. В этом ему очень помогала переписка с Бениславской, которая, конечно, простила любимому его невнимание, цинизм и хамство. Писал сожительнице не по зову сердца, а по необходимости:
«Милая Галя! Привет Вам и Екатерине!
Сижу в Тифлисе, дожидаюсь денег из Баку. С книгами делайте, что хотите. Доверенность прилагаю. Высылаю стихи. “Песнь о великом пароходе” исправлена. Дайте Анне Абрамовне и перешлите Эрлиху[105] для Госиздата. Там пусть издадут “36” и её вместе.
Отпишите мне на Баку, что делается в Москве. Спросите Казина[106], какие литературные новости. Приеду, сам не знаю когда, вероятно, к морозам и снегу.
Напечатайте “36” в “Молодой гвардии” и получите деньги.
Мне важно, чтобы вы собрали и подготовили к изданию мой том так, как я говорил с Анной Абрамовной, лирику отдельно и поэмы отдельно. Первым в поэмах “Пугачёв”, потом “36”, потом “Страна негодяев” и под конец “Песнь”. Мелкие же поэмы идут впереди всего.
Целую и жму руки.
Сергей Есенин, 17/X.24.
Пишите, пишите».
Не забывал Сергей Александрович и о «запасном варианте» – в этот же день извещал Риту Лившиц:
«Живу скучно. Сейчас не пью из-за грудной жабы. Пока не пройдёт, и не буду. В общем, у меня к этому делу охладел интерес. По-видимому, в самом деле, я перебесился.
Теперь жену, балалайку, сесть на дрова и петь вроде Конёнкова: “Прошли золотые денёчки”. Ну да это успеем сделать по приезде на Русь».
«Золотых» денёчков с губителями его личности Есенину явно не хватало, на что он и сетовал в очередном письме Галине Артуровне:
«Живу довольно скучно. Одно утешение нашёл себе – играть в бильярд. Проигрываю всё время. Недавно выиграл в карты 1000 рублей, а после проиграл 1200. Какая-то полоса невезения!
Живу в отелях. Каждый день обходится в 20–25 руб. Гости, гости, гости, хоть бы кто меня спас от них. Главное, мешают работать».
Беспардонное хамство, которое великий поэт не замечает: у сожительницы нет червонца на его носки, а он проигрывает 1000 рублей. И не скучал Сергей Александрович ни в Баку, ни в Тифлисе, ни в Батуми: гости, гости, гости. Да и по злачным местам похаживал. А. Лаппа-Старженецкая свидетельствует: «Вот в этой-то бордели[107] встречался Сергей Есенин в бытность свою в Батуми со всеми женщинами, которые его осаждали, в том числе и с Ольгой Кобцовой, и с Есауловой, Соколовской, Шагане Тертерян. А не в “обществе педагогов”, как говорит Шагане, ибо в двухклассной армянской школе, где она временно работала групповодом “нулёвки”, не было никаких педагогов, кроме её сестры Катры».
Упомянутую Кобцову Есенин называл «Мисс Оль» – не только от имени её, а и от «Стандарт ойл» – места их знакомства и встреч (очевидно, так она там звалась).
В письмах к Бениславской (и по возвращении с Кавказа) Сергей Александрович уверял её в том, что избегал женщин, и у Галины Артуровны были основания верить этому: «С. А. неоднократно рассказывал, как приятели подбивали его пойти к проституткам, прекрасно зная, что проституток он боялся, как чумы. Ему казалось, что они все, все до единой, больны и, в случае чего, они неизбежно наградят и его тем же. Поэтому ни трезвый, ни пьяный он никогда не мог решиться на это» («Воспоминания о Есенине»).
Решался. Даже Мариенгоф рассказывает, что ходил с другом, насмерть напуганным возможностью заражения, к венерологу. Да и сам поэт косвенно признавал свои «грешки», утверждая, что он всё испытал и ни в чём себе не отказывал. В чём, в чём, в женской ласке точно.
…Но вернёмся к письмам поэта.
«Милая Галя! Я остаюсь пока на Кавказе, и останусь, вероятно, до мая.
Делать в Москве мне нечего. Все, что напишу, буду присылать Вам.
Посылаю Вам 2 стихотворения из “Персидских мотивов”. После пришлю ещё.
Издайте “Рябиновый костёр”[108] так, как там расставлено. “Русь советскую” в конце исправьте. Вычеркните слово “даже”, просто сделайте “но и тогда”… Потом не “названьем”, а “с названьем”. Если Анна Абрамовна не бросила мысли о Собрании, то издайте по берлинскому тому[109] с включением “Москвы кабацкой” по порядку и “Рябинового костра”. “Возвращение на родину” и “Русь советскую” поставьте после “Исповеди хулигана”. “Москва кабацкая” полностью, как есть у Вас, с стихотворением “Грубым даётся радость”. “Персидские мотивы” не включайте.
Разделите всё на три отдела: лирика, маленькие поэмы и большие: “Пугачёв”, “36”, “Страна”, “Песнь о походе”. После “Инонии” вставьте “Иорданскую голубицу”.
Вот и всё.
Этого собрания я желаю до нервных вздрагиваний. Вдруг помрёшь – сделают всё не так, как надо.
С. Есенин. 29/X.24»
* *
