Карабах – горы зовут нас - Эльбрус Иззят оглы Оруджев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сколько он так пролежал, полковник не знал. Когда по лицу забарабанили крупные капли дождя, он открыл глаза и огляделся вокруг. Рядом находился радист и незнакомый солдат, которые пытались растянуть над головой палатку.
— Радист, — обратился полковник к солдату, — как там батальоны, где Мирзали?
— Товарищ полковник, — голос солдата дрожал, — командир третьей роты старший лейтенант Хикмят Агаев командует батальонами. Он просил сообщить, как только вы придете в себя, и он сам вам все доложит.
— Разрешите вызвать его.
— Давай солдат, пусть прибудет сюда, — отдал полковник распоряжение, а сам стал искать ответ на вопрос, — Почему батальонами командует Агаев, где же тогда Алиев, Фазили и Тябрик? — думал он, еще не представляя страшную трагедию, обрушившуюся на батальоны.
Через минуту подбежал командир танка в шлемофоне и с ним начальник связи первого батальона.
— Товарищ полковник, старший лейтенант Агаев сейчас будет, он занимается отправкой раненых и погибших, — приветствуя полковника, доложил танкист.
— Какие потери, кто может из вас доложить, — полковник посмотрел на офицеров. Вперед вышел командир танка:
— 12 человек погибли и еще раненых 22 солдата, товарищ полковник, — одним вдохом доложил лейтенант и опустил голову.
Что-то здесь не так, промелькнуло в голове. Боль в груди усиливалась, стало трудно дышать. Казалось, что сердце сейчас не выдержит и разорвется на части.
— Позовите ко мне фельдшера Зибейду и быстрей, — он посмотрел на командира танка. Тот хлопал глазами, вытянувшись по стойке, не обращая внимания на струйки дождя, стекающие по его худощавому лицу. Лейтенант даже не делал попытки смахнуть их.
— Ну, что ты стоишь, пошлите солдата за фельдшером.
— Ранена она, товарищ полковник, недавно ее тоже вынесли с боя.
— Что с ней? Куда ранена?
— Снаряд миномета разорвался рядом с ней, она получила тяжелую контузию, пока без сознания. Сейчас ее уже наверно отправили в госпиталь.
— Кто еще ранен из офицеров? — он сознательно спросил именно о раненых офицерах, страшась произнести слово погиб.
— Докладывайте лейтенант или я пристрелю сейчас тебя, — полковник потянулся к кобуре с пистолетом.
— Что значит она тоже, не мямли, докладывай.
— Да помогите же мне подняться, — со злобой закричал полковник. Солдаты бросились к командиру и с помощью офицеров, помогли ему подняться на ноги. Голова закружилась, и если бы его не поддержали, то он бы рухнул опять на землю. Лейтенанты бережно поддерживали командира, а санитар причитал.
— Нельзя вам, товарищ полковник вставать, вас надо срочно в госпиталь.
— А ну-ка замолчи, солдат.
— Так, лейтенант, докладывай все, как есть.
Танкист поднял голову, собираясь с духом. Но не успел начать докладывать, как из-за валуна у подножья сопки, появился старший лейтенант Агаев с ним несколько солдат и офицеров. Подойдя к командиру бригады, он вскинул руку к головному убору, доложил.
— Товарищ полковник, батальоны вышли из боя и сосредоточены в исходных позициях. Командиры взводов и рот уточняют списки погибших и раненых. Старшинам рот приказано накормить личный состав и пополнить запасы боеприпасов, — закончив доклад, он опустил руку.
— Хикмят, что с Мирзали и, где мой адъютант, Тябрик? — он сверлил глазами ротного командира.
— Товарищ полковник, Мирзали погиб, пал смертью храбрых. Погиб и ваш адъютант Бахшиев, Фазили Ашраф тяжело ранен, осколок пробил ему голову, его отправили в госпиталь. Командир второго батальона капитан Гюльоглан Багиров пропал без вести.
— Где они? — недослушав доклад, спросил полковник.
— Мы вынесли их всех с боя и сложили там, — старший лейтенант показал в сторону одинокого дерева. Полковник оттолкнул офицеров, поддерживающих его, собрав всю свою волю, пошел в указанном направлении. Ноги скользили по камням, он падал и снова вставал. Вся его форма и руки перепачкались грязью. Из груди вырывался стон, но он продолжал идти, не обращая внимания, ни на дождь, ни на жуткую боль, пронзающую грудь. Если кто-то хотел ему помочь, он так смотрел на него, что последний оставлял свою затею, как только видел его глаза. Полковник подошел к своим боевым товарищам, уложенным рядком и накрытым солдатскими плащ-палатками. Он опустился на колени. Откинул полы палатки и стал всматриваться в застывшие лица. Так на четвереньках, он обходил своих солдат, бережно поправляя что-то на их лицах, шептал про себя, как бы прощался с каждым из них в отдельности. Подойдя к Тябрику, полковник, не обращая внимания на присутствующих, не выдержал тяжести.
Из его израненной разорванной осколком груди вырвался стон. Долгий жалобный стон заставил все живое смолкнуть и прислушаться. Высокий, гневный и трагический вопль повторился. Морозный озноб тронул спину бойцов, лежащих в окопах и укрывших в блиндаже, все замерло, стихло в распадке гор, а душераздирающий крик эхом повторялся еще и еще раз, он летел над горами к небу, и все вокруг цепенело от проявления его душевного горя. Кажется, замерла на мгновение земля, пораженная горем бедной души, тяжело опустилась темная туча, застыл на месте ветер и перестал шептаться Карабахский лес.
Все вокруг понимало, — кому-то очень больно этой темной ночью. Очень больно.
То, что происходило в потрясенной душе командира, сразу потерявшего друга, бойца, а с ним и желание жить и драться — никто не мог понять. Полковник излил свое отчаяние в пятиминутном душераздирающем плаче над трупами своих солдат и офицеров. Затем все его чувства, доступные человеку разом уступили месту одному — более понятному — чувству мести.
— Вы простите меня, Тябрик, Мирзали, и вы мои дорогие солдатики — как молитву твердил полковник. Я отомщу за вас. Эти хачики еще не знают, что такое месть. Тебе Тябрик всего 23 года, за каждый прожитый тобой год они заплатят кровью, — он переходил от трупа к трупу и молился за упокой их души. Многие солдаты покинули этот мир, так и не закрыв глаза, будто бы замерли, всматриваясь в грозовое небо. А может они просто хотели увидеть, куда направляется их молодая душа, не познавшая настоящую любовь, не насытившаяся земной жизнью.
Капельки Карабахского дождя смывали гарь и копать с их молодых лиц, как бы омывая их тела перед дальней дорогой в рай. Он снова вернулся к Мирзали. Осторожно смахнул капли дождя с его холодного лба, и стал очищать прилипшую грязь с его непослушного чуба.
— Теперь, когда у меня отняли все, — решил полковник, — армяне не смогут больше заставить меня страдать. Теперь я для боли больше неуязвим, ибо мне уже все безразлично. Как безразлично то, что обо мне подумают потом, когда мы уйдем из этой жизни. Мне остается
